Иеромонах Роман. Там моя Сербия

15 июня. Рано утром пошел в ближайшую деревню за лопатой. Поражаюсь ухоженности земли — кукуруза, пшеница, цветы. Останавливаю проезжающую машину. Втроем выталкиваем свою. Благодарим отзывчивого серба (бутылка молдавского вина), едем в Белград.

Проезжаем мимо пустующих бензозаправок — солярки нет. На трассе мало машин. Часто встречаются небольшие трактора. Техника старая — сказывается влияние войны. Места красивейшие, добротные дома и ни одного Храма. Изматывающая духота в обволакивающем всё и вся тумане. Останавливаемся умыться возле бензоколонки. Подходит молодой парень. На шнурке вокруг запястья намотан нательный Крестик (грудь пустует). Завели разговор о положении Сербии. Спрашиваю:

— Почему так мало Церквей?

— Вот моя церковь! — указывает на свою машину.

Спешно прощаюсь с болящим автоприхожанином.

Едем дальше. В окружающих ладных постройках пытаемся разглядеть куполок или Крест. Тщетно. Не в этом ли главная трагедия Сербии?

Въезжаем в раскаленный, парной Белград. Разыскиваем Союз писателей. Чистимся, приводим себя в порядок — заруливаем за ограду.

Нас приветливо встречают, проводят наверх. Передаю письмо из Союза писателей России. Полный пожилой толмач (профессор Драган Расткович Неделькович) переводит на сербский. Молча слушают, кивают, приглашают на кофе. Надымлено, хоть коромысло вешай. Но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Немного беседуем. Поэты, писатели дарят свои книги, визитные карточки. Чуткий профессор отводит меня в другую комнату — здесь не курят, по-хозяйски указывает на кресло:

— Извольте.

— Спаси, Господи.

Отец Антоний приносит домашнее вино, с молдавским радушием наполняет стаканы.

— Ваши конкретные планы? — потягивая вино, интересуется нечаянный наш покровитель.

— Хотим посетить монастыри, места бомбежек, может быть, Косово.

Профессор задумчиво покачивает головой:

— Нужна хорошая организация дела. Может, мне удастся поехать с вами. Где вы остановились?

— Мы только приехали, — вступает отец Антоний.

Я тоже прошу не безпокоиться , сказав, что мы вообще ехали сюда как на войну и никаких хлопот никому доставлять не желаем. Профессор добродушно улыбается:

— Вы могли бы остановиться у меня, но в монастыре, как священникам, вам будет удобней: и молитва, и служба под боком.

— Хвáла, хвала, — благодарим по-сербски.

По пути к нему домой новый наш знакомый приглашает посетить русский Свято-Троицкий Храм. Подъезжаем к огромной Церкви в честь Святого Марка. Нижняя часть Храма сплошь покрыта надписями (и антинатовскими, и секс-лозунгами). За ним — небольшой русский Храмик. Господин профессор требовательным хозяином стучит в решетку. Две пожилые сербки радостно отзываются на русское — мир вам! Входим во дворик.

— Мы на Русской земле! — радостно возглашает отец Антоний.

Появляется настоятель Русского Храма. В подряснике, с болезненными шишками под бровями, настороженно всматривается:

— Есть письмо от митрополита Кирилла? С какой миссией прибыл? Как официальное или частное лицо?

Начинается! Русский за границей не может не порадовать. Ну почему не спросить документы, подтверждающие, что такой-то является иеромонахом, а не цыганским бароном республики Конго? Знай я о таких правилах, да кабы не спешка — привез бы письмо от Патриарха или митрополита Кирилла. Но как будто Патриарху или митрополиту больше заняться нечем.

— Как частное лицо.

— Тогда обратитесь в Российское посольство.

Положение глупейшее.

— Простите, я хочу, чтобы вы нас правильно поняли. Мы ни в чем не нуждаемся и не просим вас о ночлеге, питании, финансах. Мы хотим посетить Русский Храм, который дорог мне не меньше вашего: я тоже русский человек.

На сербском вступает профессор Неделькович. После кратких переговоров нам разрешают зайти в Храм. Спаси, Господи, и на этом. Заходим в Храм. Иконостас зияет пустыми отверстиями: икон нет — во время бомбежек их вынули. Подходим к гробнице барона Врангеля, поем кондак «Со святыми упокой». Оглядываем пустые стены, прикладываемся к аналойной иконе (Святая Троица), выходим. Благодарим женщин — ступаем за железную решетку. Настоятель даже не вышел попрощаться. Вспоминаю преподавателя по логике. Узнав, что я хочу поступать в семинарию, с сожалением посмотрел на меня:

— Страшна бюрократия, но нет ничего страшней церковной бюрократии.

Воистину так. Бумага больше человека. И бомбежки не вразумили! Борони меня, Бог, от казенной братии! Ваши Высокопреосвященства, помните об этом!

Профессор покачивает головой:

— Бюрократия. Таково наше Христианство. Иудеи всегда поддерживают друг друга, потому они и существуют.

Въезжаем в самый зеленый район Белграда. Где-то неподалеку резиденция Милошевича. Места активных бомбардировок.

Входим в дом господина Недельковича, знакомимся с седовласой Владанкой — его радушной супругой. Временная передышка от жары. Трапезничаем, беседуем. Хозяин звонит в монастырь, договаривается о нашем ночлеге. Просим не беспокоиться, но он неумолим:

— Если не примут там, мой дом — ваш дом.

Сопровождает в Свято-Введенский женский монастырь. Здесь его тоже знают.

— Он как благочинный, — смеется отец Антоний.

Нам отводят комнату. Появляется прихожанка Марина — высокая девица в платье, смущенно спрашивает, не тот ли я иеромонах? Профессору приятно, что меня узнают, улыбаясь, потягивает кофе. Слушаю рассказы о войне. Как одному священнику на Крестном ходе осколком снесло голову. Как однажды ночью были и бомбежки, и гроза, и землетрясение.

— Война какая-то была с гнильцой, — говорит Марина, — сколько ни бомбили — терпели. Как только посидели в темноте, без горячей воды — тут же возроптали, заговорили, зачем им Косово.

В разговор вмешивается послушница (по-сербски искушеньица) Елена, ведет нас на ужин. После ужина, вместе с переводчицей Мариной, показывает нам монастырь. Поражаюсь крупным голубоватым цветам, которые горками растут на клумбах.

– Такие же были и на Косовом поле.