Иерей Георгий Селин. Пастыри и наёмники, воры и разбойники

Продолжение, части первая, вторая, третья, четвёртая, пятая, шестая

Часть седьмая

Итак, она зва­лась «Тать­я­на»… Я по­то­му бе­ру её имя в ка­выч­ки, что та­кой жен­щи­ны в при­ро­де не су­щест­во­ва­ло. Она — вы­мы­сел Пуш­ки­на, его меч­та.

— Все ли­те­ра­тур­ные пер­со­на­жи вы­мыш­ле­ны, и что те­перь? Всех брать в ка­выч­ки?

Де­лай­те, как хо­ти­те, чи­та­тель, а я бу­ду по­сту­пать так. Пред­ла­гая пи­сать имя «Тать­я­ны Ла­ри­ной» и дру­гих ли­те­ра­тур­ных пер­со­на­жей в ка­выч­ках, за­ме­чу, что в от­но­ше­ни­ях с ли­те­ра­ту­рой всегда эта опасность возникает: перебирая маски, общаясь с масками, думая о масках, сам для себя незаметно можешь стать маской. Поэтому предлагаю отгораживаться от виртуального мира, в который читателя стремится погрузить писатель, кавычками. Смешение вымысла и действительности в психиатрии называется парамнезией, а выражение «Татьяна замуж удрала»^[1] можно назвать примером фантазма.

Оценка, которую дал «Татьяне» владыка Никанор, непривычна для воспитанных на «великой» «русской» классике.

Архиеп. Никанор: Не говорите о высокой нравственности даже известного Пушкинского идеала женщины: бедная, жалости сердца достойная! Состоя в супружестве, она всею душею, сердцем и помыслами принадлежит предмету своей страсти, сохраняя до сей минуты для мужа верность только внешнюю, о которой сама отзывается с очень малым уважением, чуть не с пренебрежением. Где же тут высоко-нравственный христианский брак, слияние двух существ в единую плоть и душу, в единого человека? И за это она идеал нравственной женщины и супруги. Как мы падаем и в миросозерцании, и в нравах, и даже в нравственных правилах.

«Падаем в миросозерцании … и даже в нравственных правилах»? Как понять эти слова владыки Никанора, решительно расходящиеся со словами учителей советско-российских школ, говорящих, что «Татьяна» есть идеал и образец, а, по выражению Достоевского, — «апофеоза русской женщины»? И не только учителей, но многих священников РПЦ МП, утверждающих, что нравственность в советских людях во времена запрета Христовой веры держалась на высоте благодаря «великой» «русской» классике и, в частности, образу «Татьяны Лариной». Таковые священники убеждены, что в те тяжёлые времена, когда упоминания о Христе и Евангелии были запрещены, Его учение подспудно хранилось в сочинениях ВРЛ и преподавалось советским людям на уроках литературы. Или владыка не прав, говоря, что образ «Татьяны» не только не отражал нравственной высоты христианского учения, но унизил его до степени падения?

Просто владыка не учился в советской школе, а если бы учился, ему бы в голову не пришло подобных мыслей, и он бы твёрдо знал то, чему его научил бы, например, отец Александр Шумский, когда ещё был не священником, а преподавателем.

Священник Александр Шумский: «… В советское время, благодаря преподаванию в школе русской классики, в детях сохранялся христианский православный дух. Я сам долго преподавал в средней школе историю и очень активно использовал на своих уроках русскую классическую литературу, живопись, музыку. Теперь многие мои бывшие ученики приходят в храм, где я служу».

https://shumskiy.su/stati/516-ostorozhno-cerkovnyi-nigilizm.html
https://shumskiy.su/

На мой взгляд, слова отца Александра о христианском духе ВРЛ — очередная легенда, которую по составленному Г. П. Федотовым плану необходимо распространять и пропагандировать. Сперва реклама и дистрибьют, потом доход в пользу компаньонов, и чем выше место в кампании занимает участник, тем больше его прибыль. Пирамида. Но хотите знать, как возникла легенда о христианском духе ВРЛ, дистрибьютором которой является отец Александр Шумский? Один «пророк» (Пушкин) сочинил, другой «пророк» (Достоевский) провозгласил, а «апостол» (Сталин) принёс, как прометеев огонь, эту «благую весть» советским людям, и теперь для многих из них эта легенда — абсолютная и непререкаемая истина.

Отец Александр Шумский: «Как они (т.е. «церковные нигилисты» — выражение отца Александра. — Г.С.) собираются без Достоевского, Пушкина, Тютчева, Гончарова, Тургенева, Лескова, Гоголя и других классиков (Г.С.: а классика Толстого куда девал отец Александр? как он без Толстого собирается) воспитывать нравственное чувство в детях (выделено мной. — Г.С.)? У них – что, есть на примете достойные “дублёры”? Не представляю, как можно жить без Пушкина и Достоевского… Образно говоря, моё сердце, мой разум, моё сознание питаются церковной Истиной и Словом Божиим, а “лёгкие” моей души – это Пушкин и Достоевский. Всё вместе и составляет мою христианскую личность».

Если для некоторых Пушкин «наше всё», то для отца Александра он — «лёгкие» его души. Всё-таки «наше всё» — это крайность. Невозможно обойтись без Священного Писания и Церкви, но они для сердца и разума, а для «легких» сочинения Пушкина и Достоевского. Дышит ими отец Александр и надышаться не может. Что ж, будем дальше исследовать, чем же он дышит.

Помимо «апофеозы русской женщины» надо ли приводить десятки других восторженных славословий Достоевского и иных «русских» писателей в честь «Татьяны Лариной»? Почитайте, если хотите, 9-ю статью Белинского о «Евгении Онегине». Это, с одной стороны, такая гиль^[2], как говорили в старину, а с другой, такое низкопоклонство перед Западом, как говорили советские и продолжают говорить российские патриоты, что диву даёшься, как умудрялись и умудряются педагоги прививать детям любовь к Родине подобными сочинениями? Читают и не понимают? Или вовсе не читают этих сочинений и только повторяют спущенные сверху методички? Впрочем, удивляться тут нечему: советская Родина это и есть всемирная культура, а любовь к последней в советско-российских школах воспитывали и воспитывают крепко. Но что решительно непонятно, так это поголовная уверенность учащих и учащихся, что творчество Пушкина, Белинского, Достоевского — самое русское и самое православное.

«Татьяна, русская душою» (гл. 5, строфа IV) и: «Она по-русски плохо знала» (гл. 3, строфа XXVI). По-моему, здесь противоречие. И не только по-моему. В решениях очередного съезда ВРНС, состоявшегося в 2014 году, сказано: «Владение русским языком обязательно для всякого русского», и согласно этому решению «Татьяна» не может быть названа русской. Но если она не русская, то какая? «Родилась» от православных родителей, среди русского народа, на русской земле. Ну не француженка же она?

Что «не зная, почему»? Первый приходящий в голову ответ, что «Татьяна» не знала, почему она любила русскую зиму — не годится: потому и любила, что была «русская душою». Но «Татьяна» не знала не этого, а того, почему она — «русская душою». Иными словами, за что, почему, за какие такие суды Божии она «русская душою», то есть примерно так, как написал сам создатель «Татьяны»: «ч… догадал меня родиться в России с душою и с талантом!»^[3] (Из письма Пушкина к Н. Н. Пушкиной 18 мая 1836 г. Из Москвы в Петербург).

Можно и по-другому понять это пушкинское «почему». Например, «Татьяна» не знала, почему она «русская душою», потому как по многим показателям (простите за технический термин) не подходила под определение «русская». И всё же она названа «русской». Почему? Ответ прост. «Татьяна» «русская душою, сама не зная, почему», потому что иначе как русской её нельзя было назвать. Назвать «Татьяну» нерусскою душою значило бы для самого Пушкина расписаться в своей нерусскости. Собственно говоря, и Пушкин был русским, «сам не зная, почему», т.е. просто потому, что не было тогда в русском языке слова, которым можно было бы определить его духовно-душевное состояние. Сейчас такое слово есть, и можно, наконец, разрешить путаницу, которую носила в себе «Татьяна», называясь «русская душою, сама не зная, почему». Какое же это слово?

Да, найдено.

«Пародия», «подражание», «ничтожный призрак», «чужих причуд истолкование», «слов модных полный лексикон», «симулякр» (добавлю от себя модное слово, раз уж речь зашла о них) — это всё про «Онегина». Причём здесь Пушкин и «Татьяна»? К тому же, все эти слова были известны поэту, а речь идёт о не существовавшем во времена Пушкина слове.

Это всё о советском человеке. Все эти перечисленные Пушкиным определения «Онегина» вмещает в себя краткое слово – «совок», потому что именно так называется пародия на русского человека — человек советский, или homo soveticus.

Пушкин и Онегин на берегу Невы^[4]

Ни Пушкин, ни «Татьяна», конечно, не могли знать этого слова, поскольку только через двести лет после них это слово и феномен, который оно обозначает, явились мiру. Но зарождался советский человек, формировался и рос, начиная с перестройки Петра Алексеевича Романова и до ВОР, во время которой он показал своё лицо человечеству, на глазах «русских» писателей, и каждый из них принимал то или иное, большое или малое участие в его духовном и идейном формировании^[5].

Прочтём, как, например, Ф. М. Достоевский прозревал в лице «Евгения Онегина» homo soveticus’а: «В глуши, в сердце своей родины, он («Онегин», или советский человек. — Г.С.) , конечно, не у себя, он не дома. Он не знает, что ему тут делать, и чувствует себя как бы у себя же в гостях. Впоследствии, когда он скитается в тоске по родной земле и по землям иностранным, он, как человек бесспорно умный и бесспорно искренний, еще более чувствует себя и у чужих себе самому чужим. Правда, и он (советский человек, или «Онегин». — Г.С.) любит родную землю, но ей не доверяет. Конечно, слыхал и об родных идеалах, но им не верит. Верит лишь в полную невозможность какой бы то ни было работы на родной ниве (Г.С.: поэтому работа советского человека на родной ниве заключалась и заключается в её переделке, перестройке с родного на неродной лад), а на верующих в эту возможность (Г.С.: т.е. в возможность жить и работать на земле по-родному, как испокон веку жили и работали на ней; и не только «верующих» — не понимаю, зачем это слово употребил Достоевский? — но и живущих так), — и тогда, как и теперь, немногих, — смотрит с грустною насмешкой.

Достоевский: Ленского он убил (Г.С.: Ленский, согласно школьным методичкам, это мещанин и обыватель, в общем, буржуазный тип) просто от хандры, почем знать, может быть от хандры по мiровому идеалу (Г.С.: а может, всё гораздо проще: убил по гордости?)^[6] — это слишком по-нашему (ну да, по-советски. — Г.С.), это вероятно.

Достоевский: Не такова Татьяна: это тип твердый, стоящий твердо на своей почве. Она глубже Онегина и, конечно, умнее его. Она уже одним благородным инстинктом своим предчувствует, где и в чем правда, что и выразилось в финале поэмы. Может быть, Пушкин даже лучше бы сделал, если бы назвал свою поэму именем Татьяны, а не Онегина, ибо бесспорно она главная героиня поэмы. («Пушкинская речь».)

Г.С.: «Татьяна» главная героиня поэмы «Евгений Онегин», говорит Достоевский, и «апофеоза русской женщины». Я бы уточнил слова Федора Михайловича, вернее сказать, сама жизнь, а именно двести лет, прошедшие от времени возникновения этого фантазма в голове Пушкина, вносят точность в слова «пророка» Достоевского. «Евгений Онегин» это пародия на русского человека, а «Татьяна Ларина» это апофеоза советской женщины.

Продолжение следует.

Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
18 октября 2019