col sm md lg xl (...)
Не любите мира, ни яже в мире...
(1 Ин. 2:15)
Ветрово

Иерей Георгий Селин. Пастыри и наёмники, воры и разбойники

Продолжение, части первая, вторая, третья, четвёртая

Часть пятая

Архиеп. Никанор: Мож­­но ска­зать, что с уда­ле­ни­ем из до­ма оте­чес­ко­го, для даль­ней­ше­го об­ра­зо­ва­ния в Ли­цее, он уда­лил­ся и из до­му От­ца не­бес­но­го, и с тех пор стал рас­то­чать свои ве­ли­кие при­рож­ден­ные да­ры, да­ры От­ца не­бес­но­го, жи­вя блуд­но, не­чис­то жи­вя и мыс­ля, го­во­ря и поя свои пес­ни, пи­ша и уча дру­гих, укло­ня­ясь от пра­во­го пу­ти к не­бу на стра­ну да­ле­че, даль­ше и даль­ше.

Уже го­во­ри­лось, что про­во­ди­мое ар­хи­е­пис­ко­пом срав­не­ние «оте­чес­кий дом [Пуш­ки­на] – дом От­ца не­бес­но­го» да­ле­ко от ис­ти­ны, но оно необходимо владыке для построения конструкции «блудный сын Пушкин возвращается к Отцу», поэтому владыка приводит это сравнение, не замечая, что сам же опровергает его следующими словами.

Архиеп. Никанор: В круге, в котором он [Пушкин] родился, в круге, в котором он воспитывался, он видел везде опыты французского Вольтерианскаго вольнодумства и примеры соответственной Вольтерианскому мировоззрению жизни. Обладая с детства французской речью лучше, чем родною, он слишком рано познакомился с произведениями Вольтера, Парни и других французов того же Вольтерианского, скептического, отрицательного закала.

Вам не доводилось слышать легенды о подмене царя Петра Алексеевича Романова во время его заграничного вояжа, уважаемый читатель? Дескать, уехал один Пётр, а вернулся другой. Я думаю, что эта легенда излишня, поскольку факт подмены не одного только царя — всей правящей верхушки тогдашней Руси-России и без легенды очевиден: была одна глава, стала другая. Вот и в этих словах владыки Никанора говорится о том, что «солнце русской поэзии» было изначально не русским, но его назвали таковым.

Обратимся к другим свидетелям по делу подмены голов. Известный «русский» литературный критик В. Г. Белинский пишет: «Итак, народ, или лучше сказать, масса народа, и общество пошли у нас врозь (после реформ Петра. — Г.С.). Первый остался при своей прежней, грубой и полудикой жизни и при своих заунывных песнях, в коих изливалась его душа и в горе и в радости; второе же, видимо, изменялось, если не улучшалось, забыло все русское, забыло даже говорить русский язык, забыло поэтические предания и вымыслы своей родины, эти прекрасные песни, полные глубокой грусти, сладкой тоски и разгулья молодецкого, и создало себе литературу, которая была верным его зеркалом» (везде курсив Белинского). («Литературные мечтания»). Подробнее об этой статье Белинского здесь.

Вот Достоевский пишет: «Алеко и Онегин породили потом множество подобных себе в нашей художественной литературе. За ними выступили Печорины, Чичиковы, Рудины и Лаврецкие, Болконские (в «Войне и мире» Льва Толстого) и множество других, уже появлением своим засвидетельствовавшие о правде первоначально данной мысли Пушкиным. /…/ Пушкин первый своим глубоко прозорливым и гениальным умом и чисто русским сердцем своим отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом» (выделено мной. — Г.С.). («Пушкинская речь».)

«Она по-русски плохо знала, журналов наших не читала, и выражалася с трудом на языке своем родном», — эти слова Пушкина о Татьяне Лариной можно отнести к той части наших соотечественников, которых Константин Аксаков в середине XIX века назовет, в противовес народу, публикой: «Средоточие публики в Москве — Кузнецкий мост. Средоточие народа — Кремль. (Г.С.: Теперь попасть народу в Кремль можно только по купленным билетам.) Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки; народ черпает жизнь из родного источника. Публика говорит по-французски, народ по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ — в русском. У публики — парижские моды. У народа — свои русские обычаи. Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика работает (большей частью ногами по паркету) — народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ — народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не сочтешь. Публика преходяща — народ вечен. (Г.С.: После трёх столетий после образования публики слова Аксакова о вечности народа вызывают сомнение: похоже, публика скоро погубит народ окончательно, как паразиты здоровый организм). И в публике есть золото и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте, в народе — золото в грязи. У публики — свет (monde, балы и проч.), у народа — мiр (сходка). Публика и народ имеют эпитеты: публика у нас почтеннейшая, народ православный. “Публика, вперед! Народ – назад!” — так многозначительно воскликнул один хожалый (рассыльный, служитель при полиции для разных поручений. — Г.С.)». http://www.pravoslavie.ru/99593.html

Цитаты подобного рода, доказывающие трагическую разобщённость народа и общества, можно приводить до бесконечности: у кого что болит… Болит душа у Федора Михайловича, оторванного от своего народа, потому что, вновь цитирую его, «это все тот же русский человек, только в разное время явившийся. Человек этот (Г.С.: кто этот человек — трудно понять из слов Ф.М., так как он одновременно говорит о социалистах и об Алеко; видимо, человек этот — Алеко-социалист), повторяю, зародился как раз в начале второго столетия после великой петровской реформы, в нашем интеллигентном обществе, оторванном от народа, от народной силы» (выделено мной. — Г.С.). («Пушкинская речь».)

Не хотелось бы увеличивать страданий больных людей расспросами, но ведь и не спросить нельзя: по какому праву и на каком основании оторванный от русского народа человек называет себя русским? Он — безродный интернационал, он лишён корней, он оторван от русского народа так, как француз от французского, немец от немецкого, англичанин от английского… Поэтому мне удивительно, как может тот же Белинский после слов о том, что общество «создало себе литературу, которая была верным его зеркалом», говорить, что «Онегин» — это «энциклопедия русской жизни и в высшей степени народ¬ное произведение»? Как можно не замечать за собой таких противоречий? Евгений Онегин не может быть представителем русского народа, как и другие вымышленные Пушкиным персонажи в этом романе, уже потому, что, повторю слова Белинского, литература была зеркалом общества, а не народа, которое (общество) после реформ Петра с народом разошлось настолько, что «забыло все русское, забыло даже говорить русский язык»[1].

Но если Пушкин и Евгений Онегин не русские, то какие? «Прошло 100 лет с тех пор, как рукой иноземного аристократического прохвоста, наемника царизма, был застрелен величайший русский поэт. Пушкин целиком наш, советский, ибо советская власть унаследовала все, что есть лучшего в нашем народе. В конечном счете, творчество Пушкина слилось с Октябрьской социалистической революцией, как река вливается в океан». (Газета «Правда», 10 февраля 1937 года.)

«Правда» лгать не может, и в 1937 году она сказала, что Пушкин это «целиком наш, советский» поэт, «ибо советская власть унаследовала все, что есть лучшего в нашем народе». В нашем, это в каком? Разумеется, в самом лучшем и передовом, в самом правдивом и прогрессивном народе на земле — советском. «Нашим народом» назвала «Правда» то самое нерусское образование, которое Белинский наименовал когда-то — обществом, Константин Аксаков — публикой, а Достоевский — нашим верхним наднародным обществом[2].

Архиеп. Никанор: Конечно, детский ум его [Александра Пушкина] не мог побороть эту мощную фалангу идей антирелигиозного антихристианского строя, и в свою очередь увлекся. Необычайная же соблазнительная прелесть его чуть не детских стихотворений, подхваченная всеобщим одобрением, прельстила его самого мыслить и чувствовать не иначе, как вслух всего света. Прилежат человеку помышления на злая от юности его, особенно же прилежат блудные помышления. И вот зашумела Пушкинская поэзия соловьиными песнями в честь известной богини Киприды и ее культа. Любимейший сын неба…

Простите, влезу. Не могу согласиться с этим эпитетом, потому что: И явилось облако, осеняющее их, и из облака исшел глас, глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте (Мк. 9:7). Архиерею ли Божьему не знать этих слов? Кто же вкладывает в его уста эти эпитеты? Тогдашняя мода? Зачем же пошлости повторять? Достаточно Достоевского с его восторгами: «Пушкин первый своим глубоко прозорливым и гениальным умом и чисто русским сердцем своим отыскал и отметил…» и т.д. и т.п. Зачем архипастырю, призванному к здравомыслию, уподобляться восторженным сочинителям? Вспоминается статья архиепископа Никона (Рождественского) «Похороны лицедейки» и упомянутый в ней венок, принесённый ко гробу «дивы», с надписью: «Благословенна ты в женах…». Кто же шёл за гробом с такими венками? Студенты Санкт-Петербургской духовной академии[3].

Архиеп. Никанор: … высокоодаренный поэт не только нечисто мыслил и чувствовал, но и поступал, и не только поступал, мыслил и чувствовал, но и высказывал свои мысли и чувства, стремления и поступки прелестными стихами. Все изумились этой прелести и извинили, а извинив и пристрастились к ней. И как мы низко упали к нашему времени, далеко ниже древлеязыческаго миpa! Даже у язычников такие дела считались постыдными (pudenda), а речи в обнаженных подробностях невозможными. Увы! Наш поэт всякую нечистую свою мысль выражал вслух всего света. Всякое нечистое чувство выражал в слух всего света. Увы! Даже нечистые дела изображал перед лицом всего света. И наш свет всему этому начал рукоплескать! Это постыдно в глазах всего мipa; но в глазах нашего, увы! русского, увы! православного мipa нет, непостыдно, это красиво, это даже, по мнению некоторых, – страшно сказать, – высоко-нравственно, понеже природе верно.

Увы, владыка ошибается, называя вслед за писателями Белинским и Достоевским нерусский и неправославный мiр русским и православным. Последний знать не знал, кто такой Пушкин, и никогда не стал бы рукоплескать непотребству, а также почитать бесстыдство доблестью и называть нечистое высоконравственным и верным природе.

Какой же народ так поступает? Наш учёный собрат А. В. Буздалов называет их гностиками, я бы назвал самосвятами, или самозванцами, выдающими себя за христиан (или симулякрами, по-современному говоря), а В. М. Острецов по старой традиции называет их деистами, поскольку считает, что деизм наряду с пантеизмом является одним из источников и составных частей масонства[4]. Повторю, что всё это не русские и не православные люди, но именно они начали называть поэта Пушкина русским и православным. Эта легенда[5] была выдумана и предложена ими для заучивания задолго до ВОР, а после ВОР стала силою насаждаться в умах советских людей.

Продолжение следует.

Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
5 октября 2019

[1] В.Г. Белинский: «Итак, в лице Онегина, Ленского и Татьяны Пушкин изобразил русское общество в одном из фазисов его образования, его развития, и с какою истиною, с какою верностью, как полно и художественно изобразил он его!» (9-я статья о «Евгении Онегине»). Г.С.: Уточню, что речь идёт здесь не о русском народе, а о том нерусском обществе, которое сам же Белинский отделил от русского народа, и которое лучше назвать российским, а ещё лучше — советским обществом, или, наконец, новым «русским» обществом, если слово «советский» кому-то из новых «русских» кажется обидным. Хочу заметить, что чести этому обществу данные персонажи не делают. «Онегин» — убийца, покушавшийся на самоубийство, «Татьяна» — двоедушная жена (тут Вам могут возразить, что она не двоедушая, а скорее успешно борющаяся с искушением), а персонаж «по имени Владимир Ленский с душою прямо геттингенской» — это же Владимир Ленин. Объяснения? Читаем по строкам: Красавец, в полном цвете лет
(150 стукнет Владимиру Ильичу в следующем году, а как хорошо сохранился.)
Поклонник Канта и поэт
(Поклонник Маркса и поэт – даже размер стиха менять не приходится. Про поэтов, строивших толпу шеренгами и посылавших её в расход, мы говорили в предыдущей части статьи.)
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
пломбированном вагоне.)
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
(Даже очень странный.)
Всегда восторженную речь
(Я бы сказал — зажигательную.)
И кудри черные до плеч.
(Здесь небольшая ошибка в описании: на месте кудрей — лысина.)

[2] Ф.М. Достоевский: «Он разом, самым метким, самым прозорливым образом отметил самую глубь нашей сути, нашего верхнего над народом стоящего общества (выделено мной. — Г.С.). Отметив тип русского скитальца, скитальца до наших дней и в наши дни, первый угадав его гениальным чутьём своим, с историческою судьбой его и с огромным значением его и в нашей грядущей судьбе, рядом с ним поставив тип положительной и бесспорной красоты в лице русской женщины». («Пушкинская речь».) Г.С.: О «Татьяне» как о положительной и бесспорной красоте мы ещё, даст Бог, поговорим.

[3] Другое свидетельство разобщенности народа и общества по духовной линии можно прочесть в рассказе «великого» «русского» писателя А. П. Чехова «Панихида». Обратите внимание, на каком сайте оказался этот рассказ – чтение для детей. Всё верно, с ранних лет нужно давать людям правильное воспитание и учить воровской (ВОР – Великая Октябрьская Революция) жизни по понятиям. В этом рассказе литературный авторитет А. П. Чехов пишет, как выдуманный им отец Григорий вразумляет «знатока уставов и св. писания» Андрея Андреича, что тот неправильно назвал в поминальной записке свою дочь-«актёрку» блудницей.
«— Андрей Андреич, это ты подавал на проскомидию за упокой Марии? — спрашивает батюшка, сердито вскидывая глазами на его жирное, вспотевшее лицо.
— Точно так.
— Так, стало быть, ты это написал? Ты?
И отец Григорий сердито тычет к глазам его записочку. А на этой записочке, поданной Андреем Андреичем на проскомидию вместе с просфорой, крупными, словно шатающимися буквами написано: «За упокой рабы божией блудницы Марии».
/…/
— Как ты смел? — повторяет батюшка.
/.../
— Но ведь она тово... извините, актёрка была! — выговаривает ошеломлённый Андрей Андреич.
— Актёрка! Да кто бы она ни была, ты всё после её смерти забыть должен, а не то что на записках писать!
— Это точно...— соглашается лавочник.
— Наложить бы на тебя эпитимию,— басит из глубины алтаря дьякон, презрительно глядя на сконфуженное лицо Андрея Андреича,— так перестал бы умствовать! Твоя дочь известная артистка была. Про её кончину даже в газетах печатали... Филозоф!»
Далее Чехов описывает панихиду, которую служат по усопшей.
«— Помяни, господи,— бормочет он [Андрей Андреич],— усопшую рабу твою блудницу Марию и прости ей вольная и невольная... Непристойное слово (а «актёрка» пристойное? — Г.С.) опять срывается с его языка, но он не замечает этого: что прочно засело в сознании, того, знать, не только наставлениями отца Григория, но и гвоздём не выковыришь!» (Зачем же гвоздём, товарищ Чехов? Это бесчеловечно. Достаточно Ваших книг вместе с книгами других известных писателей, товарища Пушкина, например, и мудрого руководства товарища Сталина, чтобы выковорить из сознания, что веками сидело в нём. — Г.С.)
И концовка рассказа: «Из кадила струится синеватый дымок и купается в широком косом луче, пересекающем мрачную, безжизненную пустоту церкви. И кажется, вместе с дымом носится в луче душа самой усопшей. Струйки дыма, похожие на кудри ребёнка, кружатся, несутся вверх к окну и словно сторонятся уныния и скорби, которыми полна эта бедная душа».
Сторонясь уныния и скорби, выковыривая сталинским воспитанием всё, что прочно сидело в сознании, понёсся советский народ к светлому коммунистическому будущему впереди планеты всей. Благодаря просветительским трудам Чехова и других «великих» «русских» писателей религиозный мрак, царивший над 1/6 частью мировой суши, был рассеян, а свет нового «пленительного счастья», как предсказал товарищ Пушкин, просветил её жителей понятиями справедливости и добра по советским законам. Теперь всем советским, а также постсоветским, или новым «русским» людям известно, что актёры и актрисы не являются блудниками и блудницами, но такими же трудящимися, которые наряду с представителями других профессий могут и до звания Героев Социалистического Труда доиграться, простите, дотрудиться, и звезды Героя удостоиться. «Деятели искусств – Герои Социалистического Труда».

[4] В. М. Острецов: «В основу идеологии новой русской власти был принят заимствованный с Запада и враждебный любой положительной христианской религии деизм, ставший знаменем всей либеральной интеллигенции Европы. Деизм признает Бога лишь как Творца мира и его законов, без каких-либо последующих отношений Его к своему творению, то есть деизм совершенно отрицает всякий промысел Божий. Это значит, что со стороны Бога исключается всякое участие в жизни мира и человека, а со стороны человека бессмысленными становятся все молитвы, богослужение, и сама религия становится ненужной. Есть ли Бог, нет ли Его — для человека все равно. Бог деистов — это бог философов, ибо Творец есть лишь умозрительная концепция. Такого бога нельзя ни ощущать, ни мыслить в практической сфере человеческой жизнедеятельности. Вселенная, по учению деистов, есть выражение Бога, его откровение, его “иероглиф”, но сам Творец как художник, строитель не исчерпывается своим творением, а стоит вне его, хотя и выразил в нем Свою сущность. Близко к этому учению стоит и пантеизм, по которому мир также есть следствие творения безличного Бога, но только мир и Бог составляют одно целое и, по существу, природа и Бог есть одно и то же. Мир в пантеизме есть следствие постоянного исхождения-эманации из некоего центра — Бога безличного и неопределимого в словах и понятиях. Его сила и творит из предвечной материи наш мир вещей, природу по имеющимся в ней предвечным образцам. Поэтому природа есть творящий Разум, она есть Единица, ставшая целым, она есть некий иероглиф, который выражает саму сущность Творящего. Деизм, по существу, составил одно целое с пантеизмом в той системе, откуда он был заимствован интеллигенцией Нового времени. Любопытно, что в книге каббалиста Сен-Мартена “О заблуждении и истине” (1775) вместо слова “Бог” употребляется “Единица” и “Первая причина”. Сокровенное учение «евреев» (кавычки здесь и полужирным подчёркивания везде мои. — Г.С.) нашло здесь свое выражение. Оба учения не случайны, и их корни совечны падшему человечеству. Эти учения представляют собой выражение той духовной пустоты, которая появляется у верующего как результат формального отношения к вере и Богу. Оставление молитвы, этого главного условия богообщения, отсутствие борьбы со страстями и похотями, произвол в мыслях и мечтательность, наступление чувственности — все это изгоняет из сердца Духа Святого. Человек остается без Бога и не “видит” Его, не переживает Его и делает уступку своему чувственному “я”: Бог создал мир и ушел, оставив человеку его “природу” с ее похотями, желаниями, страстями. Они — Его порождение, и, значит, следовать им — вполне законно. Отныне, с торжеством деизма-пантеизма, природа становится неким нормативом для человека. Все, что естественно, — хорошо. Деизм-пантеизм не знает первородного греха, не знает противоестества, извращения природы, так же, как не знает он и сверхъестества. Все, что есть в природе, — хорошо, и греха нет. Добро и зло исчезают из морали и становятся только синонимом плюса и минуса, свойственного миру физическому. Но что есть зло и что есть добро, этого пантеист не знает. Все относительно, и символическим выражением такой относительности становится шахматный пол масонских лож, черное передается белым и одно не может существовать без другого. В этих учениях категорически отрицается возможность воплощения Бога в человека. Вся христианская религия отрицается начисто. Все европейское просвещение пошло по стезе деизма и, по существу, было его порождением». (В. М. Острецов. Масонство, культура и русская история. Ч. 2, гл. 1. Истоки русского либерализма.)

[5] Слово «легенда» означает буквально: «то, что следует прочесть».

Уважаемые читатели, прежде чем оставить отзыв под любым материалом на сайте «Ветрово», обратите внимание на эпиграф на главной странице. Не нужно вопреки словам евангелиста Иоанна склонять других читателей к дружбе с мiром, которая есть вражда на Бога. Мы боремся с грехом и без­нрав­ствен­ностью, с тем, что ведёт к погибели души. Если для кого-то безобразие и безнравственность стали нормой, то он ошибся дверью.

Календарь на 2024 год

«Стихотворения иеромонаха Романа»

Сретенские строки

Новый поэтический сборник иеромонаха Романа

Не сообразуйтеся веку сему

Книга прозы иеромонаха Романа

Где найти новые книги отца Романа

Список магазинов и церковных лавок