В Прощеное воскресенье в переполненном храме читали синаксарь об изгнании Адама из Рая. Слышно было не очень хорошо, но вдруг я уловила слова: «Григорий Богослов… райские деревья… созерцание». Мне всегда казалось, что деревья и созерцание как-то связаны между собой: и сами они во время безветрия как будто созерцают, и ты, подолгу глядя на них, тоже становишься созерцателем. Но что именно сказал святитель Григорий, было уже не понять, и я сама не заметила, как стала вспоминать другие слова о деревьях, услышанные этой зимой.
Остановившись на полянке (наверное, летом это просто трясина), отец Роман взглянул на стоящие в отдаленье деревья и сказал:
— Всё — живое, всё — Божье. Всё славит Бога. Сейчас, когда хожу один, вожу поклажу на корыте, а раньше был помоложе и носил с собой ящик. Останавливался здесь, садился на ящик и смотрел… А обычно мы ходим мимо. Мы — мимоходящие! Один раз шел зимой через лес в Боровик, вижу — ветка калины с ягодами склоняется прямо над тропинкой, как будто угощает. Но не стал рвать: пусть лучше будет птичкам!
— Отец Роман, мне кажется, природа так прекрасна потому, что она не притворяется, в отличие от людей. Она соответствует самой себе.
— Да, все мы из-за наших страстей постоянно носим маски… А в природе этого нет.
Мы носим маски и, наверное, потому утверждаем, что наш мiр – это театр, а мы в нем актеры. А как еще назвать отношения между людьми, ни один из которых не является собой? Но если мiр страстей — это театр, то Божий мир – это Храм, и, значит, люди в нем — братья и сестры. Как деревья в стихотворении отца Романа «Страна берёз» — тянутся в небо и потому не мешают друг другу: ведь тот, кто стремится ввысь, уже не может раздаваться вширь и толкать локтями соседа.
Вначале это стихотворение называлось «В бору», и были в нем такие строчки: «Мне по душе сосновый бор: вон как сосёнки рвутся к небу!». Но, когда оно было почти готово, отец Роман вдруг решил заменить сосны на березы. «В березняке светло, берёза символ Руси, — писал он. — Но пока думаем».
Очень хотелось, чтобы он передумал: жалко было расставаться с сосновым бором. А отец Роман тем временем пошел в лес с фотоаппаратом — снимать и березы, и сосны, чтобы стихотворение в любом случае не осталось без иллюстрации. Через несколько часов он прислал фотографии заснеженных деревьев и написал:
«Давайте решим, какое ставить стихотворение – с соснами или берёзами? Кстати, в лесу получил подсказку. Было сумрачно, пока снимал в начале леса берёзы, затем подальше сосны. И, уже возвращаясь, увидел, что небо светлеет, на обратном пути к берёзам показались намёки на лазурь. Скорее зашёл в березняк и начал снимать берёзы. Отсылаю и сосны, и берёзы».
Скоро оказалось, что только за подсказкой отец Роман в лес и ходил, потому что фотографию он выбрал другую, сделанную уже давно: березы в инее у колодца, с лазурным небом над головой. «Это в скиту, — пояснил отец Роман. — Выходит, и скит – Страна берёз». И завершил стихотворение:
Пока живём единым хлебом.
Мне по душе страна берёз:
Вон как берёзы рвутся к небу!
Земная ширь им ни к чему,
Растут одной семьёю дружной,
Избрали свет, и потому
Им воевать совсем не нужно.
Ненастье не всегда в былом,
От лиха никуда не деться,
Но самый страшный бурелом
Не обломал вершины в детстве.
Вовсю стремятся к высоте,
Являя истину простую:
Что никогда не тесно тем,
Кто возлюбил лазурь святую.
Но почему лазурь свята́
И шлёт земле благословенье?
Где высота, там чистота,
Где чистота, там освященье.
«…Аминь», — прозвучало последнее слово синаксаря, и все одновременно подались вперед: на Царских вратах отдернулась завеса.
Февраль-март 2017
Это путь в Божий мир тишины и покоя, шествуя которым мы можем вернуть себе самих себя…
Живя рядом с Природой, мы не хотим замечать ее. Растворяемся в низинах, останавливаемся, зацепленные корягами, теряемся в болотах жизненных будней. То ли она матушка, всем своим естеством показывает, куда нам — каждой травинкой, каждым листиком, каждым деревцем. Ежесекундно, только к Солнцу!