На склоне земных дней оцениваешь как великое приобретение то, что прежде казалось ущербностью, — свое крестьянское происхождение и жизнь в деревне в детские годы. В шестидесятые и семидесятые годы я еще застала ту деревню, в которой сохранялись старинные обычаи, песни и игры, общие праздники — «братчины». Позже ездила в деревни русского севера в экспедиции и потом в отпуск тянуло не в теплые края и не в страны заморские, а в дедовский дом на берег Волхова. Милостью Божией больше десяти лет живу не в городе, а на земле, неподалеку от благословенной Вырицы.
Так от детства и до сего дня Господь дает возможность прикосновения к живой народной жизни. Потому что разные это образы бытия — так сказать, городское христианство (хотя, как мне верно сказал один человек, «спастись можно и на крыше небоскреба»), и христианство на земле — крестьянство.
Один простой пример из собственного опыта приведу. Однажды поехала в отпуск в деревню с разными рабочими, общественными проблемами — не могла успокоиться. Пошла к моему деревенскому другу Александре Павловне, хотела поделиться с ней своими бедами, а она плачет и молится — из стада деревенского две коровы пропали во время ее пастьбы. Кругом леса дремучие, да и народ всякий попадается. Я тогда как-то особенно сильно почувствовала — вот это настоящая беда, а у меня все почти — от головы и от собственных страстей.
Коровы нашлись, и все мы вместе радовались, что Бог услышал наши молитвы. Об Александре Павловне, Царствие ей Небесное, расскажу особо.
В годы гражданской войны и разрухи в крестьянской семье в глухом мещерском крае у пятидесятидвухлетней матери родился тринадцатый ребенок — дочка Шура… О своем детстве и тяжелой трудовой, военной юности Александра Павловна рассказывала как о времени, полном смысла, как о правильной жизни, в которой к тому же было так много чудес. Рассказы ее я долго вспоминала, придя домой после наших «посиделок» у дверей коровника, где она проработала почти всю жизнь. Настало уже время опубликовать эти рассказы. Но передать живой мещерский говор, интонации, движение рук и мимику мне все равно не удастся: увы, я не писатель, а публицист…
Александра Павловна всю жизнь прожила для других — сначала трудилась, чтобы поддержать престарелых родителей, потом одна растила дочь (муж погиб на фронте в самом начале войны), нянчилась с внуками, с трудом пережила раннюю смерть одного из них. Когда мы познакомились, на меня нахлынуло ее трагическое одиночество в мире, где о душе и поговорить-то не с кем. Как-то это не принято между современными деревенскими жителями.
«А мы, когда собирались дома или в гостях, пели хором. Ведь электричества не было и телевизора тоже, болтать что ни попадя отец нам не разрешал. А сколько хороших песен мы знали, и совсем не скучно было, когда пели вместе или рассказывали интересные истории», — вздыхает Александра Павловна. Но при этом никого не осуждает. Пожалеет, но не осудит. Всю жизнь Александра Павловна прожила в «советской деревне», а сама была хранительницей вековых устоев крестьянства. К ней не приставало ничего от царящей в колхозной деревне последних советских лет расхлябанности, лени, пустозвонства — все это обходило ее стороной.
Не смогу я передать своими скудными словами ее душу, но в память о ней и многих других драгоценных деревенских бабушках приведу фольклорные записи, сделанные в разных местах. Подивитесь вместе со мной, какой богатый язык у настоящих природных крестьян, не потерявших свое лицо в сумятице «перестроек».
«Моя душа не берет барыша: никогда не жила сыто-прикрыто и всю жизнь делов как дров», «в деревне жить — заплевали, затуркали», «прожито — порублено, нет того человека, у которого горя не было», «я где родилась, там и сносилась», «мой век — состав большой, поезд не перевезет, что пережито, я горя тяпнула больше всех», «выходных и отпусков у нас не было, сильно нас обижало государство, потому и сносились прежде времени», «я всю жизнь прожила — невысоко прыгала», «старой жизни не дождаться, ни с какой сторонушки не докликаться, потому как в людях кровь стала скотинная», «с разумом никто не родится — все учатся, нас учили: не спускай с сердца Бога — будет тебе во всем подмога, еще нас учили: рыба любит глубину, а человек добрину».
Еще полнее, лучше общая судьба народная вылилась в песнях-заплачках, которые, как Александра Павловна вспоминала, они пели на посиделках:
Я от горя в чисто поле —
Горе катится за мной.
Я от горя в темный лес,
Оглянулась — горе здесь:
Горе плачет, горе скачет,
Горе песенки поет.
Страшная доля выпала доживающим ныне по деревням последние годы своей многострадальной жизни старушкам: голодное и кровавое революционное детство, раскулачивание, коллективизация, высылки, аресты отцов, братьев, опять голод, война, беспаспортное советское крепостное право, работа за «палочки» — трудодни, а потом пенсия — 12 рублей, верх — 20 рублей. Пьяные мужья, дети, внуки…
Я от горя боком, боком,
Ну а горе все за мной.
Я от горюшка в реку —
Горе стоит на берегу.
Вот такой образ «старухи-горюхи» у нас получился, но не так все однозначно просто. Деревенские бабушки, которые, как моя Александра Павловна, не бросили свою землю и хаты, все-таки духовно более крепки, чем их городские сверстницы. О той фактически страшной прошлой жизни они говорят: «Жили мы бедно, да весело», «есть было нечего, а жили мы весело», «веселее раньше жили», «беднее мы жили, нуждой тисканы, но веселее». А таких проклятий в адрес правительства и богатых, какие приходится слышать от стариков у нас в городских магазинах и на улице, в деревне я не слыхала. Простой деревенский народ знает себе цену: «Не все кто-то виноват, но и сами виноваты. Раньше ругались: “Дай тебе Господь большой лени” — это на человека, а на корову: “Ах ты, окаянница!” А нынче все матюгом — и на корову, и на матку, и на детей… Никто не доказал, что Бога нет, а как лихо придет, все Бога вспоминают: Бог и в народе, и в природе, и в песне. Без Бога — ни до порога, а с Богом — по всем дорогам».
Наши деревенские бабушки — те, которые еще застали настоящую «старинушку», видели Русь пращуров, царство православное, страдают не только так, как в городе — от безденежья, недоедания, оскорблений, но и оттого, что «все дико стало», забыл народ о том, что русский — это значит православный, а не деревенский пьяница, как ныне.
Вот их слова: «Кинули мы милое, пошли искать постылое», «Бог долго ждет, да больно бьет. Вот по жизни и жильцы стали: ни Бога, ни совести — живут, как хотят… Убила горилка людей, и нечистый дух в них вселился», «у нас чуть что — давай менять быка на индюка! То — “все для народа”, а то вдруг перевернут этот народ кверху тормашками. Живешь — переродишься — опять живешь», «спустила эта жисть всех людей, и сами сбились с дороги — какая власть, такая и масть». И как присказка у всех звучит: «Мы жили в другое время. Темный народ, но боялись греха», «не так живешь, как хочешь, а как жизнь сложится… И будешь звать: “Правда, где ты?”, а она так тихонько: “Я здесь, да боюсь отозваться”».
Бабушками деревенскими и ныне еще держится почти исчезнувшая с лица Русской Земли деревня. Там, где есть церковь — они главные прихожанки. Только церковь и настоящий пастырь могут поднять Землю Русскую. Вернуть прошлый деревенский уклад можно только любовью. На любви все стоит.
Но все-таки щемит сердце при взгляде на последних «бабушек в платочках», плачет сердце, когда узнаешь скорбные повести их жизни, — и прошедшей, и нынешней.
Как прекрасно сказал ярославский священник Александр Шантаев в своей книге «Асина память», «можно вполне реально всмотреться в каждую старуху, как в икону. И вполне возможно увидеть за каждой высь, это море и небо с мерцающими созвездиями. И это будет правильно, по-христиански — это будет по заветам наших нравственных апостолов. Но вопрос остается на месте — при чем здесь Церковь? Что она? Где ее место здесь, то, о котором говорится в Писаниях? Если окинуть мысленным взором всю Россию за чертой Москвы, — сотни, тысячи церквей, и каждая со своим десятком верных старух, гуртом более или менее дряхлых бабок. И за каждой бабкой — куст ее больного рода, чем позднее побеги, тем беднее и истощеннее. И из этих клубней в навозных грядках — разумею из бабок, — тянется к небу уродливыми чахлыми побегами вся Русь, полная незрелых кислых плодов, пустых орехов, червивых яблок. Но и в этих червивых яблоках есть свои свежие семечки — как один восьмилетний мальчик, до благоговения изумивший меня сердечной простотой своей исповеди. Сейчас, к сентябрю, бабки по обычаю гонят своих внуков и правнуков в церковь причаститься и благословиться на учебу, чтобы отъехать до следующего лета в ближайшие и дальние города и веси…
Может, эти заскорузлые бабки, старые корни, принесут еще Богу свой плод во времени, в истории сам-десять, сам-шестьдесят? И тогда выяснится, что наши пустующие церкви были в эту эпоху вроде полей под паром, обильно унавоженных страданием, терпением, непротивлением злу, сохраняющих до поры, под спудом клубни прорастающих потомством бабок?»
В каждом сельском приходе были или есть свои старожилы — «старейшины сел», и среди них те, что мирским чином крестили и отпевали своих односельчан в годы, когда были закрыты храмы. Автору этих строк приходилось общаться с такими бабушками, и всегда поражало одно: какие прекрасные лица! Вернее, лица, уже при жизни преображенные в лики. И какие трагические судьбы! Одиночество, издевательства родных и близких, бездомные скитания, многолетние голод, холод, болезни. И при этом — несгибаемая вера, верность Церкви.
В маленьком храме в деревне Изваре мы встретились с бабой Таней, которой скоро исполнится девяносто восемь лет, и записали ее безхитростный рассказ. Вглядитесь, какое у нее прекрасное лицо! «Лица — как лики» — сказал поэт о русских крестьянах.
Людмила Ильюнина
Сайт «Ветрово»
25 мая 2021
Здравствуйте, уважаемая Людмила! Спасибо Вам за этот очерк о простых деревенских жительницах, русских бабушках. Сколько же им пришлось горя повидать за свою жизнь, сколько всего пережить! И выдержать все эти неимоверные испытания, выстоять им помогала, конечно же, Вера. В душе бабушек этих живёт вера в Бога, искренность и доброта, потому они не озлобились ни на врагов, ни на правительство, ни на жизнь.
Вот и бабушка Таня, какая доля тяжёлая выпала на её жизнь, а она рассказывает обо всем как-то по-доброму даже, с улыбкой. А какой говор красивый, как она произносит слова по-особому, мягко: «в лясу, перяжили, дяревня…» Вообще, в
произношении есть сходство с тем, как говорит отец Роман, мне так показалось.
В деревне (татарской), где родился мой отец, жила тётя Аня, жена дяди моего (старшего брата папы), её все называли Аня апа (по-татарски). Она по национальности была украинка, тоже очень красиво говорила на своём родном языке, была очень трудолюбивой, чистоплотной, никогда не жаловалась и ни о ком не говорила плохо. И я помню, как она на праздник Пасхи каждый год звонила своей подруге и три раза громко произносила: » Христос Воскресе!» Когда я смотрю такие сюжеты про русских бабушек, всё время вспоминаю мою тётю Аню, она была для меня вместо бабушки.
«Бабушками деревенскими и ныне еще держится почти исчезнувшая с лица Русской Земли деревня.» Да, это так. Именно они являются хранительницами народной жизни.
Спасибо Вам, Людмила! Помощи Божией нашим бабушкам и всем-всем!
С уважением, Айгуль.
Дорогая Айгуль, благодарю вас за отзыв и рассказ о тете Ане. Мя подруга — известный фотограф Людмила Иванова в конце 1980=х успела поездить по деревням и поснимать наших бабушек. Эти фотографии говорят без слов о праведной жизни. Люда пыталась достучаться до разных инстанций с предложением поставить памятник «бабушке в платочке», но пока никто не откликнулся. Мы с ней сделали сборник — я собрала стихи разных поэтов, посвященных бабушкам и проиллюстрировала его (на каждой странице) их портретами, он зазывался «Лица — как лики».
Надеюсь, что и другие читатели сайта «Ветрово» отзовутся на эту публикацию воспоминаниями о своих бабушках. Они уже уходят, а новое поколение бабушек уже совсем другое, мы совсем другие…
Да, к сожалению сейчас образ бабушки в Церкви становится синоним невежества и суеверия
Благодарю Вас, Людмила, за Ваш рассказ о деревенских бабушках.Меня очень тронула и тема, и то, как Вы об этом поведали. Старушки в платочках достойны и памяти, и хоть запоздалой им благодарности, и талантливо созданного памятника, чтобы тема эта не уходила «из поля зрения».И в моей памяти есть такая бабушка, баба Настя из-под Козельска.У нее была трудовая и в общем-то горькая жизнь. Но жизнь ее освящалась искренней,детской верой. Она любила посмеяться.Сожалею, но ее великолепной народной речи мне не передать: юмор, мудрость — все тут было.Раз нашли мы ее в траве у дома, над ней выстиранное белье на веревке полощется.Спрашиваем, что случилось, баба Настя? Она отвечает:»Меня молнией убило. Шарахнуло, я и повалилась кулем да и померла.» «Так Вы же живая»,- говорим. «И слава Богу! Видать, Он раздумал. Еще пригодится яму баба Настя». А после чтения Правила,она беседовала с каждым святым как с родным. Иконы стояли на столе, прислоненные к стенке. Мы в то время были соседями.
«И ушедшие молча с фотографий глядят…»
Спасибо, Людмила, за воспоминания. Они как всегда написаны с теплотой и трепетом, с любовью о тех, о ком Вы рассказываете. Поэтому задели за живое, всколыхнули воспоминания о своих корнях аж на два поколения назад, захотелось поделиться. Вспомнились еще мудрые слова отца Романа
« Как можно жить без племени и роду,
Без Родины и русских куполов?
Не знает даже мёртвая природа,
Чтоб дерево без корня зацвело».
Особенно с возрастом начинаешь обращаться памятью в прошлое, хочется углубиться в невозвратную даль, понять свои истоки, благодаря кому появились на свет и имеем возможность познавать своего непостижимого Создателя. Нечаянной радостью было для меня открытие непростой судьбы
моей прабабушки, о которой я узнала неожиданно из книги «Многоликий Палех», вышедшей совсем недавно в 2015 году. В тексте дано краткое жизнеописание многих родов и поколений иконописцев палехской земли. Именно оттуда были родом и мои прабабушка и прадедушка.
Звали прабабушку Прасковья Вонифатьевна, родилась в 1862 году в селе Палех Владимирской губернии, который начиная с 17 века был известен как один из центров иконописи. Отсюда как из малого родника растекались в города и веси России бородатые богомазы, основным ремеслом которых были краски и кисти. Уходили в одиночку, уходили артелями. Славилась артель своими династиями. Секреты мастерства — дело семейное. История промысла и секреты мастерства когда-то не выпускали за семейный круг. Даже замуж выходили за своих, за палехских, тайны росписи оберегая. Так моя прабабушка обвенчалась с прадедушкой Иваном Петровичем в 1879 году в красивом Крестовоздвиженском храме этого села. В этом браке пересеклись два рода иконописцев. С артелью палешан молодая семья оказалась в Москве. Так как жили в Рогожской слободе, называли их рогожскими богомазами. Мастера работали в Грановитой палате, Троице-Сергиевой лавре, в Новодевичьем монастыре. У жён мастеров были свои задачи – организовать быт, вести хозяйство, растить детей. Детей родилось шестеро – пять сыновей и дочь. Однажды еще до революции Иван Петрович получил заказ на роспись храма в Санкт-Петербурге, куда и отправился. После выполнения работы с крупным заработком возвращался на поезде домой. Тут история приобретает криминальный характер, так как на станции Черная речка в купе поезда было обнаружено его бездыханное тело, весь заработок исчез. Прасковья Вонифатьевна настояла на экспертизе, в крови был обнаружен яд, возбужден судебный процесс, но мужа и кормильца не вернуть. Мать осталась одна с шестью детьми, вернулась в Палех, где родственники приютили семью в старой бане. Много скорбных моментов пришлось пережить. Вскоре гражданская война и революция отягчили жизнь. Два старших сына, ставшие иконописцами, получили заказ в Иркутске. В Сибири держался еще старый режим. Жизнь там была более сносной и не такой голодной. С оставшимися детьми Прасковья Вонифатьевна перебралась в Иркутск. Волевая энергичная женщина организовала там быт – покупку дома, лошади, коровы. Вся семья вновь собралась под одной крышей. Унывать и роптать было некогда. С молитвой, терпением внешних и внутренних скорбей, приходилось всё преодолевать. Тяжелый физический труд выпал на ее долю. Однажды она поехала за сеном за реку. На обратном пути сани провалились под лёд. Подоспевшие люди спасли и женщину, и лошадь. После этого Прасковья Вонифатьевна простудилась, долго болела, отошла ко Господу в 1921 году (59 лет от роду).
От прабабушки остался один снимок – обычная бабушка в платочке. Но черты лица передают силу духа, волевой характер. Опять вспоминаются строки отца Романа:
«Ночью звезды пророчат, утром росы горят.
И ушедшие молча с фотографий глядят».
Им было по плечу вынести тяготы времени, с Божией помощью выживали, выстаивали… А нам остается поминать их в своих молитвах…И опять отец Роман звучит фоном:
Дай Бог и нам оставить край земной
Без ропота в последний горький час,
Чтоб мир Любви и Правды, мир иной
Окутал Светом каждого из нас.
Не плакать, не жалеть — благодарить,
Что были здесь, цвели и отцвели,
И птиц зимой сумели покормить,
И злом на зло ответить не смогли.
Земная жизнь всего лишь только сень,
И уходящим ввысь забвенья нет:
Нельзя пройти по утренней росе
И не оставить за собою след.
Дорогая Анна, благодарю за рассказ. Видно, что вы — благодарная наследница своей прабабушки. Я, честно говоря, расстроилась, что так мало откликов на статью. Хотелось бы собрать Книгу памяти наших бабушек. Но, видимо, это нужно делать только лицом к лицу. ВЫ меня вдохновили на новую работу. Для молодого поколения важно напоминание о том, «какою ценой завоевано счастье» просто жить и дышать.
Дорогая Людмила Александровна, большое Вам спасибо за Ваши труды и благородные намерения возродить память о тех, чьим примером и жизнью можно научить не одно поколение, тех, в ком была искра Божия. Люди среднего возраста их вспоминают с благодарностью и ностальгией, а младшим остаётся знакомиться с ними только по книгам и воспоминаниям других людей. Поэтому так важно и своевременно Ваше намерение создать Книгу памяти наших бабушек. Как полезно и интересно было бы её читать, особенно тем, кто не слишком доверяет, во многом искажённым, историям и персонажам классической литературы.
О своей бабушке Татьяне могу рассказать только то, что она, как и многие женщины того тяжёлого военного времени, ждала с войны своего мужа, работала на фабрике. Однажды в её недавно построенный (на тот момент)дом пришли военные и сказали чтобы она перебиралась временно жить в деревню, что в этом месте будут проходить бои.
Часть того подразделения, где служил дедушка в это время, полтора месяца были в окружении в лесу подо Ржевом. Пропитанием было только то, что можно найти в лесу и болотная вода (в связи с чем дедушка умер через несколько лет после войны).
Однажды, бабушка шла по улице, где жила (как она сама рассказывала) и навстречу ей шёл худой до неузнаваемости солдат. Они поравнялись и она печально на него взглянула, подумала, какой измождённый… И только через несколько метров он её окликнул по имени. И тогда она поняла кто это.
Подобные истории тех лет есть, наверное, в каждой семье.
Царствие Небесное всем кто жил, страдал в те времена, верил, любил и учил своим примером самоотдачи и верности своих детей.
Божией помощи Вам, Людмила Александровна, во благих начинаниях!
«Настоящее почитание святых- ПОДРАЖАНИЕ их жизням! «. Давайте будем такими бабушками, простыми верой, ненакрашенными, в платочках, это такая красота, а главное чистота…иначе что толку восхищаться…Благодарим за такого чудного человечка, смотрели и радовались вспоминая свою бабушку Серафиму, которая отошла совсем недавно…