Несколько дней тому назад на Всероссийском съезде учителей русской словесности ректор МГУ предложил ввести в школах факультативное изучение церковнославянского языка. Прочитав об этом, искренне обрадовалась – но позже убедилась, что, кроме меня, похоже, не радуется никто. Меня призывали трезво взглянуть на происходящее. «Хорошо, что о церковнославянском, по крайней мере, просто вспомнили, — сказала знакомая учительница воскресной школы. – Преподавать его некому. Я хотела начать заниматься церковнославянским с детьми, но оказалось, что для этого мне нужна специальная справка. А получить её не у кого, негде». Преподавать некому, неизвестно, есть ли, кому изучать, не будут ли возмущаться родители… Наверное, будут, потому что в Интернете уже появились комментарии:
У меня один вопрос: им в воду добавляют или в воздухе распыляют? (Это о церковнославянском языке. – О.Н.);
Это глава лучшего университета государства. У меня для вас все. Дальше репа, лапти, онучи и стрижка под горшок;
Нужно берестой запасаться, пока цены не взлетели;
Просто душа радуется за Россию, возвращается народишко к своим истокам и скрепам. Вот уже и ректор МГУ Виктор Садовничий предложил изучать церковнославянский язык в школах. А там, глядишь, и розги введут;
Ребята с каждым днём пробивают очередное днище в преисподнюю. Часто несколько штук в день. Скорость полёта сумасшедшая;
Неудивительно, что с таким ректором, МГУ занимает всего лишь 199 место в мировом рейтинге университетов;
С такими предложениями путь в средневековье. Тем более странно это слышать от ректора университета, хотя теперь понятно почему с таким ректором МГУ не в сотне лучших ВУЗов мира;
Приехали…может быть русский язык для начала выучить, а то каждый третий «огурец» через «а» норовит написать;
Ректор МГУ предложил изучать церковнославянский язык в школах… А я вот что думаю, тому кто хочет на запад, надо учить английский, кто на восток, китайский, а в России надо учить феню…[1]
Но ведь нельзя так сразу сдаваться. Если сдаваться сразу, ничего не будет. Если сдаваться, дети и русский язык изучать не будут, а будут валяться на кровати с мобильными телефонами в руках или, как они говорят, «сидеть за компьютером».
У меня при мысли об изучении церковнославянского дух захватывает! Хотя сама знаю его поверхностно – могу только читать и приблизительно понимать, а с грамматикой совсем не знакома. Но твердо знаю, чувствую, что это – источник жизни и красоты, ключ к глубинному пониманию Священного Писания и родного языка. Каждый проблеск нового знания в церковнославянском – это духовное открытие. Раньше, изучая грамоту, дети учились читать именно по Псалтири, а значит, и сейчас, занимаясь церковнославянским, они неминуемо откроют Писание. Конечно, читать Священное Писание можно и по-русски, и всё же славянский текст неизмеримо глубже и точнее. Разночтения между славянским и русским переводом бывают настолько ощутимыми (особенно в Ветхом Завете), что смысл некоторых строчек меняется до неузнаваемости. Чтобы убедиться в этом, можно познакомиться с трудом иеромонаха Романа «Сличение Славянского и Руского текста Библии», который мы публикуем на сайте «Ветрово».
Несколько лет тому назад я попыталась провести в воскресной школе цикл небольших бесед о православном богослужении. Когда я спросила у детей, на каком языке молятся и читают Евангелие в Церкви, одна девочка подняла руку и сказала: «На иерусалимском». Да, она была совершенно права: Иерусалим – это святой, Небесный град будущей жизни, символ Царства Христова, пришедшего в силе. А церковнославянский – это священный язык, на котором об этом Небесном граде говорят на земле.
Изучая церковнославянский язык, дети прикоснулись бы к тексту Священного Писания, не искаженному, не упрощенному более поздним переводом. А дальше… дальше слово само повело бы их к Слову – при условии, что педагог обладал бы достаточной мудростью, чтобы помочь сделать первый шаг, и сам смог бы сделать шаг в сторону в нужный момент.
В последние годы постоянно обсуждается тема изменения языка богослужения с церковнославянского на русский (хотя это примерно то же, что пересказывать поэзию прозой). Недавно была свидетелем того, как епископ подарил настоятелю Храма Апостол на русском языке, сказав при этом: «Это вам для богослужебного употребления – для просвещения народа». Но почему же просвещать народ обязательно нужно в упрощенной форме? Подобный ход совершили большевики, проведя в 1917-1918 годах орфографическую реформу. Реформа тоже подавалась как шаг навстречу народу: чтобы обучить его грамоте, нужно сделать язык попроще. В то же самое время было упразднено изучение церковнославянского языка в школе. Всё это было частью войны против Церкви, против Бога в душе русского человека. Конечно, «вычищение» языка не так заметно, как снос Храмов и расстрел священнослужителей, но в духовной жизни многое совсем не видно глазу — и в то же время губительно для души. Сейчас, дав детям хотя бы начальное представление о церковнославянском языке, мы бы не только просветили их, но и укрепили положение самого языка в Церкви: разговоры о том, что нужно совершать богослужение по-русски, стали бы еще менее оправданными.
Можно посмотреть на изучение церковнославянского языка не только с духовной, но и с образовательной (в светском понимании этого слова) точки зрения – с точки зрения «расширения кругозора». Вам никогда не казались несколько натянутыми слова Тургенева, которые так любят помещать в начале школьных учебников? «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!» Русский язык, конечно, великий и могучий, с этим вряд ли кто-то поспорит. Но что писатель имел в виду, когда назвал его поддержкой и опорой, причем единственной? Может быть, написал эти строки «ради красного словца»? Нет, просто Тургенев говорил о том, прежнем русском языке, который был освящен благодаря неразрывной связи с церковнославянским. Не сам русский язык является поддержкой и опорой, а растворённое в нём слово Божие. Разница между церковнославянским и оторванным от него русским языком – примерно такая же, как между иконописью и живописью. Можно ли назвать живопись «поддержкой и опорой»? Очень условно, с долей художественного преувеличения: никто не захочет в предсмертной тоске созерцать даже самые великие полотна. А можно ли назвать поддержкой и опорой икону Спасителя или Божией Матери? Конечно – если перед ними молятся и твердо верят, что каждый образ таинственно содержит в себе Первообраз.
Оторвавшись от древнего церковнославянского языка, общего для всех славянских народов, русские люди отдалились от своих братьев – сербов, болгар и, как показало время, и от украинцев с белорусами. А еще они забыли первоначальный смысл многих слов. Изучая церковнославянский, ребенок «вспомнит» этот смысл, откроет в привычных словах нечто сокровенное. Окажется, что те слова, которые сегодня не принято считать однокоренными, находятся в родстве друг с другом. И наоборот: слова, которые казались одинаковыми, вдруг окажутся совершенно разными и наполненными почти противоположным смыслом.
Например, кто из нас не знает с самого детства бессмысленного выражения: «Миру — мир»? Со временем к этим плакатным словам привыкаешь, но поначалу долго ломаешь над ними голову. Зная церковнославянский, прочитаешь эти слова в их «дореволюционном» написании — «Мiру – мир» и догадаешься: речь о том, чтобы в окружающем мiре наступил покой, тишина, чтобы не было войны и треволнений. А верующий человек, немного подумав, спросит себя: а может быть, речь о том, чтобы в земной, ненадежный, переменчивый мiр пришёл Божий мир – благодать Духа Святого, Царство Христово?
Будет еще много не таких больших, но таких чудесных открытий: привычное слово «неделя» — это, оказывается, название воскресного дня, когда «не делают» — посвящают день Богу. Потому и следующий день называется понедельником – то есть днем, следующим «по неделе», за ней. А «седмица» — это как раз прежнее название того, что мы сегодня называем неделей, и само слово отчетливо говорит об этом. «Завтра» — это славянское «заутра», прекрасное евангельское слово: И зело заутра во едину от суббот приидоша на гроб, возсиявшу солнцу, и глаголаху к себе: кто отвалит нам камень от дверий гроба?.. Значит, «завтра» – это следующим утром, рано утром, отсюда появилось и слово «завтрак» — вкушение пищи поутру. Или слово «просто»: казалось бы, с ним всё понятно. Но вот возглашает священник перед чтением Евангелия: «Премудрость, про́сти». Про́сти – это значит «вставши, стоя прямо». Главное значение слова «простой» — это «прямой», слово «простота» в церковнославянском словаре объясняется как «чистосердечие, искренность». И когда мы говорим кому-то: «Прости меня» — это значит: пожалуйста, пусть наши отношения опять будут простыми, прямыми, искренними, без всякой кривизны и обиняков.
Мы сокрушаемся, что сегодня почти все дети разговаривают матом и не чувствуют этого, что они общаются на сленге, который обедняет и уродует язык. Но ведь и это — неминуемое продолжение того оскудения и оземленения языка, которое совершается по мере того, как говорящий на нём человек удаляется от Бога. И это падение нельзя остановить, не вернув человека к Создателю, в том числе и посредством языка.
Но падать всегда проще, чем подыматься в гору, и создавать утопии об изучении церковнославянского языка легче, чем хоть что-то изменить в реальной жизни. На сайте «Ветрово» под новостью о предложении изучать в школах церковнославянский появился комментарий, в последних словах которого слышна горькая правда:
… Но, к сожалению, это очень ДОЛГИЙ процесс и есть серьёзные опасения, что время уже УПУЩЕНО и мы просто не успеем начать процесс собственно ВОЗРОЖДЕНИЯ. Потому что попросту не успеем — вымрем (физически и духовно), сойдём с исторической сцены окончательно. Здесь негатив существенно превышает робкие цветы позитива. Процесс национального вырождения (гниения и деформации) зашёл слишком далеко. Оснований даже для дежурного оптимизма маловато.
Да, национальное вырождение, да, гниение и деформация, зашедшие очень далеко. Но даже если всего один ребенок, придя из школы домой, откроет Евангелие и прочитает:
Въ начaлэ бЁ сл0во, и3 сл0во бЁ къ бGу, и3 бGъ бЁ сл0во. Сeй бЁ и3скони2 къ бGу: вс‰ тёмъ бhша, и3 без8 негw2 ничт0же бhсть, є4же бhсть. Въ т0мъ жив0тъ бЁ, и3 жив0тъ бЁ свётъ человёкwмъ: и3 свётъ во тмЁ свётитсz, и3 тмA є3гw2 не њб8sтъ
и задумается в тишине… Скажите, разве этого мало?
Ольга Надпорожская
Сайт «Ветрово»
13 ноября 2018
[1] Комментарии собраны ИА "Росбалт". ↩
Полностью согласен со всем, написанным Вами в статье. В памяти запечатлелись слова (не могу вспомнить в каком месте написано):»И в глазах народа гора как бы сдвинулась с места, ничуть не повергшись в своем основании.»