Что говорят, о чём поют малышу, то и входит в его сознание. После «баюшки-баю», после безсмертного слова «мама», идёт насыщение его памяти словами окружающего мира. И тем, что они обозначают. Подрастают малыши, сами всё видят, всем заражаются. Познание мира свершается знанием слов. Словесное познание мира самое быстрое и самое надёжное. В начале было Слово — это навсегда.
О, а как быстро несётся жизнь от старта рождения к финалу. В нашей церкви я скоро пятьдесят лет, и многие уже поколения прошли на моей памяти. Вот девушка читает акафист у иконы святителя Спиридона, надеясь на замужество, вот она уже под венцом рядом с любимым, вот ждёт ребёночка и старается чаще причащаться, вот уже бережно и трогательно несёт ко Причастию малыша в белоснежных пелёнках, а вот этот малыш на руках у неё, и они вместе прикладываются к иконе Божией Матери, вот он сам достаёт до иконы. И вдруг, иначе не скажешь, вдруг, вскоре этот бывший только что малышом мальчишечка несёт в храм на руках свою сестричку.
Вырастал я в доме на конном дворе лесхоза среди слов: печка, кошка, окно, оглобли, хомуты, дуга, лошади, корова, курицы, собаки, телёнок, поросёнок, жеребёнок, огород, деревья, палисадник, астры, мальвы, сенокос, баня, изба, сарай, сани, телега, вожжи, удила, супонь, завёртка, лапти, портянки, полати, на дворе трава, на траве дрова, колодец, солнце, грядки, палисадник, луга, родник, река, лыжи, санки, мороз, метели, снежные крепости, сивериха, берёзовый сок, разливы… неисчислимое множество явлений, предметов, понятий входило в меня. Да, и русские песни в застольях.
Школа усилила познание мира. По каждому предмету расширение сведений о Вселенной. Физика: свойства предметов, движение, инерция, действие равно противодействию; химия: аш два о; биология: состав и роль живых клеток; геометрия-тригонометрия: синус-косинус, биссектриса, катет, сектор, сегмент, гипотенуза, рейсфедер. Литература: ямб, хорей, амфибрахий, гекзаметр, Радищев, Пушкин, Илья Муромец, Пересвет, пионерия, комсомол, Павка Корчагин, Зоя Космодемьянская, завязка, кульминация, развязка, ревизор, дядя самых честных правил, инвалиды, демонстрации, лозунги… Русский язык: что чем выражено, сказуемое подлежащим, перед «что» запятая, разбор по частям и членам предложения, суффикс, префикс, морфемы, фонемы, корень, приставка, окончание…
И всегда работа, работа. И на земле, и на технике. Мы, мальчишки, тянулись к тракторам, машинам, к шоферам, трактористам, комбайнёрам. Форсунки, жиклёр, автол, солярка, солидол, бензин-керосин, ключ девять на двенадцать, газовый ключ, ключ разводной, радиатор, дизель, карбюратор, шатун, коленвал, кривошип, пускач, коробка передач, приводной ремень, цилиндр, головка блока, дифер, клапана́, заклёпки, заточка, триер, фордзон-путиловец, магнето, цельношнековый хедер, пила, топор, дрова, хлев, огород, сенокос, дрова…
Много всего добавила армия: подъём, отбой, стартовая позиция, развод, караул, самоволка, колючка, наряд, увольнение, политзанятия, хлеборезка, «люблю, друзья, три слова я: кино, отбой, столовая», полоса препятствий, стрельбы, зачёт по последнему, пост сдал — пост принял, салага, старик, сирена, тревога, полигон, СКС, ППШ, ракета, бесплатные конверты, ожидание писем, марш-бросок, дембель…
А уж что говорить о желанных институтских годах: семестр, языкознание, хвосты, старославянский, начатки греческого, латынь, зарубежка, диамат, истмат, устный и письменный период литературы, битлы, Кеннеди, немецкий вас ист дас, сравнительное языкознание, целина, методика, тезаурус, шефские концерты, спецкурс, коллоквиум, Бодуэн-де-Куртенэ, гаудеамус игитур, литобъединение, Илиада жена Одиссея, пионерлагеря…
А газетное, журнальное, сценарное, теле-киношно-театральное время, это же тут и халтура, и подборка, и контражур, редсоветы, зарез, строкомер, нонпарель, курсив, загон, засыл, подвал, прогон, застольная, генеральная, инсценировка, оригинальная и по мотивам, кулисы, интриги, сплетни, доносы, премьера, провал, гамбургский счёт…
То есть новые слова вытесняли старые, которые от этого невольно забывались. Получалось, что и то время, в которое они звучали, размывалось и тускнело в памяти. Да что память — образ жизни менялся. И, важно заметить, новые слова были, во многом, не русских корней. А от этого, что ещё ужасней, мышление искажалось. Русскость истощалась. В Москве живу, по Москве хожу седьмой десяток лет, и что вижу? Москва перестаёт быть Москвой, чернеет, теряет русское лицо. Вывесок на русском почти нет. Это же подспудно действует на умонастроение. И просто на настроение. Любое прочитанное, увиденное, произнесённое слово приходит в окружении того, что означает, облачко такое вокруг слова. А если слова чужестранные, нашему подсознанию приходится настраиваться на него, даже и под него, голова и память питаются парами ядовитых облаков. И, как ни сопротивляйся, они, конечно, поддаются влиянию.
Кто-то, уже давно, точно сказал: мы все обросли словами. Я добавляю: как звери шерстью. Сейчас, и всегда, непрерывно идёт извержение слов: из телевизоров, радио, приём-ников. Люди в разговорах дома и на улице тоже производители слов. В основном, необязательных и ненужных. Не терпят люди молчание, считают его пустотой. А молчать опасаются: замолчали в застолье — милиционер родился. Едут в машине и обязательно говорят. Ещё и приёмник работает, ещё и по мобильникам без конца алялякают. Но давным-давно Священное Писание предостерегало от произнесения не только бранных слов, но и от тех, которые можно было не говорить. Возникновение исихазма — молчания — это как раз сопротивление словесной лавине, погребающей человечество. Как хорошо молчать. Именно в молчании ощущаешь присутствие Ангелов рядом с собою. Но разве могут молчать политики, обозреватели, женщины, депутаты, — всё это люди разговорного жанра. Не молчание нас доводит до несчастий, а слова, слова, слова. Девять десятых произносимых слов можно было, и нужно было, не говорить.
Но это легко сказать. Попробуй пребыть в молчании. Замолчал, молчишь, не хочешь нарушать хорошее настроение в семье, но бесы-то разве могут не соваться в нашу жизнь, они дружбу, любовь ненавидят, обязательно за язычок дёрнут. И ляпнешь какую-нибудь обидную глупость. Вот и готова размолвка, вот и день пропал.
К чему говорю? К тому, что пора мне делиться опытом пребывания на земле. Вроде и опыт-то как у всех, о моём уходящем поколении говорю, все мы такое или близкое к тому проживали. Да, но не все так долго живут, не все застали портянки и дедушку в лаптях, который засевал зерно, зачерпывая его ладонью из огромного лукошка-севалки, и в такт разбрасывания зёрен шагал по пашне. Не все видели, как в морозы заводят машины и трактора, заливая в радиаторы кипяток, а то и разводя под днищем мотора огонь, что строжайше запрещено, не все знают, как занесённый снегом тракт расчищают трактора, которые тянут огромный треугольник брёвен, называемый раздвигою. На неё можно было запрыгнуть и ехать на ней, восхищённо глядя, как она, словно корабль воду, раздвигает снега.
Но что с того, что рассказываю о таком своём прожитом, оно же не могло именно таким длиться. Хотя оно могло и должно было бы смениться не тем, чем сменилось. А то, что моё прожитое уже никому почти не интересно, это моя печаль. Мне-то хватило бы с моим познанием мира спокойно дожить свой срок в этом мире. Но мир-то этот уже был не этот, менялся. И уже его трудно считать своим. Меняли его слова. И я дожил вначале до слов: телевидение, пенициллин, пятидневка, летучка, хрущёбы, космос, а совсем скоро обрушились на нас совершенно чужеродные слова, начисто лишенные русского праязыка: нато, ксерокс, ноутбук, принтер, флэшка, айфон, айпад, саундтрек, формат, кэшбэк, макдональдс… По сути, насильно внедряемые.
На размышления о перемене жизни в зависимости от прихода в жизнь новых слов натолкнуло известие о том, что на родине снесли здание родильного дома, в котором я появился на свет Божий. Свет Божий в то воскресное утро седьмого сентября был прекрасен: русское село на Великом Сибирском тракте, начало золотой осени, река, уносящая воды моей родины через реки Вятку и Каму к Волге, и люди, встретившие меня в этом мире, замечательнейшие люди: добрые, красивые, сильные, любящие Родину. Мимо этого родильного дома, а рядом с ним была больница, в которой умер дедушка, мы бежали на реку, на паромную переправу, на Красную гору, с которой открывался вид на северные неоглядные дали. Встречали огромное стадо коров, в котором была и наша любимица. Радовалась нам, тяжело шагала. Давали ей посоленный ломоть ржаного хлеба и шли с ней рядом до нашего дома. Капли белого молока падали на тёплую пыль улицы.
А ранние вставания перед походами за ягодами, грибами, на сенокос, зимой за сеном на санях по льду реки. Ночные небесные скопления созвездий, Млечный Путь, перекинутый через всё небо, которое после летней грозы подпирала разноцветная радуга. Это всё во мне, оно меня хранит за то, что я взаимно храню его. Не даёт поддаваться охмурению засилием нерусскости. Ведь до чего дожили, живём как за границей, русских на улицах всё меньше. Неужели мы так вот, безропотно, уходим с земель, подаренных нам Богом? Оставим их Востоку и Западу?
Вспомним оголландование России Петром, офранцуживание Екатериной и Николаем. И только сила народного глубинного духа спасала нас от гибели. И только на неё можно надеяться. И на то, что слова: Бог, Россия, Родина, хлеб, вода, небо, звёзды, любимые люди — будут всегда главными.
Владимир Крупин
Картина Александра Шадурина «Кукушкина роща»
Сайт «Ветрово»
24 марта 2025
Интересная статья. Легко читается. Вспоминаются Державин и Хлебников.
Река времён в своём стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы. (1816)
***
Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды ― невод, рыбы ― мы,
Боги ― призраки у тьмы. (1915)
Ну, с Хлебниковом и его богами ― всё понятно, даже разбираться не нужно. С Державиным тоже более-менее ясно. А вот с окончанием этой статьи разобраться хочется.
//И только сила народного глубинного духа спасала нас от гибели. И только на неё можно надеяться. И на то, что слова: Бог, Россия, Родина, хлеб, вода, небо, звёзды, любимые люди — будут всегда главными.//
Разумеется, спасает народы от гибели не сила народного духа, но Бог. Поэтому, если можно назвать главными перечисленные Владимиром Николаевичем слова, то лишь в душевном отношении. По духовному же счёту (по гамбургскому ― см. текст Крупина) главными для христиан являются слова Евангелия и слова Ветхого Завета: Авраам, Израиль, Сион… Моя мысль требует пояснений? Непонятно, почему слово Израиль для русских важнее слов Россия и Родина? В двух словах не объяснишь. Если кому интересны подробности, они в статье «Мы русские! С нами Бог! Бог Израилев!»
// А то, что моё прожитое уже никому почти не интересно, это моя печаль. Мне-то хватило бы с моим познанием мира спокойно дожить свой срок в этом мире. Но мир-то этот уже был не этот, менялся. И уже его трудно считать своим. Меняли его слова. И я дожил вначале до слов: телевидение, пенициллин, пятидневка, летучка, хрущёбы, космос, а совсем скоро обрушились на нас совершенно чужеродные слова, начисто лишенные русского праязыка: нато, ксерокс, ноутбук, принтер, флэшка, айфон, айпад, саундтрек, формат, кэшбэк, макдональдс… По сути, насильно внедряемые.//
Внедрение новых слов не с хрущёвской оттепели началось и не с горбачёвской перестройки, и даже не с ленинской революции. Словесная инвазия (простите мне, жертве словесного внедрения это словечко) началась с упомянутых автором Петра и Екатерины… Но если при тех деятелях превращение того мира в «не этот» мир шло хотя и болезненно, но всё же постепенно (см. ниже цитату из Белинского), то в революционные годы это переиначивание жизни было насильственным и жестоким. Голосящих супротивных уничтожали, а молчащих несогласных гнобили. Происходила уже не перемена слов и понятий, но ломка народного мировосприятия, превращение русского народа в «русский». В революционные годы происходило то, о чём сказал Господь: Изгонят вас из синагог; даже наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу (Ин. 16: 2). От сонмищ ижденут вы, но приидет час, да всяк, иже убиет вы возмнится службу приносити Б-гу. В результате такой «перестройки» возник другой народ.
В доказательство последнего предложения приведу такой пример. Спросил недавно директора одной издательской фирмы, которая специализируется на написании генеалогических книг: «Многие ли из тех, кто обращается к вам с заказами написания семейных книг, просят включить в них фотографии могил усопших родственников и описания предсмертных состояний?» Ответ был: «Практически никто специально не просит включать могилы, пару раз было, что просили включить фото. Запросов про предсмертные состояния никогда не было».
Что же получается? Только в двух случаях из 80-ти (а именно столько это издательство выпустило семейных книг) заказчики выразили желание поместить в них фотографии могил родственников. О чём это говорит? Об изменённом русском сознании. В прежние времена оно было другим. Его неплохо выразил Пушкин:
Два чувства дивно бли́зки нам.
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
На них основано от века,
По воле Бога Самого́,
Самостоянье человека,
Залог величия его.
Животворящая святыня!
Без них душа была б пуста.
Без них наш тесный мир — пустыня,
Душа — алтарь без божества. (1830)
«Любовь к отеческим гробам». Её-то, похоже, и не стало в душе перестроенного народа, если только двое из 80 семей её проявили.
Кстати сказать, в этом стихе Пушкина мне не понятно, что значит любовь к родному пепелищу? Что такое «пепелище»? Если это место сгоревшего дома, то как можно его любить? Видимо, тут лучше сказать не о любви, а о невыразимом словами состоянии одновременного присутствия в душе горести и сладости. «Печаль моя светла…». Скорбь моя сладка…
Необходимо хранить родовую память, но если эта память не восходит к Богу (и не просто к безымянному Богу, но Богу Израилеву!) ― это плачевно. Перерождение русских людей продолжается…
Сыночек, малыш, ясочка, капелька, малепышка, ёжик Пых, сладенький, пупсик, ясноглазый, ангел, ладушки, сокровище, ягнёнок, просвирочка, колобок, крабик, галчонок Хватайка, пяточки, носик, волосики, реснички, мишка, песенка, сорока-ворона кашку варила, деток кормила, на масле мешон, на сметане пряжон, я от дедушки ушёл, солнце по небу гуляло, в ямку бух, ой коты, коты, коты, приди котя ночевать, мою детку покачать, дам тебе я пирожка и кувшинчик молочка, водичка, умой моё личико, и густой гребешок,
посадил дед репку, спряталась Маша в короб, а тут и отец с матерью пришли, я на той свадьбе мёд-пиво пил, Незнайка полетел на шаре, карандаши, бумага для рисования, пластилин, султанка болотная, шилоклювка, ласточка, стриж, голубь, синичка, чайка, Непоседа, Мякиш и Нетак, как я ловил человечков, стал дед кликать золотую рыбку, Мишкина каша, Весёлая семейка, ребята и утята, дедушка Пришвин, Журка сорок три лягушки съел, Честное слово, про Белочку и Тамарочку, Смешарики, Копатыч, Крош и Ёжик, минус 41 по Цельсию, Фиксики, Симка и Нолик, Буратино, Приключения Электроника, Ералаш, Му-Му, собачку жалко, Приходите завтра, Фрося Бурлакова, чай с малишным вареньем, Чучело, Шерлок Холмс, Хоббит, Хроники Нарнии, Баллада о солдате, Капитанская дочка, Девчата, Штирлинц, Андрей Рублёв, Солярис, Братья Карамазовы, 451 градус по Фарингейту, 1984, Земляничная поляна, Апокалипсис.
//Вспомним оголландование России Петром, офранцуживание Екатериной и Николаем.//
В. Г. Белинский: «Воцарилась Екатерина Вторая, и для русского народа наступила эра новой, лучшей жизни. Ее царствование ― это эпопея, эпопея гигантская и дерзкая по замыслу, величественная и смелая по созданию, обширная и полная по плану, блестящая и великолепная по изложению, эпопея, достойная Гомера или Тасса!»
Г.С.: Во-первых, заметим, что народная жизнь достойна внимания сама по себе, и ценна уже тем, что существует, безотносительно к талантам Гомера или Тасса. А у писателей, вроде Белинского, головы устроены, как у каббалистов, для которых реальность – ничто, а буквы – всё. Ох, уж это прогрессивное племя просветителей. В их просвещённых умах всё наоборот: жизнь существует только для того, чтобы быть описанной и направленной, куда они скажут, а если жизнь не достойна пера гения, то и быть ей незачем… А, во-вторых, читаем дальше: «Тогда, в первый еще раз после царя Алексия, проявился дух русский во всей своей богатырской силе, во всем своем удалом разгулье и, как говорится, пошел писать. Тогда-то народ русский, наконец освоившийся кое-как с тесными и не свойственными ему формами новой жизни, притерпевшийся к ним и почти помирившийся с ними, как бы покорясь приговору судьбы неизбежной и непреоборимой – воле Петра, в первый раз вздохнул свободно, улыбнулся весело, взглянул гордо – ибо его уже не гнали к великой цели, а вели с его спросу и согласия, ибо умолкло грозное слово и дело…».
Г.С.: Здесь что ни предложение, то противоречие, от которого только разводишь руками. Русский народ вздохнул свободно, потому что покорился воле Петра… Или: русский народ улыбнулся весело, ибо его уже не гнали к великой цели, а вели с его согласия… Ну да, жить стало легче, жить стало веселей… Весело брёвнышко взяли, весело подняли и весело понесли, куда вам скажут… Весёлые люди эти писатели, только невмоготу уже от их шуток и писаний, в которых они себя не слышат, желая только одного ― загнать жизнь в выдуманную ими схему. «Знаете ли, в чем состоял отличительный характер века Екатерины II, ― спрашивает Белинский, ― этой великой эпохи, этого светлого момента жизни русского народа? Мне кажется, в народности. Да ― в народности, ибо тогда Русь, стараясь по-прежнему подделываться под чужой лад, как будто назло самой себе, оставалась Русью».
Я в полном недоумении от этих слов. Русь оставалась Русью назло себе? Это как? Что за выражения у нашего великого критика? Жить назло себе можно, пожалуй, только с дьяволом. Это он проводит жизнь назло всем и во зло собственной персоне. Выходит, Белинский не хотел, чтобы Русь оставалась Русью, если называет её верность самой себе ― злом? Но зачем тогда звать на помощь этой мысли слово «народность», причём в самом лучшем и положительном его значении? Такие вопросы вновь вынуждают нас задуматься, какого народа «народность» имел в виду Белинский, когда характеризовал этим словом Екатерининскую эпоху? Народа русского или российского? Народность «массы» или народность верхнего «общества»?
«Взгляд на российско-советскую литературу через двадцать лет после ея кончины»
https://vetrovo.ru/art/o-georgij-selin-vzglyad/
Людмила, спасибо!!!
Огромный пласт жизни всколыхнулся при чтении Вашей записи!
Потрясающий дар слова дан человеку Богом — безценный дар!!!
И как мы им распорядились??! И к чему его сведём?!