Тороплюсь выполнить обещание и рассказать об общинке преподобного Севастиана Карагандинского, в которую входила одна из моих бабушек-братчиц — Анна Сергеевна Иговская. Тороплюсь, потому что в эти дни, когда решается вопрос о допуске прихожан в храмы, задаешь себе вопрос: каким святым сейчас нужно особо молиться и просить предстательства пред Господом? И, несомненно, один из них — преподобный Севастьян. Дело в том, что в этом году его памятный день совпадает с Пасхой Христовой, а еще — он имел опыт совершения Литургии и всенощного бдения «тайнообразующе» — на дому у прихожан.
Прежде чем рассказать об этом, коротко перескажу житие старца. Сейчас издана уже не одна книга, рассказывающая о многотрудной и героической жизни преподобного Севастьяна. А мы (молодые верующие Петербурга) в свое время — в конце 1970-х годов — узнали о нем благодаря замечательным воспоминаниям, которые написала его духовное чадо и лечащий врач, Татьяна Торстенсен. Матушка Анна Иговская прислала мне эти воспоминания, написанные от руки, а я их перепечатала на машинке, подложив копирку на пять или шесть экземпляров, и раздавала моим верующим друзьям, а они передавали из рук в руки. В воспоминаниях были описаны великие чудеса прозорливости старца, чудотворений, многое из прочитанного в то время, помню до сего дня. Например, как чувствовали благодать, почивающую на святом старце, местные собаки: когда он шел по улице, они выскакивали из всех закоулков, пролезали под заборами и усаживались вдоль пути шествия отца Севастьяна, провожая его преданными взглядами. Запомнилась история спасения автора воспоминаний от гибели: старец заставил ее сдать с трудом купленный билет из Караганды в Москву, она долго на это не соглашалась, но потом, когда оказалось, что поезд, на котором она должна была ехать, попал в аварию, слезно благодарила старца.
Особенно удивил и испугал (так, что заставил задуматься) рассказ о том, как мучительно умирал старец — это случилось из-за того, что он всю жизнь брал на себя грехи духовных чад.
В воспоминаниях Татьяны Владимировны описывается только карагандинский период жизни преподобного Севастьяна, а от Аси (А.С. Иговской) я узнала, что он был одним из последних оптинцев – она мне прислала его фотографии оптинского периода. Потом в самой Оптиной, куда с момента открытия монастыря в 1987 году я ездила очень часто (готовила к изданию краткие жития старцев, читала много лекций о них, готовила выставку в музее А. А. Блока, где тогда работала), от присно поминаемого послушника Евгения Лукьянова узнала подробности оптинского жития преподобного Севастьяна. Женя был неутомимым исследователем оптинского наследия и щедро делился своими изысканиями. Перескажу вам то, что узнала в то время.
Будущий старец Севастьян рано остался сиротой, но все-таки родители успели привезти его, четырехлетнего, в Оптину пустынь (родом они были из орловской деревни), и мальчик на всю жизнь запомнил доброго дедушку — старца Амвросия. В то паломничество с маленьким Стефаном (имя старца до пострига) ездили и два его брата. И вскоре средний из них, Роман, стал послушником Иоанно-Предтеченского оптинского скита. В зимнее, свободное от крестьянских работ время, стал приезжать к брату Стефан.
Преподобный Амвросий Оптинский
Жил он в то время у своего старшего брата Иллариона, рано женившегося, которому нужна была помощь в хозяйстве. И потому, когда Стефан стал просить старшего брата отпустить и его в Оптину пустынь, Илларион сказал, как отрезал: «Какой из тебя монах? Никуда-то ты не годишься. Да и кто будет мне в хозяйстве помогать?» И Стефан остался помогать брату. Он любил скотину, умел с нею обращаться, за что его ценили крестьяне. Работал в основном пастухом.
На выпасе у Стефана было много времени для чтения книг, которые давал ему приходской священник. Было время и для молитвы.
От воинской службы Стефана по состоянию здоровья освободили. Он получил паспорт. Давно утвердившийся в своём желании иноческого жития, Стефан наконец-то смог уехать в Оптину. И, видимо, смирение юноши уже в то время был так великого, что его сразу же по поступлении в Иоанно-Предтческий скит назначили келейником преподобного Иосифа (который в свое время был келейником преподобного Амвросия). Стефан поступил на послушание в 1909 году и был свидетелем того, как к старцу пытался прийти с покаянием Л.Н. Толстой после своего бегства из дома. Поговорил с келейником, но так и не решился войти к старцу (хотя Стефан его приглашал и обнадеживал) и «побежал» дальше, а потом и старца Варсонофия на станции Астапово ученики Толстого не пустили к умирающему…
Немало напитавшись от духовной мудрости и смирения преподобного Иосифа, после его кончины в 1911 году Стефан стал келейником еще одного оптинского старца — Нектария. Он прожил с ним в старческой хибарке в скиту более десяти лет, а потом отправился с ним с изгнание — в деревню Холмище Брянской губернии и служил старцу до последнего его издыхания в 1928 году[1].
Преподобный Нектарий Оптинский
Пострижение в мантию с именем Севастиан — в честь мученика Севастиана Медиоланского — Стефан принял в трагическом 1917 году. В 1923 году, за два месяца до окончательного закрытия монастыря, инок Севастиан принял рукоположение в иеродиакона. В 1927 году был рукоположен в иеромонаха.
Выполняя благословение старца — после его смерти служить в приходском храме, отец Севастиан уехал сначала в Козельск, потом в Калугу. Наконец, в 1928 году он получает назначение на приход в город Козлов (ныне Мичуринск), в Ильинский храм, где настоятелем был протоиерей Владимир Нечаев, отец будущего митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима.
Сделаю отступление, вспомню кратко, что Бог дал мне не раз встречаться с митрополитом Питиримом в то время, когда он был председателем Издательского совета Русской Православной Церкви. Свидетельствую: он никогда не забывал старца Севастьяна, поминал его за каждой Литургией (незабываемы эти Литургии в храме Издательского совета), много рассказывал о старце и о старчестве вообще, способствовал тому, что в двух (на то время существовавших) журналах Русской Православной Церкви появлялись публикации о старцах. Вообще о владыке Питириме тоже нужно рассказывать отдельно…
А еще: в детстве одно лето я провела у тетушки в Мичуринске. Конечно, я ничего тогда не знала о старце Севастьяне, но потом, когда узнала, была очень рада — это было лето взросления.
В то время, когда старец Севастьян жил в Козлове (тогда уже Мичуринске), он поддерживал связь с бывшей в рассеянии братией Оптиной пустыни. К нему под крылышко стали съезжаться монахини закрытых монастырей. 25 февраля 1933 года все они вместе с отцом Севастианом были арестованы. 26 мая 1934 года старец был этапирован в один из самых страшных лагерей ГУЛАГа — Карлаг. Провел он этом аду, выдержав различные издевательства, пять лет. О своем пребывании в лагере отец Севастиан позже рассказывал: «Когда меня принуждали отречься от православной веры, то поставили в одной рясе на всю ночь на мороз и стражу приставили. Стража менялась через два часа, а я бессменно стоял на одном месте. Но Матерь Божия опустила надо мной такой «шалашик», так что мне в нём было тепло»[2].
Многих в лагере он привёл к вере в Бога. И когда старец был освобождён, у него в зоне были духовные дети, которые по окончании срока ездили к нему в Михайловку — предместье Караганды, где духовные чада купили домик. Именно в этом домике старец тайно собирал людей на общую молитву. А теперь обратимся к вышеназванным воспоминаниям Т. В. Торстенсен.
Сначала батюшке Севастьяну не разрешали служить даже требы, но он все равно тайно ходил по домам: крестил, отпевал, исповедовал, причащал запасными дарами. Люди были надежные (Караганда стала отстраивался после войны, когда стали из лагеря отпускать) и хранили в тайне служение старца, даже дети понимали, что лишнего нельзя говорить. Потом, в начале 1950-х годов, требы были разрешены. «Треб было очень много, а батюшка один, помогали ему только монахини. А —главное службы церковные не разрешались, и после утомительного дня, после молитв в своей келье, каждую ночь в три часа шел батюшка по темным улицам (фонарей было мало) не в молитвенный дом, а в другой — служить Литургию.
А по праздникам батюшка начинал сначала служить всенощную с елеопомазанием, с часу ночи, а после нее сразу Литургию. Окна все были плотно завешены, чтобы свет не пробивался. Внутри же дома — светло, тепло, многолюдно. Светлый, любящий батюшка давал кому-нибудь булочку, яблочко или пачку печенья, хотел чем-то утешить, обласкать, помочь. А я, когда начала ходить к батюшке на ночные службы, не понимала этого. Видела, что люди брали с радостью. А когда мне батюшка давал что-нибудь, отказывалась: “Не надо, батюшка, мне, у меня есть”. Он улыбался, говорил: “Это хорошо, что есть. И это сгодится тебе”. Потом женщины мне объяснили, что нельзя отказываться, что это большая радость, если батюшка что-нибудь даст, это благодать от него.
Кончал батюшка службу до рассвета, и шли люди по темным улицам домой, только не группами, а по одному, по два. Так было три года, и все было благополучно. А хлопоты об открытии церкви продолжались. Церковь было разрешено открыть только в 1955 году, освящена она была в честь Рождества Божией Матери.
Прослужил батюшка настоятелем храма одиннадцать лет, с 1955 по 1966 год, до дня своей смерти. В 1957 году он был возведен в сан архимандрита, был награжден патриархом Алексием грамотой – “За усердное служение Святой Церкви”. А в конце 1965 году, ко дню именин, был награжден митрой и посохом. Перед смертью, за три дня, батюшка был пострижен в схиму.
Неутомимое подвижническое служение Церкви от послушания в скиту Введенской Оптиной пустыни до настоятельства и посвящения в сан схиархимандрита исполнял батюшка шестьдесят лет, с 1906 до 1966 года».
В воспоминаниях приводятся краткие высказывания преподобного старца Севастьяна, которые для нас сейчас очень своевременны: «“Тише едешь — дальше будешь”. Или: “Самая большая добродетель — рассудительность”. А главное, всегда была в нем полная вверенность Промыслу Божию. “Золотая середина нужна во всем и умеренность. А в отношении служения Богу и своего спасения постоянство нужно, — говорил он, — оно — главное, а не спешка, не чрезмерность”. И опять повторял: “Тише едешь – дальше будешь”. Как-то батюшке сказали об одной женщине, что она стала очень много молиться. Он сказал: “Зачем, не надо, может замолиться”. “Господь не попускает страданий сверх наших сил, потому надо все терпеть, — говорил он, — а вот гордость страшнее всего. Она — бесовское свойство”. Батюшка считал, что очень важно прикладываться к иконам и ставить свечи. Иногда он звал к себе кого-нибудь из своих духовных детей или прихожан и давал пучок свечей. Иной раз большой, иной раз меньше. И говорил: “Молись и ставь свечи почаще”. То ли угрожало что человеку, то ли он видел, что редко тот свечи ставит. Часто потом раскрывалось объяснение этому.
Если батюшка замечал, что кто-либо не прикладывается к иконам, он говорил ему: “Ты, дорогой, когда что-либо размышляешь или отвергаешь, имей в своем сердце и уме правильную рассудительность. Рассудительность есть самая высшая добродетель”. Слышала я, как он сказал одному: “Ты, дорогой, сначала пойми, что трудно тебе многое понимать, а потому и ошибаешься легко. А то ведь так и невежество свое люди за мудрость принимают”. Мне он как-то рассказывал, что старец Нектарий говорил всегда, что премудрость, разум, рассудительность — это дары Святого Духа, они приводят к благочестию. И что человек, лишенный рассудительного дара, часто помышляет в себе превосходство над другим.
Об иконах батюшка говорил с благоговением и любовью. Говорил: “Торжество православия — праздник, что празднуется? Что иконоборческую ересь победили и низвергли. На иконах благодать Божия. Они защищают нас от темной силы. Они — помощь нам от Бога. Есть особые святыни, где накопляется благодать Святого Духа. И иконы есть особые по славе благодати, намоленные веками — чудотворные иконы. Иконы, как ручейки, от Господа несут нам благодать. К иконе надо относиться с благоговением, любовью и благодарностью Богу”».
Дорогие наши читатели, будем молиться преподобному старцу Севастьяну о том, чтобы была у нас возможность прибегать под сень благодати — прикладываться к святыням, приобщаться Святым Дарам.
И к этим молитвам присоедините поминовение убиенных оптинских братий — иеромонаха Василия, инока Трофима, инока Ферапонта. День их памяти 18 апреля.
Людмила Ильюнина
Сайт «Ветрово»
9 апреля 2020
[1] От преп. старца Нектария была тогда получена особая молитва: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, грядый судити живым и мертвым, помилуй нас, грешных, прости грехопадения всей нашей жизни и ими же веси судьбами сокрый нас от лица антихриста в сокровенной пустыне спасения Твоего. Аминь». Помню, как со средины 1980-х годов мы постоянно читали эту молитву вместе с краткой Иисусовой. Может быть, теперь настало время возобновить это правило. ↩
[2] Карагандинский старец преподобный Севастиан. М., 1998. Составитель Вера Королева. Эта замечательная книга выдержала несколько изданий. Советую ее прочесть. ↩
Моли Бога о нас, преподобный отче Севастиане!
Людмила, низкий Вам поклон за рассказ о Человеке Божием!
И благодарю Вас за строгое напоминание:
вымаливая своих духовных чад духовник принимает их грехи на себя, принимая скорби, болезни, мучения по нашей вине!.. Нелишне нам всем не только вспоминать, а держать это в сердце постоянно.
Людмила, спасибо за рассказ о преподобном Севастиане, за его простые полезные советы, молитву, полученную от старца Нектария.
В рассказе есть упоминание об иконах и святынях. Вспомнила, как читала о том, что нужно обязательно прикладываться к иконам, т.к. Лики Святых отражаются в наших сердцах и остаются в них навсегда. На меня это произвело большое впечатление.