Однажды в Саровскую пустынь заехал на несколько дней Епископ. Это было ещё до политического переворота… В сопровождении знакомого человека он шёл по Саровскому лесу.
Речь зашла о современной литературе. Одна монахиня никогда не читала ни одной страницы из неё. И почти не слышала о ней. «Какие блаженные люди!» — сказал Епископ.
А мы, так называемые образованные люди, должны ещё смывать с души всю ту нечистоту, которая налипла на нас от того, что мы своё время читали или изучали в школах.
Тяжёлая для учёных мысль! Но нет ли в ней правды? Скажите: кого спасла литература? Какие из подвижников или даже вообще из народа, сделались лучше от этого чтения?
Не знаю таких примеров.
Нам, «образованным» людям, эта оценка литературы Епископом кажется фанатизмом, темнотою невежества. Но указанный Епископ знал одиннадцать иностранных языков. Перечитал множество книг. И, очевидно, знакомился и с литературой, — если так о ней говорил.
Когда я поступил студентом духовной академии и рассказал ему об очередной книге известного тогда всей «образованной» России писателя, то он — к моему тогдашнему ужасу — сказал мне, что он не читал её… Я подумал: какой же он наивный! не знал такой книги? и, по-видимому, не интересовался даже ею!
Прошло довольно много лет. И я сам пришёл к такому же выводу. Правда, я ещё читаю эти книги; но — или потому, чтобы быть в курсе их для пасомых; или ещё осталось прежнее уважение к книгам и писателям; или даже ради любознательности.
Но если откровенно спросить себя: помогли ли мне эти книги спасаться, быть добрее, чище, духовно мужественнее? — то я, пожалуй в первый раз, ставлю себе такой вопрос: лучше ли я стал от литературы? Не знаю! Искренно не знаю… Но сомневаюсь…
Из всего прошлого припоминаю лишь один факт. Прочитал я тургеневского «Рудина». И горько плакал: жалко мне стало самого себя! Я показался себе Рудиным, — то есть человеком, исполненным многих добрых пожеланий, но малосильным… Об этом я и плакал.
Но когда я вторично прочитал, на старости, его же «Записки охотника»; то, умиляясь над рассказами о трёх смертях, поражался необычайным смирением убитого упавшим деревом подрядчика Макима. Ещё более умилялся над рассказом о Лукерье: почти — как из «Житий святых»… Говорю: «почти», потому что ещё смешение христианства и земной жизни… Но всё же удивительно!
Вот могут же писатели и о хороших людях писать; а не о страстях лишь и о плохом… Вот бы таких рассказов побольше! Но хороших искорок можно набрать ив литературе немало…
Слава Богу, что наш «простой» народ не читал этой литературы… А большинство прежде даже не слышало и не знало об именах знаменитых писателей: Пушкин, Гоголь, Лермонтов, Достоевский и другие — пустое… Тут нужно сказать, что знаменитости эти были известны лишь по школе, — да и то не сельской. Народ же не знал их совсем.
А чему бы литература и научила их?
Вот я, например, тоже немного учил эту литературу; а что она мне дала?
В лучшем случае она описывала тех же «мужиков», которых мы и без того знали из самой жизни. Если же касалась хороших людей, — то они были хороши «до» литературы, а не от неё же.
Вот, читатель, и ты себя спроси, особенно если ты — человек старшего поколения: много ли тебе дала литература?.. Едва ли много, — если не дала ничего.
Кто же учил наш народ? Конечно, школа. Но школа не очень затрагивала души детей; больше учила семья, традиция… А семья откуда брала? От Церкви… Да, от Церкви!
Тут мне вспоминается вопрос англикан, приехавших в Россию:
— Откуда русский народ знает православие?
— От Церкви, — ответили им.
И это — верно. Да иначе и неоткуда было ему учиться… Не из литературы же, которая ему была неведома. Да и чему было оттуда поучиться?
Вот «Алексей, человек Божий», «Мученица Варвара», «Пантелеимон»: эти брошюрки ещё можно было найти.
Из книги «Хорошие люди. Из «Записок архиерея»». М.: Правило веры, 2010
Спасибо.
Здравствуйте! Рассуждая с позиции 53 прожитых земных лет, полностью соглашаюсь с митрополитом Вениамином. К сожалению, назвать духовной русскую, да и мировую классическую литературу нельзя. Скорее она является душевным эрзацем подлинной духовности, воплощённой в Библии, Евангелии и словах святых.
Слава Богу!
А как быть с мыслями преподобного Иустина Челийского о Достоевском?
«Собрание богословских, философский и богослужебных писаний преподобного Иустина составляет 33 тома. Кроме трехтомной «Догматики» надо особо назвать … два исследования о Достоевском».
«По возвращении в Сремские Карловцы отец Иустин начал издавать журнал «Христианская жизнь», в котором регулярно по частям печатал свое исследование «Философия и религия Ф. М. Достоевского».
Вот в честь Пресвятой Троицы привожу три цитаты из этого исследования. Они объеденины словом «красота». Это, как известно, одно из имен Бога:
«Битые кнутом жизненных ужасов, пораженные ядовитым трагизмом мира, антигерои Достоевского учиняют бунты, совершение которых с гордой радостью принял бы на себя верховный дух зла и уничтожения. Да и если бы сам он преподавал философию атеизма, то не был бы страшнее и бунтарнее их. В атеизме подкован Мефистофель Фауста, когда его ученику дает урок по философии атеизма; но тот же Мефистофель, нисколько не унижая своего достоинства, мог бы смиренно слушать лекции по атеизму у «желторотого» русского студента Ивана Карамазова — в них бы нашел себе наилучшее оправдание, свою «дьяволодицею». Вообще, все старые и новые философии атеизма по сравнению с философией бунта у Достоевского, как нам кажется, это не что иное, как pleasant Sunday‑afternoon literature(«приятная воскресная дневная литература»). В отрицании Бога все они школьники по сравнению с Достоевским.
…
Разве возможен ответ, удовлетворительный ответ, на такой бунт?
Да, возможен, — говорит Достоевский. — Возможен только один–единственный ответ, и ответ этот — «Пресветлый Лик Богочеловека Христа». Бунтари могут разрушить все системы, все принципы, все законы, могут называть учение Христово ложным, осужденным современной наукой и экономическими теориями, однако неразрушимым остается «Пресветлый Лик Богочеловека, Его нравственная недосягаемость, Его чудесная и чудотворная красота». Труднее всего бороться не с учением, а с Пресветлой Личностью Самого Христа; и победить Ее абсолютно невозможно. «Галилеянин, Ты победил!» — Достоевский это чувствует, Достоевский это знает и потому, как ответ взбунтовавшимся антигероям, представляет чудесный и чудотворный Лик Христа, Который действует непосредственно или опосредованно, через христоликие личности Зосимы и Алеши, Мышкина и Макара, Они своим чудесным христоликим видом усмиряют взбунтовавшихся духов, умиротворяют обуреваемые души, успокаивают мятежные устремления. »
«Красота спасет мир», — утверждает князь Мышкин, имея в виду красоту дивной Личности Христа, Которая открывается и познается любовью. Христос — не только Абсолютная Красота сама в себе, но и по отношению к твари. Он является Украсителем всей твари — от Херувима до червя. В Нем каждая тварь и каждый человек находит свою собственную боголикую красоту, не помраченную грехом; в Нем каждый человек обретает убеждение, что Бог создал человека для бессмертия и вечности, что создал быть образом Своего Бытия.»
«Христос — незаменимый идеал человеческой личности, ее альфа и омега. Стать христоликим — цель человеческой личности. Истинно совершенная и благородная человеческая личность создается христоликими подвигами веры, любви, молитвы, смирения, всемилосердности. Такие благородные личности Достоевский представил в образах Зосимы и Алеши, Макара и князя Мышкина. Они сияют христоликой красотой и добродетелями. В письме Достоевского, где говорится о Христе как Абсолютной Красоте и Идеале, сказано также, что основная идея его романа «Идиот» — изобразить, описать истинно совершенного и благородного человека [415], человека христоликого. Удивительные личности христоликих героев Достоевского неустанно показывают и доказывают, несут и проповедуют единственную Абсолютную Истину и Диво — дивный Христос есть Любовь; Любовь есть Красота; Красота спасет мир!»