Иеромонах Нектарий (Соколов). Артистократия. Часть четвёртая. Священная власть

Часть первая: «Однажды в Ла-Сьота»

Часть вторая: «Меняющие реальность»

Часть третья: «Новое жречество»

В IX веке до Рождества Христова правитель Северного Израильского царства Амврий, чтобы укрепить политические позиции государства, заключил династический брак между своим сыном Ахавом и дочерью финикийского царя Тира и Сидона Иезавелью. Принцесса обладала сильным характером, смелостью, расчетливостью и не знала жалости, так что ее муж привычно уступал ей первенство в делах правления даже после того, как вступил на трон. Ее отец Ефваал (Итобал) был верховным жрецом жестокой богини Астарты и пришел к власти после того, как убил законного царя Тира, основав собственную династию^[1]. Иезавель и сама была ревностной почитательницей Ваала и Астарты и, будучи дочерью жреца, прекрасно понимала важность связи политической власти и священного культа. Поэтому, став царицей, она провела в своем государстве радикальную религиозную реформу. Прежнее поклонение золотым тельцам она сочла недостаточным для того, чтобы окончательно вырвать Израиль из-под влияния общего с соседней Иудеей единобожия. Вместо этого она создает по всей стране сеть святилищ с мощной жреческой корпорацией, на которую всегда могла опереться ее чужеземная и чужеродная по отношению к местному населению власть.

Она жестоко уничтожала остававшихся в Северном царстве пророков Господних, заменяя их ложными пророками своих финикийских божеств, получавшими жалованье непосредственно от самой царицы. Алтари в честь Ваала воздвигались на высотах – вершинах многочисленных холмов, с ними соседствовали священные дубовые рощи, где совершались ритуальные оргии во славу богини плотской любви и плодородия Астарты. Восемьсот пятьдесят служивших там жрецов кормились со стола Иезавели, сделавшись доверенными людьми и проводниками ее влияния. Это была масштабнейшая идеологическая операция, целью которой являлась полная смена религиозной и национальной идентичности десяти колен народа Израиля. Но на пути грандиозных планов царицы встал один человек – пророк Илия Фесвитянин. Устроив испытание веры на горе Кармил, он в один день истребил всю религиозную агентуру Иезавели до последнего человека, обрушив выстроенную годами и огромными затратами культовую систему, служившую опорой ее власти^[2].

Три тысячи лет спустя после этих событий на другом конце Земли молодая женщина по имени Дида Хартелл Уилкокс вместе со своим мужем Харви Хендерсоном Уилкоксом приобрела ранчо на холмах в шестнадцати милях от Лос-Анджелеса, Калифорния. По ее совету их приобретение получило название Hollywood – «Падубовая Роща». Холмы в окрестностях Города Ангелов, как и почти по всей Южной и Западной части штата, действительно густо покрывали заросли тойона, или калифорнийского падуба, усыпанного яркими, словно лакированными, ягодами. Венками из него до сих пор принято украшать двери домов, особенно на Рождество. Но сама Дида признавалась, что выбрала это название, услышанное ею в Иллинойсе, по причине своего суеверия, так как верила, что падуб приносит удачу. Так в 1887 году на месте нищего мексиканского поселка и плантаций лимонов появилось поселение, впоследствии выросшее в городок с названием Голливуд. А Дида Уилкокс-Беверидж вошла в историю как «крестная мать Голливуда»^[3].

В 1912 году здесь стали обосновываться крупные киностудии, пытавшиеся избежать патентных выплат компании «Движущихся картинок» Томаса Эдисона, располагавшейся в Нью-Джерси, а также привлеченные сюда девственной фактурой Дикого Запада, идеально подходившей для съемок популярных тогда вестернов. К 1929 году Голливуд стал признанной столицей киноиндустрии США – в особенности после того, как в 1927 году выходец из России и основатель всемирно известной компании «Metro-Goldwyn-Mayer» Луис Барт Майер учредил здесь «Американскую академию кинематографических искусств и наук» (AMPAS) и проводимый ею ежегодный фестиваль, объединивший всю американскую артистократию под знаменем оценки ее текущих достижений. Номинантам вручалась позолоченная статуэтка, разработанная скульптором Джорджем Стэнли по дизайну художника Седрика Гиббонса, изображавшая безликую фигуру с обоюдоострым мечом, стоявшую на катушке с кинолентой. Поначалу она не имела никакого самостоятельного названия, но спустя несколько лет стала именоваться «Оскаром»^[4]. На авторство этого имени претендуют, как водится, сразу несколько человек, но конспирологи заметили сходство изображения с распространенными в Древнем Египте формами статуэток богов и фараонов, как и созвучие имени с божеством-покровителем загробного мира по имени Сокар.

Были эти черты сходства вольными или невольными, предумышленными или случайными – но в этой связи можно отметить характерное совпадение имен. Сделавшийся мировой киностолицей Голливуд фактически превратился из Hollywood в Holy Wood. Из «Падубовой Рощи» он стал «Священной Рощей», центром международного поклонения безликому идолу Оскара. Так бесчисленное новое жречество обзавелось новым святилищем и новым кумиром, приобщиться культу которого мечтает абсолютно вся артистократия по всему миру. Как некогда Иезавель выстраивала идейную и духовную опору своей власти в Израиле, распространяя повсюду культовые центры в священных дубравах, так и священная роща Голливуда сделалась для финансово-политической системы нынешнего миропорядка источником сакрализации ее господства, обслуживающей ее мифологии и формирования массовой идеологии для управления подданными. Для задействованной в этом артистократии это означало то, что в ее лице политическая система нового мира получит пророков голливудской дубравы, питающихся с царского стола. Другими словами, она станет той религиозно-идеологической элитой, без союза с которой элиты политические не смогут полноценно утвердить свою власть в умах и сердцах человечества.

Возвышение новой элиты

Несмотря на постепенную реабилитацию «зрелищ» в глазах общества, делавшуюся все более очевидной от XVII-го к XIX веку, непосредственно вовлеченные в них люди еще долгое время продолжали оставаться представителями несравнимо более низкого круга, чем аристократы. При всем покровительстве, которое могло оказываться театру высшим обществом, его положение зачастую было сходно с античными домами гетер, где жрицы любви обучались всевозможным наукам и искусствам – помимо, собственно, умения доставлять плотские удовольствия. Древнегреческие или древнеримские гетеры весьма нередко были прекрасно образованы, являлись законодательницами мод, могли приобрести значительные состояния. Случалось, что они даже оказывали серьезное влияние на общественную и политическую жизнь своего времени, если становились возлюбленными правителей или других примечательных деятелей. Однако, если не брать в расчет такие сравнительно редкие примеры, как знаменитые Аспазия или Таис Афинская, по своему статусу они весьма существенно отличались от замужних дам, и положение знатной матроны было для них едва ли достижимо. Чаще всего они не могли рассчитывать на нечто большее, чем сделаться конкубиной или любовницей знатного человека, и в глазах общества этот род деятельности всегда отделял их от аристократических классов – несмотря на то, что именно в этом окружении проходила их жизнь.

Сходным было и положение артистического мира вплоть до конца XIX века. Многие аристократы посещали театры не только для получения удовольствия от представления как такового, но и для поисков увлечений и интрижек, хотя добиться взаимности популярной актрисы было порою не менее сложно, чем выдающейся гетеры античного прошлого. Подобно своим классическим предшественницам, театральные актрисы могли приобрести славу, немалые средства, связи в высшем обществе – однако женитьба аристократа на актрисе до самого начала прошлого века явилась бы случаем исключительным и даже скандальным. Положение актера в обществе долгое время несло на себе печать «позорищного», призванного увеселять аристократию, но ни в коем случае не быть ей ровней.

Насколько же неожиданным и парадоксальным явился исторический ход событий, при котором две эти общественные категории вдруг оказались равноценными и даже заменяющими одна другую. Однако в действительности за этим мнимым парадоксом проглядывает вполне очевидная логика. Раз уж именно артистократии выпало воспринять общественные функции прежней аристократии, то кому, как не ей, следовало заменить собой и теряющее общественное значение духовенство в этом списке уходивших в прошлое элит. Медийные лица, отодвинув в тень церковные кафедры, принялись учить доверчиво внимающего магии экрана человека тому, что есть откровение, а что – заблуждение; что теперь считается этичным или безнравственным, священным или подлежащим низвержению и забвению; во что верить и что отвергать; чему поклоняться, а что почитать недостойным и нечистым. Поэтому артистократия оказалась обречена превратиться в новое жречество для нового мира и, в соответствии с теорией Жоржа Дюмезиля, стать для него одною из высших каст – недосягаемых и священных, окруженных благоговейным почитанием и неизменным вниманием всех тех, кто находится по другую сторону разделившего общество на две неравные части экрана. В этом священном Заэкранье, как в запретном и недоступном для профанов алтаре, отныне могут пребывать лишь те избранные, кому выпало право и привилегия священнодействия пред камерой. А то, что возвещается ими из этого сакрального пространства, приобретает статус откровения, приносимого из другого, высшего мира – где обитают те, кто знает больше и лучше, поскольку все, кто туда попал, – уже нечто большее, чем просто человек.

Конечно, такое восприятие артистократии сложилось далеко не сразу. До середины ХХ века разрыв между нею и титулованной знатью продолжал оставаться еще слишком большим. Но после Второй мировой войны он стал стремительно сокращаться. Среди причин этого можно назвать и усилившийся упадок разорившейся и уходившей в тень аристократии, и резко возросшее значение артистократии, чему в немалой степени способствовало распространение телевидения. Конечно, и до этого те или иные выдающиеся служители и служительницы искусства могли кружить головы представителям высшего света и обладать внушительной армией поклонников или поклонниц. Однако изменения, произошедшие в мире в послевоенную эпоху, поставили незримый знак равенства между старой и новой элитами в их восприятии общественным сознанием.

Кадр из фильма «Назад в будущее». Режиссер: Роберт Земекис, 1985 г.

Вероятно, первой, кто сделал это изменившееся положение вещей достоянием широкой публики, стала голливудская звезда Грейс Келли. В 1956 году она сочеталась законным браком с князем Монако Ренье III, что как бы де-факто уже свидетельствовало о возможности некоего равенства между актрисой и европейским монархом. Тем не менее о том, насколько подобное восприятие мезальянса между актерской профессией и политической властью было новым и шокирующим для тех лет, можно судить по характерной шутке из фильма Роберта Земекиса «Назад в будущее» («Back to the Future») 1985 года. Главный герой этой знаменитой франшизы Марти Макфлай переносится при помощи машины времени в 1955 год, и на вопрос своего друга доктора Эммета Брауна о том, кто в его время является президентом США, отвечает, что это Рональд Рейган. «Этот актеришка!» – полным недоверия и негодования голосом восклицает Док, демонстрируя принятое в тогдашнем американском обществе отношение к представителю «позорищного» ремесла^[5].

Актриса Грейс Келли с князем Монако Ренье III

Справедливости ради надо сказать, что успехи 40-го президента США на артистическом поприще не шли ни в какое сравнение ни с оглушительной славой Грейс Келли, ни с его собственными достижениями как политика, коим он был с 1965 года. Большинство из полусотни фильмов, в которых он снялся, были малобюджетными лентами категории «В», так что уничижительный отзыв о нем Эммета Брауна отчасти мог быть вызван этим. Примечательно, что в одной из первых сцен прошлого, куда попадает Марти, он видит на вывеске кинотеатра рекламу фильма «Королева скота из Монтаны» («Cattle Queen of Montana»), вестерна 1954 года с Барбарой Стэнвик и Рональдом Рейганом в главных ролях – одного из самых удачных в карьере будущего президента. Очевидно, это должно было подчеркнуть разницу между эпохами, когда даже самого успешного актера немыслимо было представить себе в качестве правителя государства. Тем не менее в главное кресло Белого дома Рейгана привела не столько известность и узнаваемость как представителя артистократии, сколько опыт многолетней политической деятельности. И все же навыки актерского мастерства, безусловно, весьма пригодились ему и его первой леди Нэнси Рейган (тоже бывшей актрисе) в их новой и важной государственной роли. А успех Келли и Рейгана существенно упростил путь к вершинам власти другим выходцам из той же профессиональной среды – как, например, Арнольду Шварценеггеру, сделавшемуся преемником Рейгана на посту губернатора Калифорнии, или Меган Маркл, легко и непринужденно влившейся в британскую королевскую семью, а затем столь же легко отказавшейся от титулов и привилегий. Принадлежность к артистократии в определенном смысле уже уравнивает ее в правах с титулованными аристократами, делая признание их круга избыточным и необязательным.

На самом деле, первый шаг в этом направлении сделала сама британская корона, еще в 1965 году давшая понять, что артистократия и аристократия отныне вполне равноценны, когда четверо участников группы «The Beatles» за их выдающиеся музыкальные заслуги были удостоены звания кавалеров ордена Британской империи. Это был первый прецедент подобного рода, и он вызвал немало возмущения и недовольства среди «старой» британской аристократии^[6]. Впоследствии, однако, еще целые ряды музыкантов и актеров не только удостоились подобных знаков признания от Ее Величества, но даже сделались носителями рыцарского титула и получили почетное добавление обращения «сэр» к своему имени. Так к XXI веку стремительное развитие общественного значения артистократии размыло последние формальные различия между нею и историческими сословными элитами.

Союз иллюзий

Однако процесс взаимного проникновения между двумя этими привилегированными группами имеет и другой аспект, выраженный не только в том, что представители артистократии внедряются или же заменяют собой прежде совершенно инклюзивное высшее общество. Помимо уничтожения «снизу» этих еще не столь давно казавшихся нерушимыми сословных границ, происходит и направленное в обратную сторону движение, при котором политические элиты приобретают все больше черт, объединяющих их с артистической средой. Внешняя сторона функционирования политической системы все больше превращается в шоу, подчиняясь тем же принципам, что и соответствующий бизнес. Общественные деятели, по сути, точно так же нанимаются финансовыми элитами на роль презентации для массовой аудитории управления государственными структурами, как и артисты – для манипулирования человеческим сознанием. Соответственно, от них требуется немалое артистическое мастерство для того, чтобы успешно пройти все этапы выборов разного уровня, которые напоминают скорее многоступенчатый кастинг для утверждения в том или ином медийном проекте. Помимо актерских навыков, успех политика обеспечивает целая команда всевозможных «имиджмейкеров», «ньюсмейкеров» и прочих умельцев, чьи профессиональные обязанности весьма сходны с работой тех, кто работает над созданием кино-, теле- и прочих медиапродуктов – от сценаристов до гримеров, осветителей и промоутеров. Нередко в рядах такой группы находится место и для настоящих артистов, выступающих в поддержку того или иного политика.

На деле и те, и другие используют принципиально одинаковые методы работы, сводящиеся к тому, чтобы вызвать у зрителя шоу положительные эмоции в отношении его главного героя и благодаря этому «продать» аудитории ту повестку, ради которой все это и затевалось. По своей сущности большинство политиков относятся к той же категории, что и прочие «медийные лица», являясь лишь специфическим направлением артистократии, поскольку точно так же нанимаются капиталом для обслуживания его интересов, как и актеры. В отношении и тех, и других такая ситуация стала возможной по причине отсутствия у них сословной принадлежности, которая обеспечивала аристократии прошлого преемственность власти – наследуемые из поколения в поколение земли, титулы, права и обязанности. В отличие от прежних элит, современные политики, как и артисты, являются не более чем поденщиками, чьи деятельность и благосостояние находятся в полной зависимости от того, насколько успешно они выполняют заказ своих нанимателей.

По этой причине та простая мысль, что можно использовать потенциал артистократии в политике, нанимая артистов играть роль представителей даже высшей государственной власти, уже успела реализоваться в планах «мировой закулисы» – как называл эти влиятельные финансовые круги Иван Александрович Ильин^[7]. Это может быть тем более полезным, чем неблагодарней и неблаговидней сюжет развития событий, в котором необходимо исполнить партию «первой скрипки» – примером чего может служить один бывший комик, успешно уничтожающий страну, где ему доверили сыграть роль президента. Выбор кандидатуры для такой грязной работы оказался оптимальным – беспринципный провинциальный выскочка-артистократ весьма средней руки, готовый без раздумий отыграть любой сюжетный поворот. В своем стремлении использовать представившийся шанс и отхватить вожделенный «Оскар» уже на политической сцене он будет идти до конца, вне зависимости от того, сколько при этом будет понесено военных и гражданских потерь, которые в силу особенностей восприятия для него – не более, чем экранные статисты.

Успех этой модели взаимодействия артистократии и политтехнологов обеспечивается рядом факторов. Во-первых, здесь сказывается самоочевидная принадлежность артистократа к числу «медийных» лиц, делающая его известным широкому кругу людей, что называется, a priori. Та узнаваемость, которой политик добивается годами, у артистократа может появиться благодаря участию в нескольких, а то и в одном-двух успешных проектах. При определенных условиях эту узнаваемость легко можно конвертировать в средство продвижения на выборах. Во-вторых, за прошедшие годы в обществе уже сформировано особое, почти сакральное отношение к обитателям Заэкранья, давно воспринимаемым как представители элит. Поэтому то, что они делают или говорят, вызывает повышенное внимание и доверие у самой широкой аудитории на уровне воспитанного условного рефлекса. В-третьих, достижение необходимого результата и в области шоу-бизнеса, и в политике зависит не только от личной харизмы главного игрока, но является плодом усилий целой команды. Свита делает не только короля, но и любого крупного политика или артистократа. Это ставит их в зависимое положение лишь одной из частей большого механизма, где сценарий и общий план всегда заставят послушно придерживаться диктуемой сюжетом линии. Это, безусловно, является очень удобным для тех, кто инвестирует средства в их продвижение и ожидает оправдания своих вложений. В-четвертых, именно команда работает над тем, что является залогом успеха и артистократа, и политика – его имиджем. Правильно подобранный и выстроенный образ вызывает у аудитории убежденность, что он совпадает с самой личностью, которая его представляет, и это рождает к ней доверие.

Отождествление актера и его персонажа – хорошо известный феномен, открывающий широчайшие возможности для манипулирования общественным мнением. Волшебный экран заставляет зрителя поверить, что этот брутального вида мужчина действительно способен в одиночку выступить против роты спецназа, чтобы защитить тех, кто ему дорог – даже если на деле за созданным образом скрывается страдающий от целого букета зависимостей и комплексов безвольный эгоист. Великая сила искусства в устремленных к экрану глазах магическим манием обращает порочного корыстолюбца – в лучшего друга всех обделенных и обездоленных, лжеца и авантюриста – в горячего и искреннего поборника правды, продажного и тщеславного приспособленца – в несгибаемого борца с системой. Зачарованный зритель отдает себя внушенным действием имиджа ожиданиям и уже не в силах разглядеть самого банального обмана и подлога, чистосердечно восхищаясь великолепным фасоном виртуального платья очередного голого короля. Именно эта магия образа позволила маленькому честолюбивому актеру въехать на вершину украинской политической системы на велосипеде скромного учителя Голобородько. Когда же наколдованный эффектом отождествления наряд спадет с тщедушной фигурки его носителя, открыв все жалкое безобразие наготы пред внезапно прозревшими людьми, будет уже поздно – ведь однажды сыгранное на этой сцене не отмотать в обратном порядке к началу, не отснять и не перемонтировать заново.

Однако какими бы запоздалыми прозрениями ни были чреваты финалы политических действ, симбиоз артистократии и власти будет еще неоднократно являть свою магическую силу над жаждущими очарования веры толпами. Ведь для тех, кто скрывается от ненужной публичности в темных углах «мировой закулисы», слияние подобного рода имеет значение не только практического инструмента решения текущих политических задач, но и некоего священнодействия. Без мощных механизмов создания общественных иллюзий, которыми располагает артистократия, невозможно существование современных институтов политической власти, которая тоже, в свою очередь, имеет во многом иллюзорный характер. Сегодня политическая система держится на двух основах – это деньги и демократия. Однако и то, и другое – не более чем миф, иллюзия. Лишенные реального обеспечения деньги превратились в условность, бумажный или цифровой символ, приводящий в движение маховик биржевого аппарата. Что же до демократии, то ее реальное воплощение обернулось шоу еще в XIX веке. Уже тогда она свелась к искусству подсчета голосов, ведь по словам, которые были вложены Мартином Скорсезе в фильме «Банды Нью-Йорка» («Gangs of New York», 2002) в уста печально известного Уильяма Мэйджира Твида, главы Таммани-холла, результат «зависит не от количества бюллетеней, а от желания людей, которые их считают»^[8]. Таким образом, и деньги, и демократия в их нынешнем виде являются лишь общепринятыми идеями, власть которых опирается на общий мифологический контекст – область создающей и транслирующей общественные иллюзии артистократии. Поэтому для существования одной иллюзии жизненно необходимо участие другой – и обе эти иллюзорности взаимосвязаны.

Кадр из фильма «Банды Нью-Йорка». Режиссер: Мартин Скорсезе, 2002 г.

Прежде легитимность государственной власти в глазах общества основывалась на ее божественном праве, гарантом и выражением чего служили обряды благословения правителей духовенством, священные клятвы, сопровождавшие принесения присяг, упоминания власть предержащих в молитвах и священнодействиях, и прочие формы освящения иерархического порядка религиозными идеологиями. Какие-то из этих обрядов могут совершаться и до сих пор, однако теперь, когда роль духовенства уже не столь велика и не способна в достаточной мере поддержать авторитет политика, эта функция перешла к артистократии. Ее совокупными усилиями в общественном сознании создается, поддерживается и транслируется мифологическая картина, в которой власть обладает высшим достоинством, справедливостью, незыблемостью и всеми прочими необходимыми атрибутами законности. Роль религиозных обрядов и идеологий в этом процессе теперь выполняют фильмы, телешоу, концерты и выступления звезд в поддержку того или иного политика или же принимаемых им решений. Все это формирует в сознании зрителя связанные с властью позитивные образы и положительные эмоции, заставляющие поверить в то, что ее институты и действия оправданы и легитимны. Именно на артистократии и распространяемой ею мифологии теперь лежит обязанность освящения власти правительства, которое, со своей стороны, поддерживает ее столь необходимое для сложившегося порядка существование. Вместе они и составляют тандем священной власти, позволяющий превращать иллюзию в реальность.

Эта взаимозависимость двух ветвей власти имеет также обратный эффект, предполагающий возможность совершения прямо противоположных действий. В случае необходимости потенциал артистократии может быть направлен на разрушение политической власти, а не на ее поддержку. И в этом заключается ее контролирующая и сдерживающая функция, не позволяющая отдельным харизматичным и своевольным политикам выбиваться из общей для всех повестки. В случае появления подобных тенденций артистократия может отреагировать путем подачи власти сигналов с помощью имеющихся в ее распоряжении ресурсов. Вдруг начинают сниматься телесюжеты с критикой действующей администрации, исполняться песни с остросоциальным содержанием, и даже выходят фильмы с самым широким жанровым диапазоном – от сатирического изображения коррумпированных политиков до драм с покушениями на государственных лидеров и антиутопий с картинами цивилизационного краха. Включение разрушительного потенциала идеологической машины, важнейшим механизмом которой является артистократия, способно достичь столь мощного результата, что подвергшееся пропагандистской обработке население само сметет правящий им режим или сделает его нахождение у власти невозможным по причине тотального разочарования в нем. Учитывая всю иллюзорность природы той силы, которой наделена артистократия, кажется удивительным, насколько масштабно и ощутимо вторгается она в окружающую реальность и способна менять ее. Что это, как не триумф современной формы магии?

Но если артистократию можно использовать против политических структур, то не может ли ей самой в таком случае грозить опасность? Насколько незыблема и непоколебима власть этой новой элиты, все могущество которой зиждется сегодня на потребности международных финансовых кругов использовать ее для собственного прикрытия и эффективного манипулирования общественным мнением? Не ждет ли и ее сокрушительное падение в быстро меняющемся мире, когда все ее призрачное могущество может стремительно обратиться в ничто?

Падение прежних аристократических групп нашло свое отражение в целом ряде произведений литературы и других видов искусства – от романтических «Унесенных ветром» М. Митчелл до тонкого сарказма А.П. Чехова или недавних «Джентльменов» Гая Ричи с его фирменной стильной иронией. Но нигде, наверное, судьба оказавшейся на обочине истории аристократии не была показана с такой убийственной жестокой язвительностью, как в повести «трудового графа» А.Н. Толстого «Похождения Невзорова или Ибикус». Заглавный персонаж этого произведения, которого как-то неловко даже называть «героем», авантюрист Семен Иванович Невзоров совершает свою эволюцию от обитателя второго двора на Мещанской до успешного дельца и самокоронованного «императора» полусвета европейских столиц, по которым разбросало прежних завсегдатаев собраний титулованной знати Российской империи. Начав свое восхождение с запойного чтения дешевых газетных пересказов сплетен высших кругов с их балами, благотворительными приемами и раутами, Невзоров-Ибикус оставлен автором в тот момент, когда из их обнищавших представительниц, успевших проесть последнее колечко и юбчонку, он создает «аристократический салон», торгующий столь недоступными прежде княгинями и графинями^[9]. И кто знает, не ждет ли такая или же подобная судьба кого-то из тех, кто сейчас упивается собственной значимостью от чувства принадлежности к мировой или локальной элите артистократии?

Какими могут быть причины этой очередной смены элит? Сделается ли артистократия бессильной игрушкой мировых бурь, вновь и вновь меняющих конфигурацию границ и режимов на политической карте? Для многих представителей наших российских артистократических кругов эти перемены уже настали – хотя до финальных сцен разыгравшейся драмы новой «культурной» эмиграции еще далеко. Последние колечки и юбчонки еще не проедены, у многих за душой и в душе еще осталось, что выставить на продажу, и на корпоративы в Дубай еще зовут – но перечитать «Похождения Невзорова» уже самое время. И, может быть, это чтение оказалось бы полезным не одним нашим прежним «селебрити». Где и когда разгуляются следующие штормы и ураганы, что разрушат и кого заставят потерять привычное положение, сейчас не предскажут ни метеорологи, ни политологи. Или же просто унесет в дальние дали нынешние призрачные артистические элиты какой-нибудь «цифровой ветер», что заменит капризных и требовательных «звезд» их сговорчивыми и на все готовыми виртуальными копиями?

Так или иначе, пока существующий мировой порядок, в котором правящие финансовые круги нуждаются в своей фейковой рыночной артистократии, кажется незыблемым – в том или ином виде ее ангажированные капиталом элиты устоят. И даже будут достигать все новых и новых высот в своем несвободном падении. Но для того, чтобы проследить их конечную траекторию, полезно перечитывать уже «Апокалипсис» – в этой священной и таинственной книге описано много падающих звезд.

Артистократия и «Апокалипсис»

Возможно, именно артистократии суждено будет сыграть свою роль в тех апокалиптических событиях, которые уже свершаются в этом мире, но достигнут своего апогея в будущем. Не ее ли магической силой будет облечен лжепророк, предстающий в видениях книги «Откровения» в образе зверя, выходящего из земли – то есть имеющего вполне земное, человеческое происхождение? При этом в его описании упоминается, что он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон (Откр. 13: 11). Привычка слепо доверять голосу Заэкранья заставит обольщаемое им человечество воспринимать своего губителя как самое кроткое и безобидное существо, представляющееся в их глазах подобным Христу, не замечая при этом полностью демонического характера и содержания его «драконьих» речей. Та же всемирная магия экрана, распростершая влияние артистократии на все континенты, сделает возможным для этой звериной власти заставить всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела (Откр. 13: 12.).

В этом дьяволопоклонстве не обязательно будут присутствовать формы некоего религиозного ритуала наподобие «черной мессы» или других тайных сатанинских культов. Поклонение «первому зверю», под которым толкователи понимают утратившего и вновь приобретшего свое влияние на людей дьявола, исцелившего тем нанесенную ему христианством смертельную рану, может иметь вид той же квазирелигии, что уже сейчас возвещается с бесчисленных кафедр кино- и телеэкранов, стриминговых платформ. Принятие ее истин, мифологии, идеалов и ценностей и так вполне способно сделать постоянного зрителя адептом новой виртуальной веры, прихожанином ее цифрового храма и поклонником «образа зверя», возносимого на каждом экранном алтаре. Одного этого будет вполне достаточно для подчинения власти антихриста человечества, «отформатированного» длительным воздействием массмедиа – тем более что к этой обработке будут добавлены впечатляющие «спецэффекты»: и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле, говоря живущим на земле, чтобы они сделали образ зверя, который имеет рану от меча и жив (Откр. 13: 13–14).

Очевидно, что одного совершения чудес и знамений перед какой-то ограниченной аудиторией будет недостаточно для убеждения населения всего мира. Так что за краткими словами этих пророчеств угадывается использование неких современных грядущим событиям технологий, при помощи которых впечатление от совершаемых чудес может быть передано во все концы земли. Думается, что принципиально они будут схожи с теми, которые имеются в распоряжении нашей цивилизации уже сейчас. Таким же сочетанием магии и технологии, по-видимому, окажется и поклонение «образу зверя». Древние толкователи «Апокалипсиса» в соответствии с реалиями своего времени полагали, что этим образом будет некая статуя, оживленная магическим искусством лжепророка антихриста. Именно так они понимали слова «Откровения»: И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя (Откр. 13: 15). Собственно, точно так же еще в конце XIX-го и самом начале ХХ века представляли себе осуществление этого предсказания и компиляторы экзегетического наследия «Толковой Библии» под редакцией А.П. Лопухина:

«В последнее время мира для испытания христианской веры будет нечто особенное. Заговорит статуя зверя-антихриста и отдаст приказание убивать всякого, кто не будет поклоняться пред нею и пред другими изображениями зверя»^[10].

Сейчас такое прочтение таинственного пророчества кажется наивным, а ожившая статуя едва ли смогла бы кого-то впечатлить в эпоху развития технологических чудес. Не настаивая на совершенно точном изъяснении заключенного в словах «Откровения» символизма, окончательный смысл которого, вероятно, раскроется в свое время, попробуем все же предложить более приближенную к сегодняшнему дню догадку о его значении. Суть изречения «вложить дух в образ зверя» может сводиться к тому, что усилиями лжепророка антихриста с его образом может быть соединен дух обмана и прельщения такой невероятной силы, что его повелениям, какими бы бесчеловечными они ни были, будет беспрекословно подчиняться большая часть человечества. В основе действия этого лживого духа может быть положен все тот же уже упоминавшийся «эффект отождествления», заставляющий зрителя принимать создаваемый на экране образ за реальную человеческую личность. Усиленный тотальной пропагандой, транслируемой по всему миру в качестве единственной безальтернативной версии истинного положения дел, образ антихриста предстанет перед всеми как уникальная возможность решить все существующие проблемы и привести всех и каждого к благоденствию и процветанию – но лишь за одним исключением.

Из этой картины всеобщего процветания и счастья решительно выпадут его идейные противники, уничтожение которых покажется всем остальным незначительной платой и требованием самой справедливости для достижения вожделенного мира и благополучия. И тогда осчастливленные обещаниями люди сделают все сами и собственными руками возьмутся душить и уничтожать стоящих досадным и нелепым препятствием на пути воплощения в жизнь столь блистательных перспектив. «Образ зверя» будет представляться очарованным им поклонникам отнюдь не в каких-то страшных и отталкивающих обличьях. Это будет, как всегда, «самый человечный человек», «гений всех времен и народов», всеобщий отец и благодетель – и уж конечно, никакой взгляд не найдет в нем ничего отталкивающего и чудовищного, как и ничего общего с говорящей статуей. Звериная сущность проявит себя исключительно в дьявольской лжи и злобе, с которыми он будет добиваться своих (а, вернее, внушаемых им «человекоубийцей искони») целей. Но она будет надежно скрыта от всеобщих восхищенных взоров действием вложенного в образ духа обмана.

Собственно, непосредственная подготовка к этим грядущим событиям совершается прямо на наших глазах в одной отдельно взятой стране, где, похоже, отрабатываются механизмы взаимодействия священной власти иллюзий. Здесь, как в миниатюрном отображении будущего всего мира, с помощью волшебного воздействия силы экранного внушения установилось правление одного необыкновенно обаятельного и щедро раздающего обещания и надежды президента – тоже уменьшенной и бледной копии пока еще не явившегося окончательного благодетеля человечества. Когда-то, еще совсем не так давно, он пообещал своим согражданам прекращение войны, надежную защиту, присоединение к цивилизованному обществу, экономическое процветание и вообще все для того, чтобы они больше никогда не плакали. Вдохновленные этими прекрасными обещаниями сограждане дружно устремились к намеченным целям, в едином порыве ударившего в голову оптимизма принявшись уничтожать со всей силой праведного негодования тех несогласных, кто не пожелал поклониться столь привлекательному для большинства образу.

В условиях тотальной зачистки информационного пространства от непопулярных взглядов и мнений, непрестанного внушения правильности происходящего и отсутствия каких-либо альтернатив, пребывающая под действием экранных чар масса остается уверенной в том, что все идет как надо. Растущие кладбища, толпы инвалидов войны, падение уровня жизни и перспектива всеобщего разорения, открытое гонение на единственную каноническую церковь – все это уже не способно поколебать единожды ощутивших в сердце духоподъемное явление веры в свое исключительное будущее, вызванное магией информационных сетей. Слишком страшно лишиться надежды, слишком беспросветна жизнь без давшего тебе веру и указавшего путь, и потому надо идти дальше вопреки всей очевидности его гибельности, проклиная весь мир и его Творца за постигшие неудачи.

Так будет с людьми и во времена, когда Пятый Ангел выльет чашу гнева Божиего на престол зверя. Все обещанное благоденствие обернется тогда бесконечной чередой бедствий, но это не поможет обманутым отказаться от живительной силы внушенных им иллюзий: и сделалось царство его мрачно, и они кусали языки свои от страдания, и хулили Бога небесного от страданий своих и язв своих; и не раскаялись в делах своих (Откр. 16: 10–11). Несмотря ни на что, они продолжат сражаться до последнего армагеддонца за обольстившие их чудеса и принятое начертание зверя, поскольку оно не будет каким-то лишь внешним знаком – оно отобразится глубоко в душе, станет самой сутью согласившегося с ним человека, подменит его собой. Ложная и лживая мечта, поселившись в обманутом сердце, выжжет его изнутри, не оставив ничего человеческого, наполнит звериной злобой и заставит исказиться ею всю жизнь, все дела, поступки и даже внешние черты. Такую печать невозможно снять, она утянет человека туда, куда окажутся ввергнуты зверь с его лжепророком – в самую глубокую пропасть бездонного отчаяния, которой могут достичь падшие с неба звезды. Вспомним блюда из «москальских немовлят» в украинских ресторанах, детей, покупающих карамель «очи москаля», неуемную радость при виде того, как заживо горят «русня» или «сепары», и прочие приметы страшной духовной деградации целой страны. Что это, как не печать зверя, отметившая добровольно предавшиеся ему души?

Не столь уж важно, каким будет ее наружный символ, случайно принять который так боятся опасающиеся пентаграмм, паспортов и штрихкодов. Мы уже видели, каким может быть это начертание, вне зависимости от того, украсит ли его тризуб или же тайная комбинация из трех шестерок. Его принятию будет предшествовать согласие на предложенную антихристом прекрасную мечту о лучшем будущем, необыкновенно льстящая человеческой гордыне. Вдобавок она будет усилена воздействием всех доступных артистократии ресурсов внушения идей, как и всей мощью служащих той же цели техномагических чудес. Приобщившийся этой вожделенной мечте человек ради ее воплощения совершит сам и будет приветствовать совершение другими любого самого злобного и бесчеловечного деяния, в полной уверенности, что оно служит общему благу. Чем более великой и прекрасной будет представляться такая мечта, тем глубже и страшнее окажется рожденная ею злоба против тех, кто не захочет разделить ее будущих мнимых даров.

Все это апокалиптическое будущее мы в состоянии наблюдать сейчас, в настоящем, когда очередной предтеча антихриста прочерчивает возможную траекторию полета с небес в своем детском костюмчике цвета хаки. Невольно приходит предположение, что и тот последний властитель падающих звезд, которому удастся недолго править всем миром, окажется выходцем из той же среды артистократии, вскормленным тем же мороком иллюзий и магией нескончаемого обмана, и поднявшимся из глубин силой их священной власти. Этой же силой определенно будет обладать и его лжепророк, способный сосредоточить в своих руках все сложное сплетение сетей, в которых по всей земле, как пойманные рыбы, будут трепетать умы и биться сердца, обольщаемые злобной мощью лживого духа. Этот будущий престол антихриста и священный алтарь для поклонения его звериному образу уже созидается артистократией – коллективным лжепророком, готовящимся вознести над землей и явить миру наиболее совершенное выражение своего магического искусства. С его пришествием блудный союз двух мировых элит, медийной и политической, достигнет своего высшего апогея и вершины своей иллюзорной власти.

Однако этот тандем обновленной мифологии и древней автократии заставляет вспомнить еще один образ «Апокалипсиса» – великую блудницу. Ее падение показывает ангел святому Иоанну Богослову, говоря: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих; с нею блудодействовали цари земные, и вином ее блудодеяния упивались живущие на земле (Откр. 17: 1, 2). В кратких словах он очень точно отражает отношения, сложившиеся у артистократии с правительствами и их главами, а также суть ее воздействия на все человеческое общество в те времена, когда она еще сидела «на водах многих» – то есть распространяла свое влияние на разные страны и народы. Но эта картина существенно изменится в самые последние времена пришествия антихриста, когда своим оскудением Святого Духа мир будет подобен пустыне:

И повел меня в духе в пустыню; и я увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульными, с семью головами и десятью рогами. И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным. Я видел, что жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых, и видя ее, дивился удивлением великим (Откр. 17: 3–6).

Последний союз артистократии с земной властью приведет ее к возможности оседлать «багряного зверя» и семь его голов – то есть антихриста в его всемирном владычестве, – и позволит принять участие в последних кровавых гонениях подлинного христианства. Но из последующего содержания этой и следующей глав книги «Откровения» становится известна и ее собственная участь: и разорят ее, и обнажат, и плоть ее съедят, и сожгут ее в огне (Откр. 17: 16).

Образ «великой блудницы», «Вавилона великого», в «Апокалипсисе», очевидно, шире, чем одна лишь стоящая за ним артистократия. По-видимому, под ним можно понимать всю ту языческую по своей сути цивилизацию времен антихриста, в которой артистократия будет играть роль одной из ее элит и разделит общую с ней судьбу. Сейчас возможно лишь строить догадки относительно того, в каких конкретно событиях выразятся таинственные видения святого Иоанна. Однако не будет ничего удивительного в том, что правление антихриста, разрушительное по самой своей природе, приведет доверившийся ему мир к полному коллапсу. Его неукротимая звериная сущность вызовет конфликт со всеми земными владыками и элитами, включая тех, что сами способствовали получению им власти, рассчитывая приобрести с ней выгоды и положение для себя. Но сатанинская гордыня неспособна делить свою власть с кем-либо еще, а демоническое коварство обманет ожидания всех, даже уверенных в наличии общих интересов и ценностей. Взойдя с помощью финансовых, политических и артистократических элит на вершину земной власти, антихрист не потерпит их претензий на совместное обладание ею. Он обрушит всю существующую систему управления миром и попытается железной рукой создать новую, в которой некому будет бросить вызов его заоблачному единоличному могуществу. Он натравит на власть имущих и владеющих всеми богатствами те широкие массы почитающих себя обделенными, которым пообещает лучшую справедливую жизнь, и объявит себя лидером мировой революции. В результате и эти его последователи окажутся обманутыми, что будет закономерным итогом богоборческого правления их вожака. Но едва ли при этом многие из них сумеют вырваться из-под обладающей ими лживой силы тотального оболванивания – последнего дара, преподнесенного артистократией своему идейному вождю и правителю.

Возможно, предложенное здесь толкование таинственных пророчеств «Апокалипсиса» окажется не таким, какими будут описанные на его страницах и, может быть, еще очень отдаленные от нас события. Было бы самонадеянно настаивать на собственной правоте там, где имеет значение лишь просвещающая разум благодать Святого Духа. Но каждое поколение читает эту великую книгу, соотнося ее тайны с данным ему историческим опытом. Образы тех предтеч антихриста, что уже огласили наш мир вкрадчивыми словами своих обольстительных идей и железной поступью армий своих последователей, оставили нам немалое наследство, прежде чем успели низвергнуться в бездну. Память о них позволяет угадывать в чертах современности знаки и совпадения, общие как с событиями двухтысячелетней давности, когда сотрясали Патмос раскаты нездешнего грома и внушающие трепет видения, так и с великими предвестиями неведомого будущего. Вглядываясь в их тайнопись, мы читаем в ней предостережения относительно того, что встретим на нашем пути, позволяющие оценивать скрываемые им опасности. Похоже, что к их числу принадлежит и такое явление, как артистократия – под которой понимается не просто актерская профессия, но тенденция к формированию новой мировой элиты, с ее ценностями и устремлениями, прямо противоположными христианским.

Продолжение следует.

Иеромонах Нектарий (Соколов)
Православие.ru
30 сентября 2024