Из книги «Сердце сокрушенно», глава «Архимандрит Серафим»
Лет пятнадцать назад приехал ко мне в гости знакомый игумен из Печор, привез подарок — старый будильник, на обратной стороне которого было выгравировано: «Пасха Господня, 1932 год». Этот будильник принадлежал почившему в 1994 году архимандриту Серафиму (Розенбергу). Он прожил в одном монастыре более шестидесяти двух (!) лет.
В Печорах тогда были старцы популярные, как отец Иоанн или отец Адриан, к которым толпами валил народ, и «непопулярные». Ко второй категории и относился отец Серафим. Мало кто слышал его голос, потому что он чаще всего молчал. Мало кто видел его глаза. Он ходил, всегда опустив голову к земле, и даже благословлял так, не поднимая взгляда.
Происходил он из состоятельной семьи латышских немцев. Получил великолепное образование (Печоры тогда были под Эстонией и временно избежали советской власти), знал несколько языков. Ему было больше восьмидесяти, но он спокойно, без словаря читал немецкие и английские журналы. Память его была великолепной. Однажды во время прогулки к нему подошел старичок, сказал, что они учились с ним вместе в гимназии в начале двадцатых годов. С тех пор больше не виделись.
«Знаю», — перебил его отец Серафим и тут же назвал его имя и фамилию.
Он был духовным сыном преподобного Симеона Псково-Печерского. В первый год своего пребывания в обители он получил послушание от духовника: сметать дубовые листья с крыши Успенского собора. Успенский собор пещерный, и над ним, на Святой горке, росли несколько древнейших дубов, которые покрывали осенью всю крышу своими листьями. Отец Серафим исполнял это послушание до самой старости. Обвязывал себя веревкой, брал метлу и довольно ловко передвигался по крыше.
Последние лет сорок он вообще не выходил за ворота обители. Он выполнял послушание ризничного, всегда носил на себе огромные тюки с облачениями — из Михайловского в Сретенский, из Успенского в Михайловский храмы и т.д. Кто был в Печорах, тот знает, что монастырь расположен в овраге, а потому одни храмы находятся внизу, другие вверху, так что подниматься или спускаться до них и с пустыми руками непросто.
В последние годы он не мог сам ходить — сломал шейку бедра. Не бывал в храме даже на Пасху.
В день Светлого Воскресения мы с отцом Зиноном всегда заходили в келью его поздравить.
В тот год отец Зинон вызвал меня с клироса, сказал: «Идем к отцу Серафиму».
Я, конечно, с радостью пошел. Перед дверью мы, как положено, прочитали молитву. Отец Серафим ответил, мы вошли.
Он сидел у окна, к нам не обернулся, была видна только светлая его лысина.
«Сейчас, канон дочитаю», — сказал он, и мы стали ждать.
Стояла звенящая тишина, он читал молча. И вдруг меня, как говорят, прошибло (отца Зинона — тоже, он позже сказал об этом). Я вдруг почувствовал, что здесь находится еще Некто, что здесь обитает всесильный и сладчайший Дух. Горло перехватило, слезы застлали глаза, сердце забилось в небывалом восторге. Пасха! Я вдруг почувствовал, что Пасха — не в пениях и криках, а в благодатной тишине этой тесной монашеской кельи.
Наконец он повернулся к нам. Лицо его сияло. Он обнял нас, говорил какие-то слова, поздравлял, наверное. Но это было, честно говоря, не важно.
Важно то, что живет в обители человек, а в нем живет Святой Дух.
Долго у меня стоял будильник отца Серафима, а потом я отдал его в Псково-Печерское подворье. Для истории, так сказать.
Владимир Щербинин
Из книги «Сердце сокрушенно» (М.: Издательство Сретенского монастыря, 2016)
Сайт «Ветрово»
4 мая 2024
