Ещё раз благодарим всех, кто два года тому назад откликнулся на нашу просьбу и прислал истории о Великой Отечественной войне, услышанные от родных! Радостно было, что письма пришли не только из России, но и из Белой Руси, и с Украины. Может быть, прочитав сейчас эти воспоминания, кто-то еще захочет рассказать о том, как война коснулась его семьи. Вы можете поделиться своими историями в отзывах под этим материалом или прислать их нам по адресу editor@vetrovo.ru , сопроводив фотографиями. Бог даст, получится опубликовать ваши рассказы к следующему Дню Победы.
С Праздником Победы всех наших авторов и читателей!
«Так тебе перцу?»
Вкратце расскажу, как моя бабушка едва не стала партизаном — а виной всему длинный бабий язык. Линия фронта в местности, где она жила — а было это в Ростовской области, в районе знаменитых Самбекских высот — менялась довольно часто. Зона была прифронтовая, и немцы не церемонились с местным населением… чуть что — и до ближайшей стенки.
Как-то заглянул к бабушке немец-повар. И что-то лопочет… пальцами показывает… типа, овощ ему какой-то подавай. Она ему: «Морковку — найн». А тут узрел супостат вязанку перца за дверью… тычет в него: «Йя». Ну, бабка Александра из полтавских хохлушек, на язык всегда была остра: «Ааа, так тебе перцу, тварюка… погоди… скоро вот наши придут, всыпят вам, иродам, по полной».
Фриц как-то сразу подобрался, ощерился нехорошо… и наставил на бабку два пальца: «Ти, баба, партизанен… Тебя надо пу-пу». Уж как он там понял бабкины сентенции — по словам ли, по интонации – неведомо… Впрочем, после этого обмена любезностями он забрал перец и ушел восвояси.
А через пару дней им, фашистам, всыпали перцу реально. Бои были очень жестокие. Бабушка рассказывала, как пошла поднимать радиста, который с другими бойцами прятался в подвале от артобстрела, а парнишка был мертв — шальной осколок угодил прямо в висок. На горе немцы с самолетов расстреляли нашу кавалерийскую часть… кровь рекою текла по склону. Горы трупов оккупантов тоже впечатляли… В касках немецких очень долго у нас голуби гнездились.
Анатолий Попов, Мелитополь, Украина
«Когда-нибудь мы вспомним это, и не поверится самим…»
Крохотным страничкам письма уже больше семидесяти лет. Однажды я случайно нашла их вложенными в книгу о войне, которую моя мама бережно хранила. Это коротенькое письмо было написано девушкой, однополчанкой мамы, ровно через год после Победы. Привожу строки так, как они были написаны автором, ничего не исправляя.
«Здравствуй, дорогая Тамара!
Поздравляю тебя с днём победы, помнишь как ребята разведчики ночью второго мая разбудили всех выстрелами и криками ура, победа! Прошел год с того долгожданного дня. Да, Томка ровно год. Мы с тобой расстались у нашего маленького флигеля в Попелькене. Сколько было там нами пережито, правда? Я долго хранила те цветы которые ты мне подарила на дорогу. Когда вспоминаешь всех сволочей и думаешь, неужели мы прошли такой сложный тернистый путь. Я думаю нет, нас там не было. Мы слабы не выдержали бы. Там были сильные духом люди…»
«Там были сильные духом люди» — пишет девочка, в двадцать два года вернувшаяся с войны… Друг для друга они так и остались девчонками, до самого конца.
Мария Майер, Коломна
Немцы-то разные были…
— Бабушка! А ты немцев видела?
— Видела, Витенька, видела…
— А какие они были, немцы-то? Расскажи!
— Маленькой я тогда была, пятилетней, но как в село[1] наше входили немцы, помню до сих пор. Отступая, наши части (это мне уже потом, гораздо позже, известно стало) взорвали мост. Поэтому первыми мы увидели пеших немцев. Мне сразу бросилась в глаза и запомнилась их форма: такая тёмно-зелёная. Шли они многие с закатанными рукавами, и для меня все казались на одно лицо, да ещё почти все рыжие. Потом, когда уже была налажена переправа, мы видели и мотоциклы, и бронетранспортёры.
Людей, конечно, немцы из домов многих повыгнали, чтобы самим там разместиться. Наш дом тоже заняли, но разрешили моей маме и её сестре (тоже с маленьким ребёнком) остаться в одной из крайних комнат, правда, прямо на полу, без кроватей. А тетя Дуся вцепилась в кровать: мол, не отдам, нельзя детям на полу спать. Так упрямилась, что немец уже за оружием потянулся. Тут моя мать тетю Дусю оттащила, успокоила.
А немцы-то, они разные были… У меня по телу пошли какие-то прыщи, так немец-фельдшер дал матери какие-то порошочки и показал, как надо присыпать. Через несколько дней я выздоровела. А когда мать спросила у фельдшера, почему тот помогает, то он знаками объяснил, что у него дома пятеро детей, один меньше другого.
Вскоре ребята, что постарше меня были, знали, к каким немцам можно подходить, а каким лучше на глаза не попадаться. Меня тоже поучали: «К тем, что постарше, можно подходить, а к молодым да рыжим ни-ни (эти могут и сапогом наподдать хорошенько)».
(Позже мой сосед, дед Алексей, рассказал мне о том, как они со старшим братом тяжело заболели, когда жили в оккупации. Так вот, немецкий фельдшер тоже дал лекарство, чтобы лечиться. Но старший брат был посознательней, отказался от помощи немца, поэтому вскоре умер. А вот деда Лёша был совсем маленький, и мать вылечила его тем лекарством. – Прим. автора.)
Страшной была та война. Столько горя людям принесла… Помню ту ужасную бомбёжку, во время которой меня ранило осколком в ногу. В тот день, как обычно, я с младшим двоюродным братиком осталась дома. Матери наши ушли на работу. Вдруг началась бомбёжка: гул, вой, бабахает кругом. И тут как бабахнет совсем рядом с нашим домом… А дом-то был рубленный (значит, из целых брёвнышек, вроде того, как ты из палочек конструктора собираешь…), поэтому его не развалило взрывной волной, а приподняло и перекосило. А мы-то в доме… Вот братишку и зажало в дверях. Он кричит, а я увидела в углу у самого пола солнечный свет (большую щель), пролезла в неё и бегом к матери за помощью. Как добежала — не помню. Но потом мне рассказали, как я «перелетела» огромный ров, через который лежал рельс (раньше я по нему не ходила, боялась). Вот, а потом даже не сразу заметили, что мне осколочек от снаряда в ногу-то вошёл. Братишка мой тогда жив остался, только покалечило его…
А как немцев-то прогнали, моя мать стала работать в отряде по восстановлению мостов. Началась наша кочевая жизнь. Во время войны, конечно, тяжело всем было, но я-то маленькая была, поэтому плохо всё помню. А вот как после войны недоедали, и матери наши тяжело работали — помню хорошо, я же к тому времени подросла. Переезжали мы с места на место, несколько школ я сменила, пока училась. Закончились эти переезды только в 1953-м году, вот тогда стала наша жизнь налаживаться…
Я сидел и слушал рассказ бабушки вместе с друзьями, Димкой и Танечкой. Было мне в то время шесть лет, а друзьям чуть побольше. Мама позже сказала мне, что всё время мы сидели с открытыми ртами и боялись пошевелиться…
Много лет уже прошло с того дня, как не стало моей любимой бабушки Вали, но я помню её рассказы о той страшной войне. Своим детям и внукам я тоже буду рассказывать это!
Виктор Сапов
Трава горела
Мой дядя, Михаил Павлович Яблоков, родился 23 сентября 1920 года в деревне Оберучево Первомайского района Ярославской области. В конце октября 1942 года Михаил Павлович был ранен при постановке минных полей. Ранение было очень тяжелое: пострадали руки и ноги. Правую ногу врачи не сумели восстановить, так как осколками непоправимо была изуродована ступня. По ранению Михаил Павлович был комиссован. Всю оставшуюся жизнь он уже не мог обходиться без костыля.
Из воспоминаний дяди:
«Получил повестку, явился в Первомайский военкомат. Из района набралось около 30 человек. Всех новобранцев построили, объяснили, куда направят, и отправили из Кукобоя в Семеновское. Там мы переночевали в клубе, а утром отправились в Пошехонье. Здесь собралось пополнение из всех районов, после чего мобилизованных направили в Рыбинск. В Рыбинске на стадионе получили лошадей, инвентарь и через плотину Рыбинского водохранилища направились дальше, к границе с Тверской (тогда Калининской) областью. Здесь мы копали мерзлую землю, рыли траншеи, несмотря на зимнюю стужу. Часто видели пролетающие самолеты. Потом мое подразделение направили в село Болдино Ивановской области.
Нас разбили на роты и взводы, начали учить минному делу. Первое время рассказывали о взрывчатых веществах, показывали русские противотанковые мины. В конце апреля нас эшелоном отправили в сторону Москвы. В Москве высадили на вокзале, сводили в баню, переодели в военную форму, и после отдыха мы на машинах поехали по Волоколамскому шоссе дальше, до Валдайской возвышенности.
На передовую не ходили, но труда и боли досталось много. Теряли друзей, земляков. Приходилось через свои же минные поля пропускать нашу разведку к немцам, для этого делали специальные проходы. Однажды сопровождал медсестру в другую роту, которая находилась в 20 километрах. Ехали на лошадях и попали под обстрел. К счастью, остались живы, но трава от разрывных пуль горела кругом».
Светлана Сиротина, деревня Игнатцево, Ярославская область
Материнское сердце
Когда началась война, моей маме был годик. Вскоре детей начали эвакуировать из Ленинграда, и бабушка принесла маму на вокзал, к эшелону. У неё приняли ребенка и узелок с вещами, унесли в вагон, и бабушка должна была идти домой, но сердце у нее было не на месте. Она отыскала в толпе на перроне женщину в белом халате:
— Я слышала, что летом детей нельзя отлучать от груди… А у меня дочка еще грудная.
— Как фамилия? – тут же спросила врач. Нашла ребенка в списках и крикнула: — Выдать Мамчистову матери!
«Я схватила тебя, обняла и не помню, как добежала до дома», — рассказывала потом бабушка маме.
Они выжили в блокадном Ленинграде – благодаря тому, что бабушка продолжала кормить маму грудью, а бабушкин брат, воевавший на Пулковских высотах, иногда приходил в город и отдавал им свой солдатский паек. В эвакуацию они уехали позже, летом сорок второго года. Врач, осмотрев маму, сказала: «Не жилец» — руки и ноги висели, как плети, глаза, как говорила бабушка, остановились. Но бабушка мазала ей губы медом, сливочным маслом, мало-помалу мама начала есть, и ее удалось выходить.
А тот эшелон с ленинградскими детьми, в котором должны были везти маму, разбомбили фашистские самолеты.
Ольга Надпорожская, Санкт-Петербург
И снова май…
Чудесный цветущий май, воздух напоен тысячами ароматов, щебечут птицы. В дом вбегает медсестра-москвичка из эвакуированных, обнимает, плачет: «Тетя Фёкла, победа!» (Из воспоминаний моей бабушки.)
Вспоминая о войне, бабушка всегда плакала. Всю войну она одна растила детей: четверо своих и четверо — родного брата дедушки. Его брата Филиппа, жену Марию и маленького Ванечку фашисты на краю деревни расстреляли вместе с другими односельчанами. Эта братская могила и теперь находится рядом с деревенским кладбищем. Дедушка из фашистской неволи вернулся уже после войны. Там, в неволе, и дал обет Богу: ничего не ел по пятницам всю жизнь, даже воды не пил, и Господь сохранил его и всю семью — жену и детей. Под телогрейкой дедушка привез Святое Евангелие. Он прожил девяносто лет, никогда не нарушив данный Богу обет.
В Беларуси своими черными крыльями война коснулась каждой семьи. Щедро полита кровью наша земля, по официальным данным погиб каждый четвертый.
Из воспоминаний моего папы, которому сейчас восемьдесят семь лет: «Помню отца в отдельные моменты: вот он подбрасывает меня высоко-высоко вверх, вот мы с ним рассматриваем облака: они так похожи на танки, самолеты, я радуюсь, а отец грустно смотрит на меня и говорит: „Война будет, сынок“. А вскоре, в 1941 году, отец ушел на фронт, прощаясь, посадил меня на колени, молча посмотрел в глаза. В 1941-м и погиб, следом ушел на фронт мой старший брат, восемнадцатилетний Володя, всю войну прошел, был танкистом, слава Богу, вернулся». Уходят, почти ушли ветераны, и теперь ветераны — это дети войны. Каждый год папу приглашают в местную школу рассказать о войне. И ему есть что рассказать. Все тяготы войны несли и они, дети. А расти без отца? В четырнадцать лет папа уже пошел «на свой хлеб». Есть нам чему у них поучиться: у ветеранов и у детей войны.
И снова наступил цветущий май. Ярко светит солнце, зацвели черемуха и сирень, клумбы полыхают алыми тюльпанами, играют дети. И всем этим мы обязаны тому далекому маю 1945-го, Великому Дню Победы.
Галина Пашук, Минск
Война! А я у мамы в животе…
А ведь могла и вовсе не родиться!
Война, а я у мамы в животе.
Она мечтала вечным сном забыться
От ужаса в морозной темноте.
Ведь папа по раненью на побывку
На три денька с Балтийских берегов
Прорвался,чтобы выспаться в обнимку…
И вот уже ребёночек готов!
Я родилась, как редкие малютки
Тогда рождались ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО!
Мне в папиных портянках так уютно,
В американских, мягких, повезло!
Грудного молока пить не хотела…
Такая непонятная росла.
И мамочка над кашкою пыхтела.
Чем БОГ послал, варила и спасла.
Крестили дома. Старенький священник,
Служивший всю блокадную войну,
Рассказывала мама, что в Сочельник.
Вот так, наверно, не меня одну.
И в честь Многострадального Иова
Был наш ближайший на погосте храм.
Он мне и до сих пор родней родного.
Там всех крестили — отпевали там…
В его пределах и в его широтах
Покоятся и те, кто жизнь мне дал.
И первый снег РОДИТЕЛЬСКОЙ СУББОТЫ
На мамин крестик звёздочками пал…
Валентина Осипова, Санкт-Петербург
Сайт «Ветрово»
9 мая 2018
[1] Хутор Логовский Калачёвского района Сталинградской (Волгоградской) области. - Прим. ред. ↩
Христос Воскресе !!!Прочитала , поплакала . Спаси Господи за рассказы . Про человечных немцев это правда , были и такие . Дедушка воевал и когда в село вошли немцы дома оставались одни женщины : моя прабабушка и бабушка с четырьмя детьми (маме был годик) , что бы забрать хату их решили расстрелять и уже поставили к стенке , но один немец заступился , а потом ещё маму подкармливал, не давал с голоду умереть . Когда гнали селом наших пленных, прабабушка ( которой было за восемьдесят) кидала солдатикам хлеб в толпу, немцы грозили убить, били прикладами . Дед с войны вернулся , дошёл до Берлина , многое повидал , но про войну не любил рассказывать. Светлая память , погибшим , прошедшим ужасы войны . С Днём Победы.
Спасибо, Марина, Вам за то, что читаете и делитесь впечатлениями. Светлая память всем, кто выстрадал Победу.
Спасибо всем, кто выстоял в те тяжелые дни! За стойкий дух благодарю!
Хочется тоже немного рассказать о моей бабушке, Нонне Серафимовне. Царствие ей Небесное… Я, учась в школе, постоянно выпрашивала у нее рассказать о войне ради «домашнего задания». Бабушке было 10 лет, когда началась война. Встретила ее бабушка в г. Курске. Голодала, падала в обморок, потеряла зубы. Говорила, что были среди немцев мадьяры (венгры) — они тепло относились к детям, давали конфеты. Было страшно, потому что было много предателей (говорят, что из-за этого г. Курску не дали звание «город-герой»). Но я хотела бы рассказать о другом. Когда немцы отступали из Курска в 1943 г., они заходили в дома и расстреливали всех… Моя прабабушка Анна взяла икону Богородицы и поставила всю семью за собой. Бабушка говорила, что среди них были верующие. Немец посмотрел и не стал стрелять в икону, ушел. Богородица спасла нас. К сожалению, я не знаю, что это была за икона и где она сейчас. Бабушка тоже не любила говорить о войне. А я мало интересовалась тогда такими вопросами. Эта история часто спасала меня от уныния, когда я ещё не ходила в Церковь. Потому что это чудо. Меня бы не было на свете сейчас.
Без слез читать рассказы и стихи о войне невозможно. Один мой дедушка, Орлов Николай Иванович, служил в пехоте, прошел всю войну, дошел до Берлина, вернулся домой.
Другой — Панов Николай Анатольевич, детский рентгенолог, не успел вернуться с Финской войны, как началась Великая отечественная, ему дали бронь и он всю войну работал в детской Морозовской больнице.
Моя мама, Нина, была в окупации. Летом 1941 года ее, 8-летнюю, отправили на каникулы к родственнице, тете Сюне в деревню Антоново Смоленской области. Тетя Сюня первым делом сказала: «если девочка не крещеная — на порог не пущу», но на ночь пустила, а на следующий день в сторожке батюшка маму и покрестил.
Зимой 1941 года в деревню вошли немцы, мама рассказывала, как все дети выбежали на улицу на немцев посмотреть и были очень разочарованы, что они такие же люди, как и все, ничего особенного. Выгнали их немцы из дома в баню, забрали у тети яйца, масло, разорили ульи, постреляли гусей, взяли теленка, корову, правда, оставили. Потом принесли требуху от теленка, чтобы можно было детям сварить….У тети было двое своих детей, дочь, ровесница мамы, и грудной сынок, который вскоре, к сожалению, умер.
На новый год один немец подарил маме бумажную новогоднюю открытку, знаете, такую объемную, она открывалась, а там поднималась елочка с игрушками. Эту открытку мама носила всегда с собой, пока где-то не потеряла…
Когда их погнали из деревни в деревню до Гжатска, Антоново сожгли, но людей помиловали лишь только потому, что деревенские похоронили одного их немца как надо, по-человечески.
Весной 1942 пришли наши. Всех освободили. Многих подробностей мама не помнит, только какими-то урывками. Помнит, как, проходя мимо деревень, видели повешенных партизан. Помнит, как после освобождения вернулись в деревню Молчаново, которую немцы не успели сжечь, голодали, собирали кашку (клевер) и пекли что-то типа хлеба… А позже каким-то чудом ее нашла мама, моя бабушка Акулина, которая искала ее по всем деревням. Забрала домой в Москву, в Камушки, где ждали старшие два брата и сестра.
С тех пор мама долго еще не могла слышать немецкую речь. Только может быть сейчас это чувство притупилось…
Вечная память и низкий поклон павшим героям, ветеранам войны, труженикам тыла, всем-всем, кто прошел ужасы войны.
Поздравляю всех с Днем Победы!!!
Мой папа родом из псковской области. Когда грянула война ему ещё не исполнилось четырнадцати лет. Жили они тогда во Пскове. С началом оккупации папин отец и его семья (жена и четверо детей, из которых папа был младшим) ушли жить в лес, вырыв там землянку. Вскоре, сильно поссорившись с мачехой, папа ушёл в деревню к дедушке с бабушкой и тёте. Деревня тоже была под немцами. Там он стал помогать партизанам: распространял листовки. Через несколько месяцев попался в лапы фашистов. Около года провел в лагере для военнопленных во Пскове, потом его отправили в концлагерь в Германию. Деда, бабушку и тётю тоже увезли, но в другой лагерь. Деревню немцы сожгли. Отец не рассказывал, что ему пришлось пережить в плену, но сказал, что когда после освобождения оказался на фронте, ему уже ничего не было страшно. Освободили их в конце 1944 года. И 17-летним мальчишкой, как тогда водилось, занялись наши «органы»: несколько дней допрашивали, не давая спать. Отцу повезло: он угодил не в советский лагерь, а в штрафбат — «искупать вину». Был контужен, отлежал в госпитале и снова вернулся в строй. После войны несколько лет служил в Германии, потом — в Нижнем Новгороде (тогдашнем Горьком), где и остался.