+
Знакомый журналист побывал в Арабских Эмиратах. Вернулся восторженным: земля там принадлежит Богу, потому и не продаётся иностранцам, среднего достатка араб имеет особняк с десятью комнатами и бассейном, на телевидении не увидеть сцен насилия, драк, стрельбы, взрывов. Показывают безобидные нравоучительные фильмы, играют национальные мелодии, а не бесовский рок. За воровство отрубают руку (встречались ему однорукие, но безруких видеть не приходилось). И как результат — ничего не крадётся, повсюду стоят велосипеды, машины. В любое время дня и ночи люди чувствуют себя спокойно. Радостно, что хоть где-то правители думают о своём народе.
+
Из районного городка Саратовской области прислала женщина скорбное письмо: дочери нужно делать операцию на сердце. Операция платная. Заложила в банк свое жилище, взяла деньги, надеялась, как и раньше, заработать на полях. После благополучной операции поехала в колхоз на заработки. Не тут-то было! Колхозы развалились, землю купили чеченцы и руских на работу… не берут. Лишилась дома. Нет ни работы, ни жилья. Не знает, что делать. Обычная картина современной России.
+
Продажные чиновники — вот кто опаснее всякой чумы и холеры! А так как коренное население России нищенствует, то приезжим они включают зеленый свет (зелень за зелень).
+
Пишет вышедшая замуж за серба русская женщина.
«… Когда я приехала в Югославию, военные события в Хорватии шли полным ходом. Наверное, Батюшка, Вы слышали о Вуковаре или небезызвестном Дубровнике, где жестокость столкновений сербов и хорватов и разрушений были ужасающими. И военные события к концу 91 г. и началу 92-го потихонечку передвинулись в горные районы, сёла Боснии и Герцеговины.
Уже в январе месяце, особенно по вечерам, я слышала какие-то выстрелы. Вам покажется это невероятным, но я даже и мысли не допускала о серьёзных уже тогда столкновениях в горах сербов и мусульман. Иногда к нам приходили друзья мужа, и однажды, когда высоко в горах прозвучала автоматная очередь, они с шуткой спросили меня, не боюсь ли я, когда звучат эти выстрелы, и знаю ли я вообще, что это за автоматные очереди? Я Вам покажусь очень глупой, но я действительно считала, что это или мальчишки играют на улице в „войнушку“ , или… или всё, что угодно, но за серьёзную обстановку, какие-то настоящие стрельбища я даже не могла представить. Ведь о Великой Отечественной войне мы читали только в учебниках истории и художественной литературе. Ребята улыбались и говорили, что это уже начинающиеся военные действия на территории Боснии, но я считала, что они просто шутят надо мной. Когда они уходили, они говорили, что я настоящий герой, если не хочу покидать теперь Сараево. Честно, я не понимала, что они имели в виду.
Но моё непонимание длилось совсем недолго, потому что уже в феврале месяце ситуация очень осложнилась, и на улицах Сараево появились первые баррикады. Да, это была война сербов, хорватов и мусульман, народов разных исповеданий, именно потому так легко было спровоцировать военные действия и столкнуть всех лбами. Но, что бы Вы ни слышали о сербах, знайте, жестокость и безчеловечность хорватов и мусульман невозможно описать словами…
…Я пережила самые трудные месяцы войны в центре Сараево. Я — русская. Но сказать, что какой-то из народов плохой, я не могу. И сербский, и хорватский, и мусульманский народ — это один народ, но с разными вероисповеданиями, каждый со своей традицией и культурой. Я знала прекрасных, умных, добрых людей и среди сербов, и среди хорватов, и среди мусульман. Один друг нашей семьи — мусульманин, доктор из университета, добрейший души человек, однажды сказал: „Нет плохого народа, есть плохие люди“ . И это правда, ни один из народов не хотел этой страшной войны, кровопролития и безрассудства. Но плохих людей, наверное, оказалось больше.
Ни разу, ни от одного югослава (кроме некоторых мусульман в дни войны) я не услышала ни одного дурного слова в адрес русских. Наши великие классики, искусство, русские песнопения, чувство дружбы — всегда югославов приводили в восторг. Они обожают русские старинные романсы, они влюблены в нашу русскую речь, многие из них хотели бы обязательно побывать в Москве и Петербурге. И поэтому, когда слово оставалось за президентом России в отношении введения санкций против сербов, сербы всей душой верили, что отвернулись все, но русские, как братья по крови и вероисповеданию, никогда не оставят их в обиде. И в эту сказку они верили как-то по-детски наивно, и тем больнее было видеть их страдание от разочарования, которое они до конца так и не могли осознать… Но даже в такие минуты сербы не осуждали русских. В эти минуты они были похожи на детей, которых оставила мать.
За время военных действий я оказалась на мусульманской территории, с неописуемой жестокостью мусульман мне приходилось сталкиваться не однажды. Мусульманам нужно зрелище, и ребята, прошедшие Афганистан, подтвердят моё мнение. Они заставляют мучиться и исходить кровью, они отрубают конечности или живыми расчленяют людей, живыми сжигают или отрубают головы и ставят на кол, они насилуют и при этом не стыдятся своего зверства. Всем известен был в Сараево и за его пределами христиано-ненавистник, „герой“ военного Сараево, а в бывшем мафиозная пешка — Юко Празина. Зверства его бойцов невозможно осознать человеческим разумом, но видеоролики с озверелой физиономией „победителя“ крутились по ТВ двадцать четыре часа в сутки. Часто можно было слышать от мусульман, как „анекдот“, стоя в очереди за хлебом, что многие сербы, выходя из дома за хлебом, уже никогда не возвращаются домой. Там, где я жила, за одну ночь было вырезано двести сербов, это были женщины и дети, которые не смогли бежать. Это была страшная ночь. У многих мусульман можно было видеть за поясом сербосек. Именно таким сербосеком они отсекали головы сербам, и, что было особенно распространено среди мусульманского „наказания“ для сербов — они отрубали три пальца на правой руке, которой сербы крестились. У мусульманских головорезов в лицах было только одно похотливое зверство. Недалеко от нас находился дом терпимости, где содержали жён, сестёр, дочерей убитых и замученных сербов, и они служили для развлечения мусульманских „героев“.
Политика Изетбеговича достигла полного «процветания», когда снаряды стали сыпаться на свой же мусульманский народ. Диверсии на центральных рынках и в многолюдных местах — это облитые кровью руки мусульманского идола Изетбеговича. Изетбегович идёт по трупам своего же народа. Мусульмане любым образом провоцировали действия сербов, добиваясь военной интервенции, и тем страшнее становились их провокации. За жажду власти Избеговича расплачивались женщины и дети, во дворах жилых домов вырастали целые кладбища.
Однажды во время бомбёжки я, как обычно, сидела на лестничной площадке с другими. Кругом сидели мусульмане. Один из них был журналистом ТВ Сараево. И вдруг он говорит: „Знаете, интервенции можно добиться теперь только одним образом — сбив самолёт гуманитарной помощи. Но сделать это нужно с сербской территории“. Это слова журналиста. Также от молодых мусульман я слышала, что из голов сербов нужно построить китайскую стену, а наверху поставить голову Милошевича, Младича и ген. Меккензи. Да, они говорили о голове канадского генерала Меккензи, который, пробыв в горящем и политом кровью Сараево три месяца, сумел вскрыть и публично огласить заинтересованность, военные действия и провокации всех трёх сторон. На своей последней пресс-конференции он открыто заявил, что мусульмане, ожидая интервенции, сами же стреляют, взрывают и уничтожают свой мусульманский народ. И ему первый раз в жизни довелось видеть, чтобы орудия ставили за зданиями больниц и жилых домов. Из этих орудий мусульмане бомбардируют жилые массивы сербов, и сербы, нанося ответный удар, попадают в больницы и в цивильное мусульманское население. И тогда мусульмане в лице Изетбеговича кричат на весь мир, что сербы нарушают мирный договор и избивают ни в чём не винных стариков, женщин и детей. После этого заявления генерал Меккензи для мусульман стал врагом — вместе с Милошевичем и Младичем.
…Уже в апреле город стал мёртвым. В старом городе настроили мусульманские баррикады. В первый раз в жизни я увидела, что такое баррикады. Около резиденции Изетбеговича стояли постовые, а в кустах почему-то вооружённые солдаты. В горах эхом отзывались непрекращающиеся выстрелы. К маю положение в городе стало совсем военным, закрылись школы, больницы, университет. Снайперы держали под прицелом все горки, были дни, когда нужно было лежать на диване, не поднимая головы, так как снайперская стрельба не прекращалась. В нашем доме на втором этаже были выбиты все стёкла, и моя хозяйка, хорватка, так причитала, что становилось невыносимо. Воды не было, электроэнергии тоже. По радио Београда передавали, что мусульмане начали истреблять сербское население в Сараево. С каждым днём положение ухудшалось, мы ещё не осознавали этого до конца. Мы читали о войне по книжкам, мы видели военных с автоматами, по ТВ смотрели на изуродованные трупы, слышали, как стреляют, и всё-таки до конца не понимали. Подходило 16 мая, а вместе и тень смерти медленно поднималась по ступенькам нашего дома…
…Наступило 16 мая. Началась сильнейшая бомбардировка. Мы перебрались к своей хозяйке. Дрожала земля, так стреляли орудия, где-то вылетали стёкла, ломались и рушились крыши, на улице стояла пылевая завеса. Хозяйка, тётя А., сказала, чтобы мы не боялись: только авиабомбы могут разрушить дом, так как он железобетонный. Сыновья т. А. и её муж выехали в Хорватию. Мы остались втроём. Рядом с нами был дом серба, и тут мы услышали, как несколько мусульман с нашей улицы пошли в дом серба, чтобы убить всю семью. Ужас холодом ударил по каждой клеточке тела. Мы укрепили входную дверь переносной деревянной лестницей и надеялись, что это нас спасёт от насилия мусульманских солдат. Какие же мы были глупые и наивные! Удар ногой, и дверь вместе с лестницей вылетела бы в противоположное окно. Было ли страшно? Да.
Мы удивлялись: бомбёжка началась в 4 ч. утра, а уже вечерело и ничего не стихало. По улицам бегали мусульманские головорезы — добровольцы свободной мусульманской республики. Воды и света так и не было. Мы разговаривали только шепотом, боясь, что кто-то подойдет к двери и услышит наши голоса, а кроме мусульманских солдат некому было подходить. Тётя А. любила повторять: «Вот и демократия. Кушаем, спим, ничего не делаем. Демократия». И нам становилось смешно, но улыбалось как-то горько. Только теперь мы поняли, что наша ошибка была в том, что мы не верили в это сначала и вовремя не ушли.
Перед тем, как совсем стемнело, муж спросил меня : „Какое сегодня число?“ Я ответила: „Суббота, 16 мая“. И он продолжил: „Запомни эту дату. Это, наверное, самый страшный день в нашей жизни!“ Это был действительно невыносимо страшный день, земля гудела от взрывов, где-то рассыпались дома. Это был тяжелый и трудный день, но его можно было перенести и пережить. И к концу дня мы ещё не могли знать, что завтра наступит 17 мая. И мы согласны были бы прожить ещё тридцать таких дней, как 16 мая, лишь бы не наступило кровавое воскресенье 17 мая. И дай Бог, чтобы 17 мая было единственным и неповторимым в нашей жизни. 17 мая — когда за нашей дверью ходила обозлённая смерть. И только Святые Персты Царицы Небесной, о. Роман, Господь и Пресвятая Богородица отвели от нашего дома и нашей жизни тот ужас и то безумное насилие, которое могли учинить мусульмане.
В своём дневнике я написала: „17 мая — Боже! Боже! Помоги чашу сию пронести мимо меня“. 16 мая весь день передавали по радио о бомбардировке артиллерией. В центре внимания была наша улица. Вот почему нас охватывал такой ужас. Все КП сербов были ликвидированы. Сербы сдавали свои позиции. Тётя А. говорила, что, если бомбёжка станет сильней, мы спустимся в погреб.
И вот наступило 17 мая. Утро было тёплым и солнечным. Окружающее ничего не говорило о медленных шагах подходящего ужаса и смерти. Ночью бомбёжка не успокаивалась и была такой же сильной, разрывающей всю землю на части, особенно в 2-3 ч. ночи. И потому утренняя невероятно кристальная тишина была удивительна. Именно эта кристальность тишины нам очень не понравилась. Она была до того беззвучной, что начинала пугать. Потому что именно такая тишина никогда не предвещает ничего, кроме большой беды. И лучше бы сотрясалась земля, чем слышать эту давящую голову тишину. Тихо было так, словно всё кругом вымерло. Вокруг не было ни единого человека. Мы старались себя взбодрить и решили, что, может быть, после вчерашней страшной бомбардировки такая тишина вполне нормальна и обе стороны решили отоспаться. Прежде чем выйти на улицу, мы приоткрыли чуть-чуть одеяла на окне и, убедившись, что поблизости никого нет, открыли окно широко, чтобы зашел свежий воздух. Потом мы открыли настежь двери.
Вдруг мы услышали чьи-то шаги. Это был сын подруги-хорватки тёти А. Очень приятная семья. Он был не один, все при себе имели автоматы. Он предложил тёте А. уходить, так как они тоже покидали свои дома, и ещё сказал, что всех сербов, которые жили внизу, повырезали. А кто остался в живых — убежали. Поэтому и стояла тишина — отстреливаться было уже некому. Тётя А. с мужем пошли на второй этаж, а я осталась на улице. Вдруг я увидела, как пробежали двое парней в зелёной (мусульманской) униформе с красными повязками на голове и автоматами. Мне стало не по себе. Я быстро взбежала на второй этаж, чтобы рассказать, но только открыла рот, как, плотно прижавшись к стене, хозяйка с мужем дали мне знак молчать и не дышать.
Убедившись, что никого нет, мы быстренько спустились в подвальное помещение, закрылись и вновь забаррикадировались лестницей и одеялами. И вот появился первый глубокий ужас в глазах, который через некоторое время перерастёт в ожидание смерти и, вместе с этим, в удивительную и неповторимую в жизни веру и надежду на Божие благословение на жизнь. По улице бегали мусульманские солдаты, значит, горка полностью под их контролем, а ничего страшнее быть не может, мы в кольце и из него нет выхода «неверным». Мы молчали. У каждого в голове были свои мысли, но, как мне кажется, они сводились к одному — что ожидать сегодня и есть ли надежда на завтра? В сердце стал заходить ужас, вдруг солдаты начнут ходить по домам. Муж — серб, я — русская, тётя А. — хорватка. Вообще интересная дружба оккупированных народов. Эта солидарность, до мозга костей выступающая против нас, потому что до тошноты противна мусульманским шакалам.
И вот тут вдруг… Мы услышали душераздирающий стук в двери нашей квартиры. Стук был недолгим, наверное, поняли, что никого нет дома. Тогда солдаты прострелили замок и ворвались в комнату. Долго ли они там были? Не знаю. Но эти несколько минут показались нам вечностью. В эти минуты мы не шевелились и даже не дышали, потому что это было бы преступлением против самих себя. То, что каждый из нас пережил в эти минуты, пересказать очень трудно. Но страшнее минут в моей жизни не было, и дай Бог, чтобы они никогда не повторились. Каждый из нас чувствовал дыхание смерти в затылок. Мы слышали всё, что происходило за стеной, слышали тяжелые солдатские сапоги. Слышали мужские разговоры. В глазах, кроме страха, ужаса и отчаяния ничего не было. Раньше по ТВ мы видели стрельбу, слышали крики, разрывы. Но это всё не то. Чтобы это осознать, нужно побывать в этой шкуре, когда смерть стучится в твою дверь, и ты гадаешь, сколько тебе отпущено ещё жить — день, два часа или пять минут.
Помню, у меня сразу похолодели руки и ноги, и дрожь стала сквозить по всему телу. И вот тогда всю веру и надежду я обратила к Богу. В эти минуты я поняла, что только молитва, обращенная к Господу, может сейчас нас спасти и отвести врага от нашего дома. Я молилась только про себя (нельзя было издавать ни единого звука), всей душой, всем сердцем призывая взоры Господа. Меня душили слёзы, но ни на минуту я не остановила своей молитвы. Иногда муж умолял, чтобы я шептала тише. Я просила, умоляла Божью Матушку, просила за мамочку, знала, что она никогда не переживёт этого горя. Я целовала Крестик, я верила в Его силу, я боялась хоть на минуту остановиться, мне было страшно, казалось, если мои губы хоть на минуту остановятся, мы погибнем все. Ничто нас не спасло, о. Роман, Царица Небесная и Господь сохранили наши жизни. Казалось, в эти минуты остановилась сама жизнь. Я думаю, что за это короткое время каждый из нас успел мысленно повторить свой пройденный жизненный путь и, может быть, даже проститься с близкими. Я не могла писать в эти минуты, но перед глазами вставали строки, последние строки, которые я хотела бы успеть написать в своём дневнике: „Мамочка, моя милая, прости меня за мою смерть, потому что это самое страшное горе в твоей жизни. Прости меня, мама. Ты знаешь, моя родная, как хочется жить. Всё не верится, что это жизнь, а не сон, и что смерть стоит за моей спиной. Вот только жаль, что в эти минуты я не могу поцеловать даже твою фотографию. Я не хочу умирать, мама. Я так не хочу умирать! Слышишь ли ты сейчас свою девочку, знаешь ли ты, как ей сейчас больно? Я люблю вас всех, мама. Я целую твои руки. Только никогда, слышишь, никогда не переставай верить Богу, даже в своём горе“. Страшно… Наверное, в такие минуты успеваешь передумать обо всём.
Не знаю, как долго мы сидели, но от пережитого ужаса и страха нам всё ещё казалось, что за стеной кто-то ходит, а может быть, даже и прислушивается. Мы слышали, как топали их сапоги на втором этаже. Голоса были очень грубые. Потом шаги стихли, голоса тоже, но ещё долгое время мы боялись пошевельнуться. Через некоторое время, когда мы убедились, что „гости“ ушли, тётя А. закурила и проговорила: „Если останемся живы, поедем все втроём в Руссию“.
… Это моё Сараево, о. Роман. Записей намного больше, но из дневников я выписала самое главное, как мне кажется… Из этого дома — дома хорватов уже поделённого на национально-религиозные территории Сараево нас вывел проводник-мусульманин (ассистент с кафедры мужа) по договорённости с мусульманским преподавателем. Из Сараево нас вывез батальон ООН. А после мы, правдами и неправдами, выехали в Београд».
Такое вот письмо. Как же действительность отличается от лживых телевизионных сообщений!
БАТЮШКА ДОРОГОЙ,С РАДОСТНЫМ ПОСТОМ! БЛАГОСЛОВИТЕ.ВЫ,КАК ГОЛОС СОВЕСТИ,МАЯК. ПРОЯСНИТЕ МНЕ,ГРЕШНОЙ,НАСКОЛЬКО ДОПУСТИМО ОБРАЩЕНИЕ К ВАМ «ОТЧЕ»…,ЕСЛИ МОЛИТВА ГОСПОДНЯ НАЧИНАЕТСЯ С ОТЧЕ НАШ… ? ХРАНИ ВАС БОГ! ВАШИ ОТКРОВЕНИЯ БЕСЦЕННЫ.ЭТО НЕ ПРОСТО СЛОВА,ЭТО ПРОПОВЕДЬ.ЖЕРТВА. СОГЛАСНА С КАЖДЫМ СЛОВОМ И ПОДДЕРЖИВАЮ ВАС.НЕ УДАЛОСЬ ВОВРЕМЯ ПОЗДРАВИТЬ ВАС С ПРЕСТОЛЬНЫМ ПРАЗДНИКОМ СВ.ИКОНЫ БОЖЬЕЙ МАТЕРИ «ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ»(18.02),КОТОРУЮ НЕ ТОЛЬКО ПОЧИТАЮ,НО И ВОЗЛАГАЮ ОГРОМНУЮ НАДЕЖДУ ВО СПАСЕНИЕ ДУШ ЖИВЫХ И УСОПШИХ СРОДНИКОВ,ПРАВОСЛАВНЫХ ХРИСТИАН.
Читать очень тяжело, почти невозможно, простите меня. 1, 2 страницы прочитала, то, что происходит в нашей жизни, большое спасибо. 3 страницу не смогла прочитать.
Елене, Неман.
Почитайте «Люблю молиться Николаю Угодничку» — витаминка. А «Не сообразуйтеся веку сему» — лекарство
«Научниками быть дано очень немногим, не всем можно и проходить науки, но обсуждать окружающие нас вещи, чтоб добыть определенные о них понятия, всем и можно, и должно. Вот этим и следовало быть у всех занятою мыслительной силе. Сколько она добудет – это судя по своей крепости, но она должна быть всегда занята серьезным делом обдумывания и обсуждения действительностей» — святитель Феофан Затворник
Спаси Господи, прочитала еще раз, читала не один день, чувствую, что прочла бы еще и еще раз, очень много мыслей, фактов, цитат святых отцов, даже в отношении одежды, все очень важно. Спаси Господи, отец Роман. Прочитала первые комментарии, очень нужная книга. Спаси Господи!
А какой славянский шрифт использован в цитатах?
Александр, это шрифт Triodion Ucs.
Про смертную казнь вопрос, конечно, сложный. Безусловно, те, кто совершает ужасные злодейства, заслуживают воздаяния, соответствующего их деяниям. Но как быть с тем, кто будет исполнять приговор? Не нарушит ли он заповедь «не убий»? Ведь убийство не перестает быть таковым, даже если убиенный его заслужил. Или казнь душегуба не является грехом? Да и осознает ли этот душегуб то, что совершил, раскается ли? Давным-давно смотрела фильм про заключенных, ожидающих своей участи в камере смертников. Помню, как поразили меня слова одного из них. Перед лицом смерти этот, с позволения сказать, человек, совершивший не одно зверство, вдруг сказал, что всегда …очень любил людей…
Согласна, что ходить в церковь в чем попало недопустимо, но почему православным христианкам нельзя носить брюки вне стен храма? Как это мешает спасению? Запрет на ношение женщинами мужской одежды (если понимать его буквально) содержится только в Ветхом Завете. В Новом Завете такого запрета вроде бы нет? Кроме того, во времена раннего христианства брюки и не считались мужским одеянием, поскольку их просто не было. Брюки, как принадлежность мужской одежды, появились значительно позже. В нынешние же времена существуют как мужские, так и женские брюки, которые мужчинам носить неприлично. И вызвано ношение брюк женщинами вовсе не желанием оных ввести кого-то во грех (грех и без того найдет дорогу к тому, кто к нему склонен) или уподобиться мужчинам, а скорее — соображениями удобства. Ведь большинство женщин в современном мире не сидят дома, как раньше, а ведут активную жизнь в обществе. Очень неудобно ехать в общественном транспорте в «час пик» с сумками в руках и в длинной юбке. Да и так ли уж важно соблюдение внешнего (не имею ввиду крайностей)? Если мы наденем длинные юбки и платки, перестанем стричь волосы и пользоваться косметикой, мы не станем от этого лучше, чем мы есть. Гораздо важнее, на мой взгляд, блюсти внутренний нравственный закон, данный нам Богом. Только имея внутри этот закон, человек способен отличить дурное от доброго. Казаться христианином гораздо легче (но мало пользы), чем быть им по сути. Так не лучше ли на внутреннем наполнении, а не на внешней оболочке сосредоточить свое внимание и силы? Иначе так и в фарисейство недолго впасть. Лично мне тоже симпатичнее женщины в юбках, но чисто из эстетических соображений: поскольку сейчас существует тенденция слепо следовать моде, без учета индивидуальных особенностей. Но эта тенденция, вероятно, говорит больше об отсутствии эстетического чувства, нежели о недостатке веры ( о чем, впрочем, не берусь судить) или всеобщей растленности (хотя она тоже имеет быть).
Людмила Николаевна, думаю, в Храме люди должны быть самими собой. Если в Храме женщина в юбке, то подразумевается, что это естественно для неё (иначе зачем притворяется тем, кем не является?). Ведь Вы же согласны, что неправильно женщине ходить в Храм в брюках – значит, эта «неправильность» сохраняется и вне его стен. В Церкви сохранилась традиция, которая исчезла в мiру, и это очень показательно: Церковь вообще противостоит мiру, греху, хранит добродетели, несвойственные нашему времени, возвращает человеку утраченную целостность, отрезвляет его. Но нет никакого смысла в отрезвлении, если, выходя из Храма, мы опять «опьяняемся». Да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого. Мы или хотим быть чистыми, или хотим валяться, как свиния в калу. Поэтому думаю, что никакого разделения на «внешнее» и «внутреннее» здесь нет. Человек, изменившийся внутренне, изменится и внешне. Человек, изменившийся на время и «для виду» (придя в Храм), не изменяется вообще. Получается, что он бессмысленно тратит время.
Что касается стрижки волос и косметики, спросите у любого художника, актера, режиссера, влияют ли такие «мелочи» на художественный образ. Эти мелочи очень важны и могут решить, например, характер роли, подсказать актеру, как именно он должен вести себя на сцене. А в жизни они куда важнее, потому что диктуют свои правила уже в реальности, заставляют «обыгрывать» их. Одна и та же женщина в брюках или в юбке, с рыжими, зелеными, светлыми волосами, с накрашенными глазами или губами, с длинными наманикюренными или «естественными» ногтями – все это разные образы, а должен быть один: Божий. Вспомните преподобную Марию Египетскую: могла ли она краситься после того, как осознала свой грех? Конечно, нет, потому что очень захотела измениться.
Сегодня смотрели фильм «А зори здесь тихие…» и обратили внимание на то, что все героини – в юбках, хотя можно ли придумать более «неудобные» обстоятельства? Знаю много женщин, которые водят машину исключительно в юбке, а что касается общественного транспорта в «час пик», то там одинаково неудобно и в юбке, и в брюках.
Простите, Людмила Николаевна, еще несколько слов вдогонку. Вы пишете: «Согласна, что ходить в церковь в чем попало недопустимо, но почему православным христианкам нельзя носить брюки вне стен храма?» Мне кажется, Вы здесь сами себя опровергаете: если недопустимо ходить в Церковь в чём попало, то как может христианка ходить в чём попало вне Храма? Ведь она является членом Церкви на всякое время и на всякий час и всюду должна показывать пример. Церковь не заканчивается за пределами Храма, у неё вообще нет границ, и мы всегда ходим перед Богом. А если христианка всюду ходит «в чём попало», то какая же она христианка? И если внешнее для неё неважно, то почему она так держится за внешнее?
Хочу добавить к словам редактора , что внешний вид является одной из форм проповеди . Если внимательно присмотреться к людям на улице , можно увидеть , какую проповедь несет человек. Например когда женщина одевает брюки она проповедует свободный образ жизни , когда человек слепо следует моде , он как бы говорит , что он готов ко всему новому и для него нет ограничений и.т.д . А какую проповедь хотите нести в мир Вы?
Согласна с Людмилой Николаевной.
Если не произойдет перемен внутренних (а это к пенсии бы обрести. Отдельное спасибо В.В.), то внешнее только показуха.
А как же юбка и платок в Храме — тоже показуха?
Юбка и платок в Храме — начало перемен.
Не знаю как у вас , а у нас некоторые женщины в брюках , заходя в Храм, стыдливо обматываются парео на манер индианок , и смешно и грустно.
А почему перемены происходят только в Храме? Вышел из Храма — и стал таким, как прежде. Побыл немножко «приличным» — и стал обычным. В Храме каялся и разговаривал кротко и приветливо, вышел — и выругался. В Храме терпел, не курил, вышел — и тут же закурил. Не курить курящему человеку физически трудно, и люди, курящие за оградой Храма, даже вызывают сострадание, но юбка никаких мучений не доставляет. Думаю, просто хочется быть, как все, слиться с толпой. И это оказывается более важным, чем какие-то внутренние изменения.
Не у всех есть смелость выделяться из толпы. И надо время, чтобы произошли внутренние перемены и появилась смелость выглядеть не так как все. А тем у кого есть смелость нужны любовь и понимание, дабы не осуждать тех у кого нет смелости. И к пенсии дойдем до приличного христианского вида и внутреннего и внешнего. Вся жизнь христианина- это работа над собой. Нельзя сегодня засеять поле, а завтра собрать с него урожай.
Светлана, но внешний вид — это никакой не урожай, это как раз обработка поля, её нельзя откладывать до пенсии (до осени), иначе ничего не взойдет. Если бы мы считали, что наше спасение исчерпывается переодеванием в другую одежду, это действительно было бы нелепо и ничтожно.
Светлана , 13.07.2019 в 13:03
Юбка и платок в Храме — начало перемен.
Только Вы свое поле начали обрабатывать вчера, а кто-то сегодня. Есть люди, которые еще не знают о том, что у них есть поле.
Нам надо приобретать первую ступеньку любви — терпение.
Да, конечно. Но плохо, если они никогда так и не узнают об этом поле… И если рядом не окажется опытного земледельца.
Марина, я ничего не хочу проповедовать миру, то есть распространять какие-то взгляды, так как не считаю себя вправе это делать. Для этого есть особые люди – проповедники. Я поделилась своим мнением, которое не претендует на то, чтобы считаться истинным. Возможно, я заблуждаюсь, но совершенно искренне.
Ольга Сергеевна, я не сторонница того, чтобы за пределами храма ходить, в чем попало. Я имела ввиду, что одежда должна соответствовать месту. Мы же не пойдем в сталеплавильный цех в вечернем платье (как, впрочем, и в любом другом платье или юбке)? Точно так же и в церковь мы ходим в юбках не потому, что это для всех нас естественно, а потому, что такова традиция, которая возникла задолго до того, как женщины стали носить брюки. А Православие, как Вы справедливо заметили, ревностно хранит традиции. Но если девушка не привыкла ходить в юбках (а таких сейчас немало), то ей незачем ходить в церковь, так как дорога ко спасению ей все равно закрыта и она автоматически попадает в разряд лицемеров? В Храм приходят меняться не внешне, а внутренне, и, если кто-то, выйдя из церкви, выругался, то значит этого изменения, увы, не случилось, в какие бы одежды человек ни рядился. А Вам не доводилось встречать вполне благопристойно одетых юных созданий (в платьях, в том числе, — свадебных) с сигаретой в руках и матерными словами (сказать «на устах» в данном случае неуместно)? Или женщин, которые никогда не носили брюк, но женщинами их назвать можно только по первичным половым признакам? И если уж говорить о том, что женщина должна быть женщиной, то нам нужно поменять весь уклад жизни. Подозреваю, что в библейские времена мы не были настолько эмансипированы, как сейчас. Но, кстати говоря, одежда мужская в те времена мало чем отличалась от женской (по крайней мере, брюк мужчины не носили). Сейчас же женщины во многих аспектах жизни уравнены с мужчинами (во всех, к счастью, нас не уравнять), но вот в одежде почему-то мы должны принципиально отличаться.
Что касается смены образов, когда мы переодеваемся, красим волосы или делаем макияж, то это не более, чем смена формы, которая влияет лишь на то, как нас воспринимают окружающие, а не на нашу внутреннюю суть. Если бы, меняя внешний вид, мы каждый раз становились кем-то иным, страшно подумать, что тогда было бы. Тогда бы и актер мог играть роль только в гриме и сценическом костюме. Но ведь это же не так. Актер вполне способен сыграть роль, в которую он «вжился» и без каких-либо внешних атрибутов.
Фильм «А зори здесь тихие» мне тоже нравится, но в фильмах не всегда отражены исторические реалии. Вспоминается рассказ женщины-фронтовички, которая говорила, что самым сильным ее желанием после войны было – надеть юбку, то есть юбки в полевых условиях не были так уж распространены.
«Но если девушка не привыкла ходить в юбках (а таких сейчас немало), то ей незачем ходить в церковь, так как дорога ко спасению ей все равно закрыта и она автоматически попадает в разряд лицемеров?»
Думаю, девушке разумно разобраться — почему она надевает в церковь юбку и платок и считает неприличным идти туда в другой одежде, хотя в «обычной» жизни одевается иначе. Мне как раз в этом видится формализм и фарисейство: одеваться в Храм, «как положено», хотя в Церкви не должно быть ничего случайного, показного, механического. Знаю девушку (впрочем, честнее назвать её всё-таки женщиной — ей под сорок), которая достаточно долго ходит в Храм, но всегда в джинсах и с непокрытой головой. Поскольку она общается со священниками, думаю, этот вопрос неоднократно обсуждался, но всё-таки она остаётся при своём. Думаю, для неё это принципиальный вопрос: она не хочет притворяться, хочет быть цельной, но не изменившись (как надо бы), а оставшись прежней. Но, по крайней мере, в её поведении ощущается какая-то мысль.
«В Храм приходят меняться не внешне, а внутренне…»
Конечно, но трудно представить себе, что кто-то серьёзно изменился внутренне, а на его облике это никак не отразилось.
«Что касается смены образов, когда мы переодеваемся, красим волосы или делаем макияж, то это не более, чем смена формы, которая влияет лишь на то, как нас воспринимают окружающие, а не на нашу внутреннюю суть».
Непонятно, зачем казаться окружающим тем, кем не являешься? Самое ценное в общении между людьми — это именно внутренняя суть.
«Если бы, меняя внешний вид, мы каждый раз становились кем-то иным, страшно подумать, что тогда было бы. Тогда бы и актер мог играть роль только в гриме и сценическом костюме. Но ведь это же не так. Актер вполне способен сыграть роль, в которую он «вжился» и без каких-либо внешних атрибутов».
У Станиславского в книге «Моя жизнь в искусстве» есть интересный рассказ о том, как он никак не мог найти характер для одной роли, и помогла ему в этом в конце концов одна случайная деталь в гриме: «Но тут, на мое счастье, совершенно случайно я получил «дар от Аполлона». Одна черта в гриме, придавшая какое-то живое комическое выражение лицу,- и сразу что-то где-то во мне точно перевернулось. Что было неясно, стало ясным; что было без почвы, получило ее; чему я не верил – теперь поверил. Кто объяснит этот непонятный, чудодейственный творческий сдвиг! Что-то внутри назревало, наливалось, как в почке, наконец – созрело. Одно случайное прикосновение,- и бутон прорвался, из него показались свежие молодые лепестки, которые расправлялись на ярком солнце. Так и у меня от одного случайного прикосновения растушевки с краской, от одной удачной черты в гриме бутон точно прорвался, и роль начала раскрывать свои лепестки перед блестящим, греющим светом рампы. Это был момент великой радости, искупающий все прежние муки творчества». http://modernlib.net/books/stanislavskiy_konstantin/moya_zhizn_v_iskusstve/read_11/ Грим помогал Станиславскому и в дальнейшем при поисках образа, и в любом профессиональном театре и гриму, и костюму придается большое значение, над этим работают режиссеры, актеры, художники по костюму, гримеры.
У Надежды Тэффи есть рассказ «Жизнь и воротник» — о том, как покупка воротника заставила героиню сначала сменить гардероб, а потом вести себя так, как этот гардероб диктовал ей. https://izdaiknigu.ru/bookread-28154 Рассказ юмористический, но наблюдение совершенно верное. Одежда требует, чтобы ты «обыграл» её и, когда мы покупаем ребенку или дарим кому-то воротничок, джинсы, юбку, шорты, вечернее платье или что-то еще, мы вместе с этим предлагаем и определенный образ.
Представим себе православную женщину, которая, допустим, искренне стремится к целомудренной жизни. Но, приходя из Храма домой, делает макияж и маникюр — как будто подчеркивая чистоту, за которую борется, легким оттенком блуда… Краска на лице ведь не только делает её привлекательнее для мужчин, но и её саму наводит на определенные мысли и приводит в состояние некого самолюбования, желания нравиться, кокетничать и т. д. А теперь подумайте, что проще: научиться контролировать свои мысли и чувства или просто перестать краситься? Первое — почти неподъёмно, второе — элементарно. Если с отказом от внешнего (допустим, от макияжа) станет хоть чуть-чуть легче побороть внутреннее (мысли, чувства), то внешнее нужно изменять с великой радостью! И, наоборот, бороться с грехом в себе и в то же время привлекать его к себе свой внешностью — вдвойне тяжелый труд, и непонятно, по какой причине нужно обрекать себя на него, тем более что на кону — чистота души и спасение.
«Фильм «А зори здесь тихие» мне тоже нравится, но в фильмах не всегда отражены исторические реалии. Вспоминается рассказ женщины-фронтовички, которая говорила, что самым сильным ее желанием после войны было – надеть юбку, то есть юбки в полевых условиях не были так уж распространены».
Не знаю истории военной формы, ничего не могу сказать, но думаю, что, раз в фильме использована именно такая форма, значит, она, по крайней мере, существовала в военных условиях. Если у женщин на войне был выбор — юбка или штаны, значит, режиссер сознательно выбрал именно юбку для создания образа (о чём говорилось выше). Если бы героини фильма были в штанах, это ослабило бы образ.
Благодарен редактору за твёрдую позицию в обсуждаемом вопросе.
«Женщина, красящая лицо свое, великое получит наказание, потому что она дело Божие переправляет, которое совершенно и никакого исправления не требует» (Беседа 17 на евангелие от Матфея св. Иоанна Златоуста)
«Признак нечестной жены — украшать себя ради того, чтобы нравиться другим и иметь от них похвалу, ибо украшенную жену никто честный не похвалит, но только похотливые и бесстыдные люди» (Беседа 61 на евангелиста Иоанна)
Св Тихон Задонский, рассуждая, для чего жены свои лица украшают не видит другой причины, кроме, чтобы людям показаться, ибо не для себя они украшаются, поскольку в домах и спальнях своих бывают без украшения, да и тело того не требует, и здоровья краски не придают, разве вредят. «Плохо они делают, что ходят на банкеты, на браки, на комедии, в компании и прочие собрания; а хуже того, когда в церковь святую с той же безделицей входят и так делают храм Божий позорищем.»
«Истинная красота не с лица, но от добрых и честных нравов познается» (Беседа 14 о женах и красоте св. Иоанна Златоуста)
«Думаю, девушке разумно разобраться — почему она надевает в церковь юбку и платок и считает неприличным идти туда в другой одежде, хотя в «обычной» жизни одевается иначе.» Думаю — потому, что так принято и она уважает церковные традиции, святое место и людей, которых могут оскорбить её джинсы в храме. А может просто боится вызвать справедливый гнев церковных бабушек. Справедливый потому, что если разрешить всем носить джинсы в церкви, то, чего доброго, найдутся и такие, кто сочтет возможным ходить туда в лосинах, трусах и пляжных тапочках. «Мне как раз в этом видится формализм и фарисейство: одеваться в Храм, «как положено», хотя в Церкви не должно быть ничего случайного, показного, механического.» Иначе говоря, прежде, чем идти в храм, нужно ждать, когда посетит искреннее желание надеть юбку и платок навечно?
«Знаю девушку (впрочем, честнее назвать её всё-таки женщиной — ей под сорок), которая достаточно долго ходит в Храм, но всегда в джинсах и с непокрытой головой. Поскольку она общается со священниками, думаю, этот вопрос неоднократно обсуждался, но всё-таки она остаётся при своём. Думаю, для неё это принципиальный вопрос: она не хочет притворяться, хочет быть цельной, но не изменившись (как надо бы), а оставшись прежней. Но, по крайней мере, в её поведении ощущается какая-то мысль.» А, может быть, — поза: мол я считаю, что имею право так ходить, поскольку в Новом Завете нет запрета на ношение джинсов в храме (да и не может быть), а до всех остальных мне нет дела. А платок носить предписано только замужней женщине и тоже — в силу традиций, никак не связанных с верой и спасением.
«Непонятно, зачем казаться окружающим тем, кем не являешься? Самое ценное в общении между людьми — это именно внутренняя суть.» Я не имею ввиду крайностей. Если нарядиться в маскарадный костюм и сделать боевой раскрас, то, наверное, за всем этим, действительно, суть разглядеть трудно. Но хорший макияж не бросается в глаза, он призван только немного подчеркнуть природную красоту и ту же самую суть. Это касается и одежды.
«Представим себе православную женщину, которая, допустим, искренне стремится к целомудренной жизни. Но, приходя из Храма домой, делает макияж и маникюр — как будто подчеркивая чистоту, за которую борется, легким оттенком блуда… Краска на лице ведь не только делает её привлекательнее для мужчин, но и её саму наводит на определенные мысли и приводит в состояние некого самолюбования, желания нравиться.» Если в естественном желании женщины нравиться видеть всегда только блуд, то нужно тогда и одеваться так, чтобы уж наверняка никому не понравиться, даже -себе. Как-то становится уныло от этого. На самом деле, если даже женщина носит платок и юбку, то, наверное, надевает не абы какую тряпку на голову и балахон из мешковины, а выбирает что-то покрасивее, что ей к лицу. Зачем? Не за тем ли, чтобы все-таки нравиться?
Отсутствие макияжа, юбка и платок — не показатель целомудрия. Вспомните дохристианскую Русь. В те времена женщины не знали брюк и косметикой, вероятно, не злоупотребляли, однако же это не мешало им традиционно отмечать отнюдь не целомудренный праздник Ивана Купала.
Хочется ещё добавить: тех, кто склонен предаваться греху, не остановит целомудренный вид. Вспомните пушкинского Дон Гуана, который воспламенился от вида одной только женской пятки под «вдовьим чёрным покрывалом». Женщина в длинной юбке, возможно, даже более привлекательна для мужчин, так как в ней больше тайны. А откровенным или экстравагантным видом сейчас никого уже не удивишь.
«Иначе говоря, прежде, чем идти в храм, нужно ждать, когда посетит искреннее желание надеть юбку и платок навечно?»
Думаю, в первый раз в Храм можно хоть в лохмотьях приползти – и будет на Небесах о таком человеке более радости, нежели о девяноста девяти праведниках. Блудный сын пришёл к Отцу в рубище и принял от Него лучшую одежду. Конечно, мы вправе сказать, что это о внутреннем, но ведь в Евангелии внутреннее часто облечено во внешнее, именно так построены все притчи. Сын мог бы то пировать с Отцом в лучшей одежде, то опять уходить к блудницам, стыдливо пряча брачные ризы (его обсмеяли бы в них), но мы понимаем, что он пришёл навсегда и к прошлому возврата нет.
«А может просто боится вызвать справедливый гнев церковных бабушек».
Может быть, этот гнев церковных бабушек зародился в те годы, когда окружающий мiр еще не пал так, как сейчас. Тогда всё ещё была нормой женщина в юбке и в платке, но некоторые уже стали носить брюки, не покрывать голову, стричься и т.п. И всё же это было очень вызывающе и для «традиционного» человека являлось сигналом того, что такая женщина пала. Поэтому, если эта женщина входила в Храм, на неё могли смотреть, как на явную бесстыдницу, и возмущаться тем, что свой порок она демонстрирует в святом месте. Сейчас эмансипированные женщины стали нормой, поэтому «гнев бабушек» стал менее понятен (возможно, и для них самих). Он воспринимается, как придирка к тому, что стало нормой, как требование соблюдения формальных правил поведения в Храме, и потому кажется нелепым и фарисейским, хотя когда-то, возможно, был призывом к нравственной чистоте.
«Если в естественном желании женщины нравиться видеть всегда только блуд, то нужно тогда и одеваться так, чтобы уж наверняка никому не понравиться, даже -себе. Как-то становится уныло от этого. На самом деле, если даже женщина носит платок и юбку, то, наверное, надевает не абы какую тряпку на голову и балахон из мешковины, а выбирает что-то покрасивее, что ей к лицу. Зачем? Не за тем ли, чтобы все-таки нравиться?»
Думаю, мы утратили вкус к настоящей одежде, не понимаем, как одеться скромно, достойно и в то же время красиво, поэтому на голове у нас и оказываются тряпки. Красота красоте рознь. На иконах не видно женщин с тряпками на голове, мусульманки часто одеты очень красиво и со вкусом (у них традиция не пресекалась так, как у нас). Наверное, мусульманки с детства учатся повязывать хиджаб, чувствуется большое мастерство.
Девушке, которая хочет выйти замуж, конечно, хочется нравиться, но от того, как именно она попытается нравиться, зависит очень многое. Можно думать, что обладаешь богатым внутренним миром, но выглядеть при этом, как блудница. Тогда в конце концов встретишь человека с соответствующими запросами, и все твои «духовные» богатства окажутся в сточной яме. А если речь не о девушке, а о замужней или одинокой женщине, она, наверное, должна не столько нравиться, сколько производить впечатление достойного человека (и быть им). Да будет украшением вашим не внешнее плетение волос, не золотые уборы или нарядность в одежде, но сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом (1 Пет. 3:3-4). Мне здесь особенно нравится слово «человек» — не «женщина»!
«Вспомните дохристианскую Русь. В те времена женщины не знали брюк и косметикой, вероятно, не злоупотребляли, однако же это не мешало им традиционно отмечать отнюдь не целомудренный праздник Ивана Купала».
Язычники тоже были знакомы с целомудрием. Вспомните эпизод из жития святой Ольги, где она (язычница) отвергла нескромные «ухаживания» князя (!) Игоря. Однажды знакомый историк по моей просьбе прокомментировал этот эпизод и сказал, что такое поведение не было исключением для язычников.
«Тех, кто склонен предаваться греху, не остановит целомудренный вид. Вспомните пушкинского Дон Гуана, который воспламенился от вида одной только женской пятки под «вдовьим чёрным покрывалом». Женщина в длинной юбке, возможно, даже более привлекательна для мужчин, так как в ней больше тайны. А откровенным или экстравагантным видом сейчас никого уже не удивишь».
Еще бы! Но это «проблема» распутного Дон Гуана, а не вдовы. Вдова была права, надев черное покрывало, а не платье с глубоким вырезом. Думаю, женщина в длинной юбке действительно носит в себе тайну и становится более привлекательной, но не для тех, кто ищет только телесного. Конечно, Дон Гуанов хватает (его только телесным не назовешь — он знаток и душевного), но при встрече с ними стоит дать понять, что покрывало у тебя не только снаружи, но и внутри.
Конечно в Храм можно ходить и в брюках и без платка (в наше время тебя не выгонят и даже не выругают) , но такая женщина вряд ли сможет жить полноценной церковной жизнью . Ведь в Церковь приходят не только для того , что бы свечку поставить , помолиться и пойти домой. Храм становится твоим домом ,и ты живешь этой жизнью , и эта твоя жизнь самая настоящая , самая первая , самая важная. А когда ты живешь этой жизнью , то всё что предлагает тебе Церковь ( не навязывает ) становится естественным и полезным для спасения. Такая одежда(которую предлагает Церковь) как юбка , платок традиционна для прихожанок Русской Церкви , она ( одежда ) скромна , удобна , не вызывает похотливых взглядов , не отвлекает от молитвы. И знаете , ведь это ещё один повод для смирения . Утром не одела джинсы, а одела юбку — смирилась .Не намазала губы и глаза опять смирилась . Одела платок , смирилась , ещё и как. Вот вам и послушание и смирение для пользы души. А так ,Церковь ничего не навязывает , и не заставляет , как например в мусульманстве. Это только наша свободная воля послушаться доброго совета, или нет.
Марине: «Конечно в Храм можно ходить и в брюках и без платка (в наше время тебя не выгонят и даже не выругают) «. В своём городе я не встречала в храмах женщин без платков, в брюках — приходят, но надевают сверху подобия юбок, которые есть в каждой церкви. Поэтому, думаю, что мало найдется храмов, где на это посмотрят снисходительно. В противном случае, наверное, многие бы ходили в брюках и без платка, потому что многие и ходят в церковь, как Вы говорите, «чтобы свечку поставить, помолиться и пойти домой». Я знаю даже двоих человек, которые слабо верят в Христа, но помолиться ходят в православный храм. Один из них, правда, пробует делать шаги к православию, а другому и так хорошо.
Простите, может быть это и не по теме.
Несколько лет тому назад, летним ранним утром, встретила на улице женщину, проживавшую недалеко от нашего дома.
Женщина была не пьяная, но высохшая от своего недуга. От подмышек до колен обмотана ветхой, уже не белой полупростыней (плечи оголены, ноги ниже колен оголены, а был ли платочек на голове не помню). Передвигалась она мелкими шажками.
Увидев меня спросила, правильной ли дорогой идёт в Храм? И получив утвердительный ответ, продолжила свой путь.
А мне стало её пронзительно жалко, до слёз.
Ведь и она шла своим путём к Богу!
Больше я её не видела.
Дай Бог, чтобы она дошла! Спасибо Вам за рассказ, Людмила.
«Может быть, этот гнев церковных бабушек зародился в те годы, когда окружающий мiр еще не пал так, как сейчас. Тогда всё ещё была нормой женщина в юбке и в платке, но некоторые уже стали носить брюки, не покрывать голову, стричься и т.п. И всё же это было очень вызывающе и для «традиционного» человека являлось сигналом того, что такая женщина пала. Поэтому, если эта женщина входила в Храм, на неё могли смотреть, как на явную бесстыдницу, и возмущаться тем, что свой порок она демонстрирует в святом месте.» Не совсем понимаю, о каких временах речь. Мир пал, когда свершилась революция, но в послереволюционные годы в храмы не ходили, а если где-то все же ходили, то — не те женщины, что носили брюки. До революционной же эпохи вряд ли были «нетрадиционные» женщины, разве что те же революционерки, но они исповедовали другую религию . Позже в СССР нравственные нормы, правда, стали возрождаться, но это были несколько иные нормы, чем те, что были приняты в дореволюционной православной России.
«Можно думать, что обладаешь богатым внутренним миром, но выглядеть при этом, как блудница.»
Конечно, можно, но к чему такие крайности? Обычная девушка с неизвращенным чувством красоты, одетая в брюки, и с макияжем давно уже не воспринимается, как блудница.
«А если речь не о девушке, а о замужней или одинокой женщине, она, наверное, должна не столько нравиться, сколько производить впечатление достойного человека (и быть им).» Но человека без пола не бывает. Мы все либо женщины, либо мужчины, а не бесполые и бесплотные существа. И почему одинокой женщине возбраняется нравиться и хотеть выйти замуж? Что здесь недостойного? Мне напоминает такой подход революционную и раннесоветскую психологию, когда люди обоих полов назывались общим словом «товарищь».
«Язычники тоже были знакомы с целомудрием.» Несомненно, целомудрие было, есть и будет во все времена. Вот только с модой на одежду это никак не связано.
«Но это «проблема» распутного Дон Гуана, а не вдовы. Вдова была права, надев черное покрывало, а не платье с глубоким вырезом.» Разве это только его проблема? Мне представляется, что обоих: он соблазнил на грех, а она поддалась соблазну. Конечно, вдова была права, но это не спасло её от греха (результат все равно тот же, как если бы она надела декольте), потому что от него не спасает скромная одежда, так же, как нескромная (условно говоря) не вводит во грех того, кто не желает блудить. Кто чист, тот не запачкается, а свинья, как
говорят, везде грязи найдет.
«Думаю, женщина в длинной юбке действительно носит в себе тайну и становится более привлекательной, но не для тех, кто ищет только телесного.» Тех, кто ищет только телесного, людьми назвать затруднительно. Человек же (как правило) ищет и того и другого.
Нашу дискуссию можно продолжать до бесконечности, поэтому, на мой взгляд, стоит поставить … не точку, а многоточие. Остаюсь пока при своих взглядах. Благодарю всех и в особенности Вас, Ольга Сергеевна, за интересный разговор и терпение.
«Товарищи» были мужеподобны независимо от пола, а в Церкви этого нет, во многом благодаря именно юбке и платку. Тем не менее, у души нет пола, и, совершенствуясь как христиане, мы не становимся совершенными женщинами или совершенными мужчинами, но уподобляемся Богу.
Соглашусь с Мариной в том, что, изменяясь внешне, мы смиряемся и начинаем понимать, насколько трудно даётся смирение (что уж тогда говорить о внутренних переменах!).
И Вам спасибо за беседу, Людмила Николаевна. Знаю, что переменить свои взгляды очень трудно, особенно если не на кого опереться.
Это просто клад! Очень много для себя здесь нашла, словно глаза стали открываться. Спаси Господи! Надеюсь, выйдет книга, она будет одной из моих любимых. Только одно резануло: » Но как спасаться в суете?» (про детей, бегающих по монастырю). У меня двое маленьких детей, суета непрерывная. Так как же спасаться в суете? Как стать «святой матерью»? Как было бы замечательно, если бы батюшка, может быть, побольше рассказал о своей маме, в пример для нас. Простите, ради Бога, если что не так.
Нашла ответ на свой вопрос «как спасаться в суете» у святителя Феофана Затворника, которого очень полюбила, благодаря этому сайту. Спаси и сохрани, Господи, авторов, создателей сайта на многая лета! Вы Божие дело делаете.
«Он <епископ Феофан (Быстров) >вёл дневник. Мне удалось почитать его… Чем дальше он вёл его, тем увеличивались выписки из Свв. отцов; так что в конце его Еп. Феофан выписывал одни выдержки из них. Но очевидно, они отвечали каким-то его личным переживаниям… Потом записи почему-то совсем прекращаются… Вероятно, он увидел, что эти выдержки несравненно авторитетнее, чем собственные мысли».
Митрополит Вениамин (Федченков). Владыка. Записки об архиепископе Феофане (Быстрове)
Какие ценные мысли, как хорошо от этого на душе.
Многая лета Батюшке.
Низкий поклон батюшке за правду
«А последние времена (будут) богаты на сети (для уловления душ)». … «Торопливость и спешка не дадут осознаться (отстояться) душе, и душа не познает себя». … Доброе восприятие жизни. С малых лет я уже знал от матери, что нельзя обижать вдов, сирот, калек, глухих, слепых, слабых, нельзя смеяться над ними — Господь за них! … «оправданное слово для мерзости, слово, которое обличит мерзость греха». «Церковь (Христова) вообще противостоит мiру, греху, хранит добродетели, несвойственные нашему времени, возвращает человеку утраченную целостность, отрезвляет его».
«Человек, изменившийся внутренне, изменится и внешне». … «Истинная красота не с лица, но от добрых и честных нравов познается» (Беседа 14 о женах и красоте св. Иоанна Златоуста). … «Да будет украшением вашим… сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом» (1 Пет. 3:3-4).
И размышления пастыря (о. Романа (Матюшина), доказывающего собственной жизнью то, что кроме самого себя, пребывает во временной жизни земного пребывания Правда, которая дана Свыше. «… душа (некоторых… сопротивляется и) не воспринимает прочитанное, является свидетельством нашего несовершенства и неготовности воспринимать Слово Правды».
«Не сообразуйтеся веку сему»…
Отец Роман в своих трудах глаголет.
Уж он то знает, что к чему
И по указке жить он точно не неволит.
Мы сами уж давно «живем с усами»,
События порою обгоняем,
А если что не так по жизни с нами,
То не себя, других мы обвиняем.
С себя ведь прежде надо начинать,
Определить дела свои, поступки.
На Божию волю чаще уповать,
Не забывать, что мир наш очень хрупкий.
Вот и подумаешь, а нужно ль это?
Блистать как все, а не иначе?
В конечном же итоге ждёт всех небо…
А о душе своей так редко плачем…
15.12.2022 , Р.В.
Во время встречи в Брянской областной библиотеке имела возможность приобрети несколько книг иеромонаха Романа. «Не сообразуйтеся веку сему» купила два экземпляра (себе и для православной женщины в подарок к Рождеству Христову). Прочитала книгу за два вечера. На одном дыхании. Теперь перечитываю медленно. Вникая внимательнейшим образом в каждое предложение. Читая отдельные страницы испытываю чувство стыда за… себя. Вывод: вот по какой книге нужно нам учиться быть христианками… Спасибо Вам, отец Роман. Книги стихов, конечно же. тоже читаю часто.
Просто диву даешься как мы вцепились в брюки и косметику)). Любой ценой готовы оправдать их ношение как нечто не столь значимое в христианской жизни. Самообман! Святые отцы четко об этом прописали!
А как же быть с тем, что Бог не в храме, а в ребрах?
Спаси, Господи, отца Романа! Как же он всё правильно сказал про внешний вид. Позор нам, позор! Позор обществу, в котором женщины считают нормальным, чтобы их пятую точку всем было видно. Все пожилые в штанах поголовно, молодёжь тоже. А теперь, кто носит платок и длинные юбки становятся изгоями. Я перестала платок носить. Не могу. Достали вопросами: приняла ли ислам. Родители достали, и их тоже достают вопросами о моём странном внешнем виде. Это стыдно ходить в платье или юбке. Вот до чего дошли люди в глубинке. Во Владимирской области живу и ужасаюсь всеобщему помрачению. Спрашивала даже у архиерея, почему не скажут женщинам о внешнем виде. Но никто, конечно, на моё письмо не ответил. Звонили в епархию трижды. Отмалчиваются. Нет, говорят, для вас ответа.
Евгения, в Москве и Санкт-Петербурге сейчас многие носят юбки и платья, и это не обязательно церковные люди – просто это красиво и, по-видимому, модно. Стыдного тут точно ничего нет. И вообще юбка, платье – это, на мой взгляд, даже с вполне светской точки зрения на несколько ступеней выше, чем какие-то штаны, уродующие женщину и превращающие её в «товарища». Если бы у нас было сословное общество, платье было бы принадлежностью высших сословий. С платком труднее, понимаю Вас. Меня тоже иногда спрашивают об исламе, причём порой пожилые люди, которые, кажется, должны помнить, что когда-то русские женщины покрывали голову. Но если кому-то не стыдно ходить с красными или зелёными волосами (как с этим у вас во Владимирской области?), то неужели должно быть стыдно носить платок?
Отец Георгий Максимов в одной беседе рассказывал, что ходит везде в подряснике и что однажды благодаря этому то ли в Индии, то ли где-то ещё к нему подошёл на улице человек и сказал, что хочет креститься. Когда вижу на улице священника в подряснике, мне хочется склонить перед ним голову, когда вижу в светской одежде – смущаюсь, как будто застала его за чем-то неприличным. И наш внешний вид тоже должен быть своего рода проповедью. А главное – он нас самих настраивает на другой лад. Да, отделяет от мiра, психологически это бывает трудно, но ведь так и должно быть.
Кстати, почти уверена, что Ваша мама, глядя на Вас, со временем тоже захочет надеть платье.
Несколько лет назад, переживая по этому поводу, написала небольшое размышление – может быть, Вам будет интересно: https://vetrovo.ru/inoi/nadporozhskaya-jurodstvo/ .