Много лет хотелось побывать в Храме Покрова на Нерли. Казалось, что этот Храм — совершенство красоты, осколок и символ Святой Руси. Может быть, дело в моём неумении понимать и любить людей, но Святая Русь всегда представляется мне как пейзаж, а не как портрет, хотя со временем всё больше думаю о том, что страна — это в первую очередь её люди. На свете много добрых, отзывчивых и верующих сердец, соприкосновение с ними — радость, и всё-таки Русь для меня — это бескрайние поля и далёкие Храмы. Может быть, ещё потому, что их облик не искажён грехом, и не нужно прилагать никакого труда, никаких душевных сил, чтобы увидеть в них Божье.
Мне так долго хотелось побывать возле этого Храма, что стала опасаться: может быть, так много напридумывала себе о нём, что реальность не тронет так сильно, как собственные фантазии — так бывает, когда идеализируешь человека на расстоянии, а потом встречаешь его настоящего и никак не можешь втиснуть вымышленный образ в правду жизни.
… В Храме Покрова на Нерли мы оказались в конце октября. В этот день обещали дождь со снегом, и мы боялись, что не дойдём до Храма без резиновых сапог. Но дождя и снега не было. Было тёмное, низкое небо и сильный ветер. Храм Покрова стоит невдалеке от Боголюбского монастыря — нужно перейти через речку, потом через большой железнодорожный мост. И вот, спустившись по ступенькам с этого лязгающего железом моста, мы оказались в другом мире.
Я даже растерялась, оказавшись в этом поле. Мелькнуло в голове, что, может быть, это какой-то заповедник — разве бывают такие безбрежные незастроенные поля? Позже оказалось, что по весне здесь разливаются Клязьма и Нерль, затопляют всё вокруг, поэтому застраивать поле бессмысленно. Прямо, чуть вправо шла простая полевая дорога, упирающаяся в горизонт. А налево — мощёная дорога к Храму. Он чуть светлел вдалеке, маленький и на расстоянии не такой прекрасный.
Кажется, я стала фотографировать, и потому отстала от своих друзей. Половину пути до Храма и обратный путь я проделала в одиночестве. Я шла, и меня продувал ветер, но от него не было холодно, наоборот — хотелось, чтобы он продул всю голову, выветрил оттуда всё ненужное. Было очень хорошо и немного страшно, казалось, душа вздымается с ветром над землёй — и непонятно было, что со всем этим делать. Долгие годы все впечатления полагалось записывать или хотя бы фотографировать. Я шла и думала, что я могу об этом сказать? Ничего. Может быть, попробовать сочинить стихотворение? Придумала строчку, но дальше дело не шло, и чувствовала, что строчка мне мешает. Доставала то телефон, то фотоаппарат, фотографировала, но с какой-то досадой — может, и пригодится когда-нибудь, но сейчас мне совсем не до этого! В конце концов, подумала, что мы не обязаны фиксировать каждое мгновение своей жизни. Нельзя запечатлеть молитву или ветер в поле, но можно попробовать какие-то мгновения ими жить.
Позже вспомнила стихотворение Гумилёва:
… Но что нам делать с розовой зарёй
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо…
Но в тот момент никакого Гумилёва не было в моей голове. Вспоминалось, что в двадцать с чем-то лет я твердила, что хочу уйти по дороге в поле (и надо бы было идти, но уже было поздно). И ещё — песнопение иеромонаха Романа:
Тихо иду
В белой рубахе по полю,
И журавли,
Словно кресты колоколен.
Наверное, я и хотела когда-то куда-то уйти, потому что слышала эту песню.
Да, это очень красивый Храм. Издали — маленький, затерявшийся между небом и бескрайним полем, вблизи — белокаменный великан, стоя возле которого, видишь уносящуюся в небо мощь, но не видишь его вершины. Нам рассказали, что в годы безбожия подростки жгли в этом Храме костры, но даже это показалось чем-то ничтожным — какие костры могут повредить или унизить Божие?
… Так я и думала, что эта дорога к Храму останется просто моим воспоминанием, которое со временем, скорее всего, обречено померкнуть, и меньше всего ожидала, что оно будет запечатлено кем-то другим. Но художник Александр Шадурин, глядя на мои неумелые и случайные фотографии, сумел сказать то, что не получилось сказать у меня. Он знает толк в неброской красоте и, видимо, знаком с этим мучительным чувством — невозможностью выразить невыразимое. Может быть, другому человеку легче описать невыразимое для тебя. Да и моё ли это? Наверное, это уже его собственное ви́дение, мысли и чувства, его Святая Русь, потому что, как написал Александр Васильевич в одном письме — разве Святая Русь не может быть личным?
Сайт «Ветрово»
22 ноября 2023
Спаси Господи
Юдоль плача… Может быть, это еще печаль и о том, что «не с кем красотою поделиться», как писал батюшка Роман. Мне это так знакомо! Благодарю, Ольга Сергеевна, за то, что пишите. Всегда очень жду Ваших заметок.
Большое спасибо, Екатерина! Если Бог благословит, надеюсь, что-то ещё напишется.
И не только Екатерина! Многие ждут! Ольга Сергеевна, всегда ждём!Большое пребольшое спасибо, Вы выразили невыразимое. И так близко, понятно всё, о чём пишите. Просто и тихо ложится на сердце. Да их облик, облик Святой Руси не искажён грехом!
Дорогая Ольга Сергеевна, я тоже, как и многие, жду Ваши рассказы, в которых, как всегда, отражается искреннее и настоящее мироощущение, где проявляется подлинный интерес к поиску высших жизненных целей и честный ответ на свои вопросы. И удивляюсь, как многое чувствую также. Невозможность выразить невыразимое у меня обычно переходит в неумелое моё благодарение Всевышнему просто за то, что оно есть, хотя это и не понимаю. И ещё в уверенность, что в Жизни будущего века всему найдётся объяснение и причина.
Спасибо, что Вы пишете свои наблюдения о духовной жизни. И спасибо художнику Александру Шадурину за его картины и фотографии! Это то чудо, которое помогает исцелению души, также как сама природа, поэзия, уединение и покой.
Спасибо! Все ясно увидела.