Ольга Надпорожская. Три дня иллюзии

О фильме протоиерея Сергия Баранова

Не каждый священник решается или имеет возможность говорить о войне. Есть Храмы и православные издания, где эта тема остаётся закрытой или её касаются только намёками. А вот протоиерей Сергий Баранов, духовник орского Иверского монастыря, снял целый документальный фильм «Три дня войны» — о том, как побывал на передовой. На сайте монастыря приводятся слова отца Сергия о рождении фильма: «Мы возвращаемся домой с Дмитрием, послушником Свято-Духовского скита. Два дня молчим под впечатлениями увиденного. И у меня перед глазами — вся линия фильма, по каждому дню, каждый кадр… Еду и смотрю фильм, который мне Господь показывает. Не стесняюсь это сказать. На второй день я останавливаю машину и говорю Диме: смотри, вот это будет началом фильма. У дороги в поле дерутся в смерть, не останавливаясь, два оленя. Очень символично. Мы сделали видеокадры. Господь как бы точку поставил. Всё это вы видите на экране. Тут даже моего творчества не было».

Символические кадры с дерущимися оленями и деревом, с которого срывается стая птиц — словно само дерево рассыпается на части — стали своего рода вступительным словом к фильму. Это вступление очень красиво: движения замедлены, цвета настолько приглушены, что кадры становятся почти чёрно-белыми, звучит музыка и молитвенные размышления отца Сергия. В общем-то, в такой стилистике сделан весь фильм, но во вступлении и заключении многие кадры становятся почти что живописью. Они производят завораживающее впечатление — но тут же возникает ощущение, что ты попадаешь в мiр «чистого искусства», очень далёкий не только от идущей сейчас войны, но и от реальности в целом. И это ощущение только усиливается по мере просмотра фильма. В упомянутом философском вступлении к фильму автор задаёт Богу вопрос — «Почему бывает война, где в это время Ты?». Затем следуют три военные истории — три «дня» войны, а в конце заключение: «ответ» Бога.

У истории первого «дня» наиболее чёткий сюжет, и её отец Сергий рассказывает, просто сидя перед камерой. Задумка правильная: история настолько страшная, что её и слушать тяжело — ужасная гибель сына от руки бандеровцев на глазах и практически в объятиях матери. Какие-то дополнительные средства выразительности здесь излишни — как сказал однажды иеромонах Роман, «ни красоту, ни правду не нужно приукрашивать». Но, к сожалению, в рассказе отца Сергия без приукрашиваний не обошлось. Во-первых, он подчёркивает трагичность истории тем, что и говорит о ней подчёркнуто трагически, через паузы, как бы с трудом, и в этом есть налёт театральности (хотя как-то раз мне довелось услышать от профессионального актёра: грустный текст нельзя произносить грустно). А во-вторых, рассказ отца Сергия по-прежнему сопровождает музыка. Это произведение эстонского композитора Арво Пярта — думаю, именно такую музыку называют «медитативной»: она неспешная, задумчивая, как бы вращающаяся на месте, порой угнетающая. А у музыки есть такое свойство: если соединить её с любыми кадрами – даже самыми невыразительными, будничными — они уже покажутся эпизодом из художественного фильма. И история, которую рассказывает отец Сергий, благодаря этому тоже начинает казаться какой-то условной реальностью. Похожее чувство возникает, например, когда Дмитрий Дюжев читает на сцене главу из книги «Несвятые святые». Благодаря актёрскому чтению история о реальном человеке, монахе, к тому же объявленном «несвятым святым» (то есть всё-таки почти что святым!) превращается в какой-то эпизод из «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». Очень мило, конечно, и очень смешно, но при чём же здесь совершенно конкретный, хотя уже и покойный монах? Очень страшна история, рассказанная отцом Сергием — за ней стоит физическая смерть одного человека и разорванное горем сердце другого. Эта история объясняет, почему началась война — тем, кто до сих пор этого не понял, она оправдывает эту войну, но зачем же превращать её в литературно-музыкальную композицию?

У истории второго «дня» сюжета почти нет, вся она — сплошное философское размышление. Звучат эти размышления в морге, где отец Сергий отпевает погибших накануне солдат. Съёмки сделаны мастерски: медленно качается кадило, мы видим силуэты убитых, лежащих прямо на полу, порой крупным планом — их руки и обнажённые стопы, и слышим голос отца Сергия. На теме рук и ног хотелось бы остановиться отдельно. Простите, если здесь придётся перейти черту допустимого, ведь речь идёт о телах по-настоящему убитых людей, причём в фильме указано название батальона, в составе которого они воевали. То есть их матери и жёны, просматривая этот фильм, смогут догадаться, что это тело их сына или мужа. Так вот, эти руки и ноги тоже сняты очень красиво. Знаете, на них посмотришь — и, в общем-то, остального фильма не нужно. Кадры, как уже говорилось выше, по цвету приближены к чёрно-белым, но вот мы видим на ступнях тёмно-красную кровь. Или вот священник берёт покойного за руку, тоже в застывших струйках крови — и она оказывается мягкой, как будто человек только что скончался. На полу свежие капли — и они похожи на кровь, хотя в это трудно поверить. В одном из своих видеообращений Евгений Пригожин тоже показывал убитых солдат, касался их рукой и говорил что-то вроде «вот, кровь ещё не высохла» — чем вызвал справедливое возмущение тех, кто это видео посмотрел. Но Пригожин подобными кадрами хотел встряхнуть нас, убедить в своей правоте, привлечь на свою сторону — а отец Сергий подаёт их как философ и эстет. За кадром звучит его задумчивый голос: «И вдруг там, в этой точке бытия, я ощущаю новые, незнакомые нотки. Сквозь отвратительность, омерзительность смерти звучит как-то тонко, тонко, но очень отчётливо тихая мелодия жизни, которая идёт от каждого из них… Мне не отвратительно и не страшно. Это что-то другое, это реквием. Реквием, который играет самый величественный орган. В нём утопают звуки моего голоса, звяканье кадила. Звук его настолько пронзителен и печален, что… послевкусие остаётся ещё несколько дней. А может, и на всю жизнь. Оно и теперь во мне».

Здесь становится понятно, почему весь фильм сопровождается музыкой. Это — та «тихая мелодия жизни» и одновременно «реквием», который услышал отец Сергий. Если попытаться сформулировать, что именно он имеет в виду, то, наверное, это жизнь бессмертной души, дыхание Духа Святого — иначе непонятно, что за «мелодия жизни» исходит от усопших. И эту «мелодию» отец Сергий распространил на весь фильм, поскольку во всём фильме пытается сказать о присутствии Божием на войне. Но передавать мир невидимый, благодать Духа Святого с помощью оркестра… конечно, это в духе нашего времени, но разве не должен священник его избегать? Здесь уже не только обыденная реальность, но и реальность духовная становится произведением искусства.

Когда я смотрела «День второй», мне вспомнилось, как однажды нас с маленьким сыном увезли на «Скорой помощи» в больницу. Там ему пришлось проделать неприятную процедуру, сын кричал, я стояла в коридоре. Один человек сказал после этого, что я, наверное, с профессиональным интересом поехала в эту больницу — ведь мне как «писательнице» нужны сильные ощущения. Слышать это было неприятно: я что, буду использовать страдания ребёнка как источник вдохновения? Но сейчас мне так же неприятно слышать слова отца Сергия о «послевкусии». Какое уж тут послевкусие, людей убили. Разве можно использовать чью-то смерть ради самовыражения, пусть и очень талантливого?

И ещё одна история. Много лет назад я была подписана на рассылку фонда, который помогал больным детям. Мне постоянно приходили по почте рассказы о них, и сердце обливалось кровью, когда я это читала, пока однажды не поняла, что… как будто упиваюсь своим состраданием. А ведь его запросто можно сделать предметом искусства, и тогда чужие страдания действительно станут дровишками, которые можно подбрасывать в костёр творчества, и только. Так Марина Цветаева однажды была влюблена, а когда роман завершился, не узнала своего возлюбленного при встрече. Она плохо знала, как он выглядит: ведь он был нужен ей в основном как источник вдохновения, подпитка внутренней жизни.

«День третий» в фильме отца Сергия — это рассказ о венчании на передовой. Он венчает не очень молодых людей прямо на поляне, невеста, хотя и с фатой, но тоже в военной форме. Вокруг собрались друзья, молодых снимают, поздравляют, подносят им хлеб с солью. Это выглядит как вызов войне и смерти, отец Сергий сам говорит: «Мы совершали венчание вопреки, назло, наперекор всему, что вокруг». И дальше: «Можно ли было всё это сделать в безопасном, укромном месте? Да». Признаться, такой же вопрос возник у меня. Жених и невеста сами признались, что они гордые люди, они и венчаясь хотели сражаться. А ещё понятно, что им хотелось, чтобы свадьба была красивой, и им это удалось. Даст Бог, окончится эта война, вернутся домой, и всю жизнь будут помнить и рассказывать о своей свадьбе. Но… если делалось это во имя любви, то, может быть, стоило, любя, поберечь друг друга? Ведь Таинство было бы Таинством и «в безопасном, укромном месте», и это ни в коей мере не было бы уничижительным для него. Есть же грань, за которой исповедание веры и любви становится их демонстрацией. Что-то должно быть важнее: жизнь или красивые картинки, на которых она запечатлеется.

Заключение фильма — это «ответ Бога» на вопросы отца Сергия. «Где Ты, когда идёт война?» — спрашивает отец Сергий, и Бог «отвечает»: «Чадо, я на войне, в самой её гуще. В каждом событии, в каждой секунде. Я здесь ещё отчётливей, чем в мирное, спокойное время, контрастней, определённей… Мои руки держат каждый пакет гуманитарной помощи. Мои руки — это руки хирурга у операционного стола. Мои руки — в руках бойца, который тащит раненого товарища под бомбами, в крови, в грязи. Мои руки протягивают похоронку матери убитого сына. И они же обнимают её. Мои уста целуют её заплаканные глаза».

Если бы отец Сергий сказал от себя: «Я верю, что Бог на войне. Что Он в каждом событии, в каждой секунде…» — это было бы совершенно естественно. Но он говорит от имени Бога. Прошу прощения за такую параллель, но мне этот «разговор с Богом» чем-то напомнил песню Розенбаума «Блюз Господень»:

Конечно, «разговор с Богом», который предлагает отец Сергий, совсем иной, и аудитория его иная, и всё-таки это тоже выдумка. Розенбаум выдумывает в меру своего представления о Боге («боги тоже иногда сидят в пивной»), отец Сергий — в меру своего. Конечно, он знает о Боге больше, потому что служит Ему, но тем удивительнее, что верит: фильм «Три дня войны» показал ему Сам Господь, а значит, и «ответ» Свой в каком-то смысле продиктовал.

Кстати, завершает отец Сергий свой фильм, как постскриптумом, тоже песенкой — видимо, просто для того, чтобы снять напряжение, потому что смысла и ясности она точно не добавляет:

Нужно отдать отцу Сергию должное: он нашёл в себе мужество побывать на войне и рассказать об этом. Но, похоже, во время работы над фильмом художник победил в нём священника. Конечно, не мне рассуждать о таких вопросах, но вспоминаются слова святителя Игнатия (Брянчанинова): «Если… человек будет руководствоваться прежде очищения истиною своим вдохновением, то он будет издавать для себя и для других не чистый свет, но смешанный, обманчивый». Сказано это было о Гоголе и, по большому счёту, для него это было не так уж плохо: произведения мiрского писателя всё-таки издавали свет, хотя бы и смешанный! Но отец Сергий — священник, и мы ждём от него действенного слова, которое встряхнёт и отрезвит, просветит Светом истинным, даст силы жить, а не унесёт в мiр иллюзий!

Ольга Надпорожская
Сайт «Ветрово»
22 июля 2023