Ольга Надпорожская. Чужая мечта

Среди песен о море, которые вспомнились во время морского путешествия, была и песенка Новеллы Матвеевой, которую автор исполняла, как всегда, совсем детским голосом:

Много песен и стихов слышала я о мечте — их и вправду море, но недавно прочитала слова, сказанные в прозе, которые словно подытожили всё прежде услышанное и прочитанной о ней:

«В развитии помыслов в слова мы встречаем и мечтание, которое становится помощником в грехе. Мечтание есть удобрение, которое питает наш помысел и делает его очень живым и выразительным. Оно есть некая живопись, которую я вижу и воспринимаю. Оно есть некая ужасная вещь, некое состояние виновности, потому что оно есть не зрение Бога, но наслаждение неким другим образом внутри моей души. Когда меня атакует мечтание, то я уже завоёван и не могу далее сражаться: я связан по рукам и ногам и мне нужны очень большие усилия, чтобы его стряхнуть с себя. Мечтание же имеет силу снова приходить: оно очень легко снова возвращается, сколько бы я его ни изгонял». Это из «Толкования архимандрита Эмилиана Симонопетрского на «Слово о трезвении» св. Исихия», случайно попавшего ко мне в одном журнале. Слова эти поразительны тем, что они, как мне сразу подумалось, не только о нашем собственном мечтании, но и об искусстве.

В самом деле, разве нельзя назвать художественное произведение чужой мечтой высочайшего уровня, мастерски переданной другим? Разве поэма, роман, фильм или картина не есть такое мечтание? Известно, что, читая книгу или просматривая фильм, мы отождествляем себя с героем; происходящее с ним происходит с нами; погружение в произведение искусства — способ прожить чужую жизнь, сделать её своей, внутренне испытать то, что никогда не испытал бы в реальности. Это как будто ноты, написанные композитором для того, чтобы произведение сыграла твоя душа. И вот перед нами сокровищница мечтаний: мировая культура. Выбирай то, что по нраву, и каждый действительно находит в ней что-то своё, у каждого свои пристрастия, свой вкус к мечте. А она питает и развивает этот вкус, уносит за собой, «и всё зовёт, зовёт к дальним местам…» Если бы произведение культуры было, по словам архимандрита Эмилиана, зрением Бога! Но нет, оно – «наслаждение неким другим образом внутри моей души». А когда внутренне наслаждаешься чем-то, неминуемо придёшь к желанию насладиться тем же в реальности. И насладишься…

Конечно, принято говорить, что культура сеет «разумное, доброе, вечное», но произведения, наполненные, как житница, таким «зерном», по пальцам можно пересчитать. Потому что такое зерно — это Слово Божие, и вечное, и доброе, и разумное, и мы знаем Книгу, в которой оно заключено, знаем Того, Кто Сам есть Слово. Знаем, но не живём этим, потому что на самом-то деле вечное и разумное не очень нас интересует, не погружается в него наша душа. А погружается она — в мечту, потому что с ней проще перенести тяготы и мрак земного существования. Это некое обезболивающее, анестезия, общий наркоз, ложка мёда в бочке дёгтя. Чужая боль, чужая любовь, чужое страдание, чужое наслаждение — чужая мечта, превращённая в изысканное кушанье для души. Оглядываясь назад и вспоминая произведения, которые любила в юности, думаю: это пособие для тех, кто хочет покончить с собой; это — приманка для тех, кто склонен впадать в запой; а это, о «любви» — для будущих блудников. Это прекрасное удобрение, которое питает зерно не «разумного, вечного», а гибельного и греховного, и оно, стремительно возрастая, приносит свои плоды. Не зря в житии преподобной Марии Египетской говорится о том, что в пустыне ею «овладевало желание любодейных песен, они будто слышались… смущая сердце и слух». И говорится об этом сразу после слов о том, что ей хотелось вина: ведь и песни пьянят и тянут вернуться на забытый грех.

Где-то я слышала о том, что притчи, сказанные Спасителем — своего рода прообразы будущих художественных произведений, написанных христианами. Отец Георгий Селин пишет в своей статье, что каждая притча Христа — это «выраженная земным языком и в земных понятиях реальность, виденная Сыном у Отца». Не знаю, так ли: ситуации, описанные в притчах, кажутся такими земными. Но они и вправду сказаны не ради красоты слова, а ради смысла, они никогда не склоняют к греху, а показывают выход. Странно представить, что кто-то, прочитав притчу о блудном сыне, захочет уйти от отца и повторить «подвиги» героя. Но всякий человек с живой душой, услышав её, поймёт, что он уже этот сын, уже покинул Отца и что его ждут, надо вернуться. Если же взять художественные произведения великих «христианских» писателей, грех в них почти всегда описан ярче и правдивее, чем покаяние. Передать же состояние святости — задача почти невыполнимая для светского писателя. И, видимо, поэтому Гоголю, задумавшему описать в «Мёртвых душах» ад, чистилище и рай, удалась только первая часть — ад. И именно поэтому нашей современнице Юлии Вознесенской в бестселлере «Мои посмертные приключения» тоже неплохо удалось сказать о мытарствах и аде, а вот рай у неё бледен и невыразителен. Кто может передать состояние святости и поделиться им? Конечно же, только тот, кто сам свят (бесполезно писать о том, чего не знаешь), но творения святых отцов у нас не в чести, нам нравятся творения грешников. Потому что подобное притягивается подобным, и нашей душе нужна родственная ей мечта.

«Мечта, — говорится в словаре Даля, — всякая картина воображения и игра мысли; пустая, несбыточная выдумка; призрак, видение, мара». «Мечтать – играть воображением, предаваться игре мыслей, воображать, думать, представлять себе то, чего нет в настоящем; задумываться приятно, думать о несбыточном». В этимологическом словаре сказано, что слово «мечта» восходит к той же основе, что и мигать (мерцать, сверкать) и первоначально означало «призрак, видение».

Нет, я не против чистой детской мечты, и меня радует, когда ребёнок мечтает стать лётчиком, учителем или врачом, потому что многие в наше время хотят быть блогерами, ютуберами и бизнесменами. Маленькие дети порой мечтают стать священниками или монахами, но потом эта мечта куда-то уходит — по-видимому, вместе с чистотой. Грустно, когда ребёнок черпает мечты из взрослых фильмов и книг, где герои живут страстями, где сладостна даже расплата и гибель за них, а покаяние — редкий гость. Тогда, погружаясь в мечту, ребёнок перестаёт быть дитём, потому что слова «детство» и «девство» тоже не случайно созвучны.

Нет, не хочу я плыть по морю мечты: по сути, это то же море житейское, потому что внешнее и внутреннее всегда отражают друг друга. Но есть и другое море — бездонный океан милосердия Божия. В толковании на слова Псалтири Бездна бездну призывает говорится: «Бездна — это множество воды, в которой невозможно достать нижнего предела… Бездна грехов моих требует бездны милосердия Божия; и уповаю, что бездна милости Божией победит бездну грехов моих, если я искренне буду призывать её». Авторы толкования — святые Василий Великий и Иоанн Кронштадтский: между ними лежала пропасть столетий, но они были согласны друг с другом, и слово их — особое, попадающее очень глубоко, оно не такое, как слова о мечте. И нечего к этому слову добавить, можно только просить:

Ольга Надпорожская
Сайт «Ветрово»
13 сентября 2019