Ах, прости, святой угодник!
Захватила злоба дух:
Хвалят бурсу, хвалят вслух;
Мирянин — попов поклонник,
Чтитель рясы и бород —
Мертвой школе гимн поёт.
Ох, знаком я с этой школой!
В ней не видно перемен:
Та ж наука — остов голый,
Пахнет ладаном от стен.
Искони дорогой торной
Медных лбов собор покорный
Там идёт Бог весть куда,
Что до цели за нужда!
Знай — долби, как дятел, смело…
Жаль, работа нелегка:
Долбишь, долбишь, кончишь дело —
Плод не стоит червяка.
Ученик всегда послушен,
Безответен, равнодушен,
Бьёт наставникам челом
И дуреет с каждым днем.
Чуждый страсти, чуждый миру,
Ректор спит да пухнет с жиру,
И наставников доход
Обеспечен в свой черёд…
Что до славы и науки!
Всё слова, пустые звуки!..
Дали б рясу да приход!
Поп, обросший бородою,
По дворам с святой водою
Будет в праздники ходить,
До упаду есть и пить,
За холстину с причтом драться,
Попадьи-жены бояться,
Рабски кланяться рабам
И потом являться в храм.
Но авось пора настанет —
Бог на Русь святую взглянет,
Благодать с небес пошлет —
Бурсы молнией сожжёт!
Иван Никитин (1824 – 1861)
Сайт «Ветрово»
19 апреля 2024
//И ещё зачитывался никитинским «Утром»: «Звёзды меркнут и гаснут…»//, ― пишет отец Роман о творчестве И. С. Никитина в статье «Ревнуя поревновах о Господе Бозе моем!»
Признаюсь, почти не знаком с литературой Ивана Саввича. Википедия пишет о нём: «С восьми лет учился в Воронежском духовном училище, а с 1841 года — в Воронежской духовной семинарии. Пьянство и буйный характер отца привели семью к разорению, и Иван Никитин в 1843 году вышел из философского класса семинарии, чтобы помогать отцу в торговом деле. Тем не менее, семинария дала Ивану Никитину многое, хотя казённая и скучная система образования юноше не нравилась и, своё отношение к этому укладу жизни он потом выразил в «Дневниках семинариста» (1861)».
Пьянство и буйство отца-священника, о котором говорится в Википедии, решительно не вяжется с «Дневником», где Никитин пишет: «Батюшка мой такой тихий, такой незлопамятный! Если ж случается мне что-нибудь набедокурить, он покачает головою, сделает легкий упрек — и только. Между тeм, странное дело! я так боюсь его оскорбить… А вот, помню я, был у нас учитель во втором классе училища, Алексей Степаныч, коренастый, с черными нахмуренными бровями и такой рябой и корявый, что смотреть скверно. Вызовет он, бывало, тебя на средину класса и крикнет: «Читай!» А из глаз его так и сверкают молнии».
Ох, знаком я с этой школой!
В ней не видно перемен:
Та ж наука — остов голый,
Пахнет ладаном от стен.
Искони дорогой торной
Медных лбов собор покорный
Там идёт Бог весть куда,
Что до цели за нужда!
Знай — долби, как дятел, смело…
Всё-таки, как ни мрачны эти описания Никитина, они ― светлы. Сейчас поясню свою мысль, но прежде хочу заметить, что строки: «Там идёт Бог весть куда, / Что до цели за нужда!», мне представляются неудачными. Насколько я понимаю, поэт хочет сказать, что цель движения «медных лбов» не имеет значения. Зачем, куда они идут? куда их ведут? ― никого не интересует. Если именно эту мысль хотел выразить Никитин, то он выразился неудачно. «Что до цели ― нет нужды выяснять её кому-то…» ― так было бы лучше.
И с другой стороны поэт неправ. Цель была известна ― спасение душ. Поэтому Никитин напрасно написал: «Медных лбов собор покорный / Там идёт Бог весть куда, / Что до цели за нужда!» Повторю, цель была известна. И если она плохо достигалась, то это уже другой разговор. Но именно к этой цели вело семинарское образование. Поэтому я и говорю, что как бы ни были критичны высказывания Никитина о российской бурсе, она в сравнении с западной духовной школой была светла. Дело в том, что на днях я узнал, что «Мельмота-скитальца» написал англиканский священник. Эту книгу, как и сочинения Никитина, я не читал, но вот что можно узнать из её краткого пересказа.
Вальтер Скотт написал в рецензии: «Ч… возьми, преподобный автор, откуда почерпнули вы столько чертовщины? В самом деле, мы находим в „Мельмоте“ проклятое существо, более страшное, чем сам дьявол; героиню, которую мертвый отшельник венчает, имея свидетелем убитого слугу; мы находимся среди Сивилл и чудовищ скупости, маньяков, инквизиторов, евреев-вероотступников, влюбленных, убитых молнией или пожирающих друг друга в подземельях более страшных, чем башня Уголино, и т. д.».
https://gorky.media/context/strashnee-samogo-dyavola-zachem-chitat-pozabytyj-goticheskij-roman-melmot-skitalets/
Ну вот, а вы говорите, что семинарское обучение никуда не годится: «Знай — долби, как дятел, смело…». В действительности, зубрёжка ― милое дело, в сравнении с ночными трудами в свободное от службы время священника Чарльза Метьюрина.
Но авось пора настанет —
Бог на Русь святую взглянет,
Благодать с небес пошлет —
Бурсы молнией сожжёт!
Если только за зубрёжку и те беспорядки, что описаны Никитиным в этом стихотворении, «Бог благодать с небес пошлет — бурсы молнией сожжёт!», то что было бы с российскими семинариями, если бы они выпускали из своих стен священников, подобных преподобному Чарльзу Метьюрину?
Поэт Никитин поименован под № 18 в «Списке лиц, коим…». Цитирую этот список: «II. Писатели и поэты: 1. Толстой. 2. Достоевский. 3. Лермонтов. 4. Пушкин. 5. Гоголь. 6. Радищев. 7. Белинский. 8. Огарев. 9. Чернышевский. 10. Михайловский. 11. Добролюбов. 12. Писарев. 13. Глеб Успенский. 14. Салтыков-Щедрин. 15. Некрасов. 16. Шевченко. 17. Тютчев. 18. Никитин. 19. Новиков. 20. Кольцов».
Всего в этом списке было 66 лиц. Разумеется, эта цифра вышла совершенно случайно.
«30 июля 1918 года на заседании СНК был рассмотрен составленный под руководством Луначарского «Список лиц, коим предложено поставить монументы в г. Москве и других городах Рос. Соц. Фед. Сов. Республики»; 2 августа окончательный список за подписью Ленина опубликовали в «Известиях ВЦИК». Список был разбит на 6 частей и содержал 66 фамилий».
https://clck.ru/9TG4q