Данное обозрение статьи Михаила Осиповича продолжает материал «Архиепископ Никон (Рождественский) против публициста Михаила Меньшикова».
Меньшиков: Оно [старое одушевление] давалось единодушием веры.
Г.С.: Что понимал под верой Михаил Осипович? Не думаю, чтобы он не знал исповедания Православной веры, как оно изложено в никоновской редакции Символа веры, и в то же время он говорит, что старообрядцы и Греко-Российская Православная Церковь были носителями одной, русской, веры: «Ведь они [раскольни ки] остались, как и мы, одной и той же русской веры, одной ее тысячелетней почвы!»[1] К сожалению, даже вера приобрела у Михаила Осиповича национальный окрас, даже вечное он подчинил временному, а Небесное земному.
Меньшиков: Московская Русь, столь оплеванная либералами, сумела сохранить в народе религию, то есть философскую высоту духа. Религия — связь с вечностью, с началом мира и непререкаемыми законами. Религия — связь современного мышления с тем, что слагалось в течение тысячелетий, начиная с сумерийской, халдейской, египетской цивилизации, продолжая вдохновением израильских пророков и греческих мудрецов, оканчивая священными настроениями родных подвижников.
Г.С.: Вот это полёт мысли! Впервые слышу, чтобы религию называли связью старого и современного мышлений. Обычно её называют связью с Богом. При этом к представителям древнего мышления Меньшиков через запятую относит халдеев, Египет, греков, израильских пророков, и наших родных подвижников (! — Г.С.). Для полноты этой экуменистической картины не хватает индусов с буддистами и папуасов с американскими индейцами.
Меньшиков: Религия, как хотите, не низость духа, а высота его; недаром она неразрывно связана с нравственностью, с самым тонким человеческим благородством!
Г.С.: Религия это воссоединение человека с Богом — источником всего: и жизни, и нравственности. Поэтому главнейшая задача как целого народа, так и отдельных его представителей — иметь эту связь правильной. И если она такова, то точны будут сведения, получаемые от Бога по этой связи. А если связь барахлит, значит, сообщение с Богом будет искажённым, как это и случилось с халдеями, древними греками, советскими людьми и прочими папуасами.
Меньшиков: Органически, из глубин истории, из недр природы выросло наше народное православие. Москва охраняла его как зеницу ока. Петербург растратил его.
Г.С.: Из недр природы вырастает язычество, которое прыгает через костры, а Православие дано свыше, от Бога. И что значит: Петербург растратил Православие? Петербург задумывался и строился как антимосковский проект.
Меньшиков: Поколение Петра — все сплошь московское, вышедшее из московской почвы — было сильно верой не только в Бога. С такою же невозмутимостью веровали в государственную власть, в величие своего племени на земле («Третий Рим»), в святость семейных начал.
Г.С.: По слову Михаила Осиповича выходит, что вера в Бога и вера государственную власть суть разные веры. Но я думаю, что это одна вера, вернее сказать, вера в царя зиждется на вере в Бога. В романах Достоевского служит царю-батюшке некий штабс-капитан, который говорит: «Если Бога нет, то какой же я капитан?» Шатается вера в Бога — шатается вера во власть. Бросить бомбу в императора это, по сути, бросить бомбу в Бога. Вообще говоря, иерархия, которая начинается на земле и не имеет связи с Богом, придумана людьми, и грош ей цена. Это понимают верующие и не понимают неверующие, то есть те, кто за свою власть голосуют. Сама идея выборов и принцип выборности власти — это затея безбожников. В «передовых», «демократических» странах, где вера в Бога утрачена большинством населения, власть с лёгкостью меняется каждые четыре года. Но это не власть, это игра во власть. Для верующих в Бога самодержавный правитель — представитель Бога на земле, и это серьёзно[2]. Однако, как ни крепка взаимосвязь веры в Бога и веры в правителя, она не абсолютная и имеет ограничение. Предел этой связи поставил Господь, сказав: итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф. 22:21).
Меньшиков: Поколение Петра — все сплошь московское, вышедшее из московской почвы — было сильно верой не только в Бога. С такою же невозмутимостью веровали в государственную власть, в величие своего племени на земле («Третий Рим»), в святость семейных начал.
Г.С.: Михаил Осипович глубоко заблуждается. Вера в «величие своего племени на земле» это вера Третьего Рейха. А вера Третьего Рима это вера в истинность и незыблемость Православия.
Меньшиков: Были, конечно, и тогда преступники. Бывали и отступники — но не они давали тон жизни. В общем Россия, сравнительно небольшая по населению — всего-то в ней числилось 11-13 миллионов, — представляла несокрушимую скалу. Никогда народ не был подавлен такой неслыханной тиранией, как при Петре. До какой степени тяжко приходилось населению, показывают не только опасные бунты, но и общий результат Петрова царствования. Население при нем не возросло, но значительно сократилось (вероятно, не столько вымерло, сколько разбежалось в леса и степи).
Г.С.: Иван Лукьянович Солоневич (1891–1953) в книге «Народная монархия», подводя итоги петровской реформы, цитирует Милюкова: «П. Н. Милюков (“История государственного хозяйства”) приводит цифры: средняя убыль населения в 1710 году по сравнению с последней московской переписью равняется 40%. В Пошехонии из 5356 дворов от рекрутчины и казённых работ запустел 1551 двор и от побегов — 1366. Документ 1726 года, то есть сейчас же после смерти Петра, подписанный “верховниками” (членами Верховного тайного совета, учреждённого Екатериной I. — Г.С.), говорит: “После переписи многие крестьяне, которые могли работой своей доставить деньги, померли, в рекруты взяты и разбежались, а которые могут ныне работою своей получать деньги на государственную подать, таких осталось малое число”».
Г.С.: Фамилия Милюкова прозвучит в конце этой статьи Меньшикова в таком контексте: «Вообразите г-д Милюковых, Гучковых, Бобринских и пр. в качестве советников тогдашней власти. Никакой Полтавы не было бы, Нарвой начали бы несчастное царствование, ею и закончили бы».
Об этом лидере кадетской партии Виктор Митрофанович Острецов говорит просто и ёмко: «Милюков какой-нибудь…»[3]. Так что я сомневаюсь в беспартийности выводов магистерской диссертации П. Н. Милюкова «Государственное хозяйство в России в первой четверти XVIII столетия и реформа Петра Великого». Википедия: «Выступая против крайних оценок Петра I как главного реформатора, Милюков утверждал, что его реформы являются выражением логики внутреннего развития России, а также высказал мысль о том, что реформы Петра I были процессом спонтанным, подготовленным ходом времени, а не запланированным изначально». Похоже, Милюков мыслил одинаково с Пушкиным: «Природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно». Природой, может, и суждено, а Богом?
Об итогах петровских преобразований небезынтересно услышать мнение В. Г. Белинского: «Тогда [в царствование Екатерины II], в первый еще раз после царя Алексия, проявился дух русский во всей своей богатырской силе, во всем своем удалом разгулье и, как говорится, пошел писать. Тогда-то народ русский, наконец освоившийся кое-как с тесными и не свойственными ему формами новой жизни, притерпевшийся к ним и почти помирившийся с ними, как бы покорясь приговору судьбы неизбежной и непреоборимой — воле Петра, в первый раз вздохнул свободно, улыбнулся весело, взглянул гордо — ибо его уже не гнали к великой цели, а вели с его спросу и согласия, ибо умолкло грозное слово и дело…» (курсив Белинского. — Г.С.)
Здесь что ни предложение, то противоречие, от которого только руками разводишь. Русский народ вздохнул свободно, потому что покорился воле Петра? Где же тут свобода? Здесь насильное подчинение. Или вот ещё: русский народ «улыбнулся весело, взглянул гордо — ибо его уже не гнали к великой цели, а вели с его спросу и согласия». Ну да, жить стало легче, жить стало веселей… Уже не гонят в ГУЛаг, но строят хрущобы для выживших и не уничтоженных. Весело брёвнышко взяли, весело подняли и гордо понесли, куда вам скажут…
Весёлые люди эти писатели, только невмоготу уже от их шуток и писательств, в которых они, не слыша себя, готовы ради красного словца предать отца. Подробнее в статье «Взгляд на российско-советскую литературу через двадцать лет после ея кончины». Что ещё обращает внимание в словах Белинского? Вот это: «умолкло грозное слово и дело». Не силою убеждения и любви, но принуждением и страхом, пытками и наказанием, грозным словом и страшным делом государство расправилось с той частью народа, которая не хотела жить, как Петр велит, оставив себе покорных. Белинский пишет о времени Екатерины II: «Русь, стараясь по-прежнему [как и во время Петра] подделываться под чужой лад, как будто назло самой себе, оставалась Русью». Слово «назло» встречается и в поэме Пушкина «Медный всадник».
Здесь будет город заложён
Назло надменному соседу.
«Назло себе», «назло надменному соседу». Что же это за жизнь такая «назло всем»? Это российская империалистическая жизнь.
Меньшиков: Почти сверхсильную навалил Петр задачу на Россию — и что ж? Они, то есть он и она, решили ее. Россия выдержала, и на скале именно тогдашней народной мощи был поставлен фундамент империи нашей.
Г.С.: Ну да, залили фундамент империи нашей, придавивши нижние слои населения верхними, а также насмерть раздавив или же выдавив из-под него всё то живое, что не хотело или не смогло обустроиться на этом фундаменте, как бедного Евгения…
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной[4]
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Или на ды́бу?
Меньшиков: Почти сверхсильную навалил Петр задачу на Россию — и что ж? Они, то есть он и она, решили ее. Россия выдержала, и на скале именно тогдашней народной мощи был поставлен фундамент империи нашей.
Г.С.: Что значит: решили задачу? Ничего они с Петром не решили, они только начали решать проблему, которую на себя, вернее, на народы России навалили.
Я от тяжести такой горблюсь,
Но иначе жить нельзя, если
Всё зовёт меня его голос,
Всё звучит во мне его (Петра «Великого»[5]) песня:
«Империя! Империя! Империя!»
Меньшиков: Слабая раса не выдержала бы, расползлась бы. Мы через двести лет еще существуем, и кто знает, может быть, еще поживем. Почему бы в самом деле и не пожить России?
Г.С.: Почему только двести? А до Российской империи Русского государства не существовало? Или всё, что было до закладки «фундамента империи нашей», было не «нашим»? В этих словах Меньшикова слышится разделение русской истории на допетровскую и послепетровскую. То самое разделение, которое звучит в начале Пушкинской речи Достоевского: «Пушкин как раз приходит в самом начале правильного самосознания нашего, едва лишь начавшегося и зародившегося в обществе нашем после целого столетия с петровской реформы, и появление его сильно способствует освещению тёмной дороги нашей новым направляющим светом. В этом-то смысле Пушкин есть пророчество и указание».
Эти слова Фёдора Михайловича можно понять и принять только при условии разграничения двух обществ: допетровского и послепетровского, потому что для русского самосознания, уходящего корнями в Киевскую Русь, Пушкин началом быть никак не может. Видимо, Достоевский относит себя к послепетровскому обществу, называя его нашим, а допетровское общество и его самосознание, надо думать, считает уже не существующим, раз поставляет Пушкина не в середину и не в другую какую-то часть пути, но в самое начало «правильного самосознания нашего». Причём даёт поэту в руки факел к освещению «тёмной (!) дороги нашей новым (!) направляющим (!) светом. В этом-то смысле Пушкин есть пророчество и указание». Подробнее: https://www.youtube.com/watch?v=ccAK0SUyu4w
Меньшиков: Но вот беда: забыты истинные Петровы замыслы. Забыто то, чем была одушевлена Россия и что дает могущество каждому народу.
Г.С.: «Истинные Петровы замыслы» — подражание Западу.
Меньшиков: Но вот беда: забыты истинные Петровы замыслы. Забыто то, чем была одушевлена Россия и что дает могущество каждому народу. Почти столетие сплошь посвящено у нас тому, чтобы размотать единство, расстроить единодушие народа, подорвать его веру в Бога и в себя. Целое столетие всё идет к тому, чтобы денационализировать Россию.
Г.С.: Меньшиков отсчитывает столетие с 1809 года? Но по моим подсчётам ко времени написания Меньшиковым этой статьи не одно, а целых два столетия всё шло к тому, чтобы денационализировать Россию. Даже почти четыре столетия (на сегодняшний день) расстраивается единодушие народа, потому денационализацией России можно назвать не только Петрову перестройку, но и религиозные реформы царя Алексея Михайловича.
Меньшиков: Я писал на днях, как правительство, одушевленное, по-видимому, самыми благими намерениями, из всех сил старалось насадить в России еврейскую интеллигенцию наряду с русской. Устраивались казенные еврейско-русские училища, давались евреям стипендии и всевозможные льготы, давались почетные звания, чины, ордена — лишь бы завести врачей-евреев, адвокатов-евреев, учителей-евреев, профессоров-евреев, инженеров-евреев, журналистов-евреев, не говоря уже о купцах и промышленниках обрезанного племени.
Г.С.: «…насадить в России еврейскую интеллигенцию наряду с русской», — пишет Михаил Осипович, и в этих словах публициста я вижу глубокую мiровоззренческую ошибку. У интеллигенции нет национальности. Она не русская и не «еврейская» (не грузинская, не китайская, не английская, не французская), она — мiровая. Но поскольку первой по пространному пути, указателями на котором стоят слова «свобода», «равенство», «братство», «прогресс», «коммунизм», «справедливость», «освобождение» (геула), «демократия», «перестройка», «социализм» (тиккун олам) и т.д., так вот, если первой по этому пути уже целое тысячелетие идёт «еврейская» интеллигенция, то получается, что она ведёт за собой все другие. Она является законодательницей общечеловеческой моды на отречение от национальных корней, что-то вроде идейного международного кутюрье.
Именно «евреи», являясь товарищами без роду и племени, подают пример другим народам в достижении безродства. Они катализируют, воодушевляют, инвазируют народы мiра идеями денационализации. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Интеллигенты всех стран, соединяйтесь! Миллиардеры всех стран, соединяйтесь! Педерасты всех стран, соединяйтесь! и т.д. и т.п. Вот потому я и заключаю слово «евреи» в кавычки, что нет такой нации. Что же есть? Интернационал. «Еврейство» это разноплеменная публика, это смесь, солянка, винегрет из представителей всех народов, объединённых Талмудом, каббалой и странными ритуалами типа капарот.
Никакого отношения к ветхозаветным евреям это собрание (по-гречески: синагога) не имеет, кроме имени, которое они себе присвоили. Это обоз устремлённых на страну далече (Лк. 15:13), это блуждающее по мiру кочевье, привлекающее к себе легкомысленных. И одного из таких кочевников описал В. А. Жуковский в поэме «Странствующий жид», видимо, из толерантности не называя его истинным именем, — вечный жид. «Еврейство» это и есть денационализация человечества. Это мiровая культура, это общечеловеческие ценности, это классики и современные поп-звёзды, это единый вкус, который прививается всему мiру, это единый взгляд, который выработан и сформирован в лабораториях каббалистов и масонов. Так вот, возвращаясь к статье Меньшикова, стремление обынтеллигентить Россию, которое Меньшикову не нравится, разве не было стремлением Петра I? Непонятно также, почему автор статьи «Наша сила» отмеривает только одно, а на два столетия этому процессу?
Меньшиков: Не одни евреи пользовались такой составляющей как бы «род недуга» благосклонностью русской власти. Целые немецкие княжества пересаживались под видом колоний на широкое тело России. Немецким крестьянам, не оказавшим ни малейших заслуг России, давались дворянские по величине поместья. Немцы на долгие годы освобождались от налогов и повинностей, им давалось самоуправление, им разрешалось быть иностранцами, и в то же время они пользовались всей защитой русской государственности. Прибалтийский край, потомство тевтонов, пятьсот лет разорявших наши границы и ливших кровь русскую, сделалось питомником новой аристократии. Наши герои вроде Ермолова, спасавшие Россию, как высшей почести просили «производства в немцы».
Интернет: После этой битвы Ермолов в очередной раз дал волю своему языку. Император Александр Павлович спросил генерала, какой награды он желает. Алексей Петрович, намекая на излишнюю благосклонность монарха к иностранцам на русской службе, сказал: «Произведите меня в немцы, Государь!»
https://topwar.ru/33438-podvigi-vashi-dostoyanie-otechestva-i-vasha-slava-prinadlezhit-rossii-geroy-rossii-aleksey-petrovich-ermolov.html
Википедия: Рассказывают, что как-то в 1811 году Ермолов ездил на главную квартиру Барклая-де-Толли, где правителем канцелярии был Безродный. «Ну что, каково там?» — спрашивали его по возвращении. «Плохо, — отвечал Алексей Петрович,— все немцы, чисто немцы. Я нашёл там одного русского, да и тот Безродный».
Меньшиков: Другая широкая струя, вливавшаяся в нашу знать, были шведы — за подобные же государственные заслуги! Третья струя — поляки. Четвертая — кавказские инородцы, армяне, грузины, татары, греки. В течение двухсот (здесь почему-то уже 200, а не 100. — Г.С.) лет самое сердце нашей национальности — аристократия растворялась во всевозможных примесях, между которыми большинство были племена, исторически враждебные России.
Г.С.: А разве усвоение чужеземных обычаев и, как следствие, перемешивание и растворение в них не было целью политики Петра? Помните, как Пушкин писал?
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Вот-вот, все флаги, все народы, все веры, все фирмы хлынули на российскую землю. Только не в гости, а почти по-хозяйски запировали они на русском просторе.
Меньшиков: Невероятно пестрое крошево всевозможных наций, вероисповеданий, культур, традиций, предрасположений смешивалось, как в помойном ведре химика, в смесь мутную и нейтральную. Кислотные и щелочные элементы погашали друг друга, и в результате учетверенной, удесятеренной метисации получился аристократ-интеллигент, существо с крайне дробной, мозаической душой.
Г.С.: И с низкой социальной ответственностью — добавлю я к этому определению Меньшикова «русского» интеллигента выражение президента России В. В. Путина. Собственно говоря, «аристократ-интеллигент, существо с крайне дробной, мозаической душой» это и есть «еврей». Именно «существо» (очень точное слово нашёл Михаил Осипович), потому что оно оторвано от корней, и именно «с мозаической душой», потому что оно живёт придуманной жизнью. Калейдоскопическое устроение души. Повернул её так — одна картинка, повернул иначе — другая. В Пушкинской речи Достоевского меня возмущает именование русскими Алеко, Евгения и прочих персонажей. Они должны называться «русскими» в кавычках.
Достоевский: В Алеко Пушкин уже отыскал и гениально отметил того несчастного скитальца в родной земле, того исторического русского страдальца, столь исторически необходимо явившегося в оторванном от народа обществе нашем. Отыскал же он его, конечно, не у Байрона только.
Г.С.: Можно ли называть русским того, кто оторвался от русского народа? И что это за имя у «русского» страдальца? На каком языке говорил Алеко в цыганском таборе? Едва ли на русском. Я разумею, конечно, не вымышленного героя, но действительного Алеко, буде такой когда-либо существовал.
Достоевский: Эти русские (опять употребляется это спорное в приложении к оторванным от русского народа скитальцам слово. — Г.С.) бездомные скитальцы продолжают и до сих пор свое скитальчество, и еще долго, кажется, не исчезнут (они никогда не исчезнут, потому что вечны. — Г.С.). И если они не ходят уже в наше время в цыганские таборы искать у цыган в их диком своеобразном быте своих мiровых идеалов (почему же не русских идеалов, если они русские люди, почему мiровых? — Г.С.) и успокоения на лоне природы от сбивчивой и нелепой жизни нашего русского интеллигентного общества, то все равно ударяются в социализм, которого еще не было при Алеко, ходят с новою верой на другую ниву и работают на ней ревностно, веруя, как и Алеко, что достигнут в своем фантастическом делании целей своих и счастья не только для себя самого, но и всемирного. Ибо русскому скитальцу необходимо именно всемiрное счастие, чтоб успокоиться (почему же ему не хочется покоя со святыми, почему нужно непременно во «всемiрном счастии» успокоиться? — Г.С.): дешевле он не примирится, — конечно, пока дело только в теории.
Достоевский: Это все тот же русский человек (т.е. и социалист, и Алеко — Г.С.), только в разное время явившийся. Человек этот, повторяю, зародился как раз в начале второго столетия после великой петровской реформы, в нашем интеллигентном обществе, оторванном от народа, от народной силы.
Г.С.: Опять это же недоумение возникает: если он оторван от народа, то по какому праву он называется русским? Он — безродный интернационал, он лишён корней, он оторван от русского народа так, как француз от французского, немец от немецкого, англичанин от английского…
Меньшиков: Равнодушная вообще ко всему на свете, эта всечеловеческая душа…
Г.С.: Что я слышу? Первенствующее выражение Пушкинской речи Достоевского. Но если публицист с отвращением отзывается о такой душе, то романист хотел бы видеть всечеловеческой душу каждого русского человека. Простите, я опять пространно процитирую Достоевского в подтверждение своих слов.
Достоевский: Назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемiрное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком[6] (выделено автором. — Г.С.), если хотите.
Меньшиков: Равнодушная вообще ко всему на свете, эта всечеловеческая душа, кажется, специально презирает Россию. Вот где самое слабое место нашей народности — наша правящая знать.
Г.С.: Так надо же знать, откуда взялась эта знать — из колбы Петровских реформ.
Меньшиков: Просмотрите список героев Полтавской битвы и список сподвижников Петра. Он охотно принимал иностранцев, он разыскивал способных между ними и приглашал их, но первыми у него были коренные русские.
Г.С.: Быть может, под Полтавой так и было, но под Нарвой в 1700 году было иначе. Одной из главных причин поражения под Нарвой историки называют отсутствие в русской армии «своего национального командного состава, на всех основных командных должностях находились иностранные офицеры». Представьте себе, каково это воевать, когда тебя в бой отправляет немец (немцами на Руси звали всех иностранцев, производя это слово от слова «немой»)? Действительно, как драться до смерти за веру, царя и отечество, когда у тебя с чужеземцем-командиром нет ни общей веры, ни отчества? Да и царя единого нет, поскольку только для русских Петр был царь, а для немцев он был работодателем.
Википедия: Благодаря быстроте, натиску и слаженности, шведы ворвались в русский лагерь. В русских полках началась паника. Панику усилили крики «Немцы — изменники!», в результате чего солдаты бросились избивать офицеров-иностранцев. Пехота попыталась отступить по понтонному мосту у острова Кампергольм, но мост не выдержал большого скопления людей и рухнул, люди начали тонуть /…/ Главнокомандующий герцог де Круа и ряд других иностранных офицеров (генерал Л. Н. Алларт, саксонский посланник Ланген, полковник Преображенского полка Блумберг), спасаясь от избиения собственными солдатами, сдались шведам. /…/ После поражения под Нарвой Пётр I ограничил количество иностранных офицеров в войсках. Они могли составлять лишь 1/3 от общей численности офицеров подразделения.
Меньшиков: Того же метода держалась наследница его души Екатерина. Сама немка, она была из тех немцев, которые чувствуют величие России и вмещают его в себе. И Петр, и Екатерина — европейцы мирового размаха, понимали, что без национальности они ничто.
Г.С.: Немка, ставшая русской, и русский, ставший немцем. Кто это? Всё верно, это «европейцы мiрового размаха».
Меньшиков: К глубокому сожалению, Россия слишком быстро раскрыла свои границы и включила в них слишком много врагов своих. Не какого-нибудь деревянного коня, что погубил Трою, — Россия втянула в себя несколько царств, которые еще недавно воевали с ней, и имела наивность думать, что это усилило ее. Может быть, огромные приобретения Петра и Екатерины усилили бы нас, если бы мы отнеслись к ним, как англичане к своим завоеваниям, то есть постарались бы выжать из них все соки.
Г.С.: Это что же? Михаил Осипович уже впереди самого Петра оказался? Если император только окно в Европу прорубил, то Меньшиков готов все соки выжать из того, что в этом окне открылось? Неужели Меньшиков хотел бы видеть российскую империю на месте английской? Той самой империи, которая будучи полностью захвачена «еврейской» идеологией, ведёт мiр к известному приделу. Нет уж, я предпочту плестись в хвосте, понукаемый и принуждаемый, нежели идти к всемiрной погибели во главе колонны.
Меньшиков: Наше полуинородческое правительство не было одержимо этим пороком [тянуть соки из завоёванных народов]. Жиденький патриотизм его никогда не доходил до национального эгоизма. Покорив враждебные племена, мы вместо того, чтобы взять с них дань, сами начали платить им дань, каковая под разными видами выплачивается досель.
Г.С.: Положим, про сибирские племена этого сказать нельзя. Они исправно платили дань российскому императору. Говорят, что из всех них только чукчи остались непокорёнными. Кстати, не потому ли именно про чукчей сочинялись анекдоты? Не покорили силой, так унизим насмешкой. Но не об этом речь. Меньшиков-то к чему призывает? Догнать и перегнать Америку? Но не в том смысле, как эту гонку понимал Хрущёв, «заботившийся» о благосостоянии советского народа, а в том, что бы стать бо́ льшими хищниками, чем США. Так?
Меньшиков: Инородческие окраины наши вместо того, чтобы приносить доход, вызывают огромные расходы. Рамка поглощает картину, окраины поглощают постепенно центр. В одно столетие мы откормили до неузнаваемости, прямо до чудесного преображения, Финляндию, Эстляндию, Курляндию и Польшу. Никогда эти финские, шведские, литовские и польские области не достигали такого богатства и такой культуры, какими пользуются теперь. Никогда еврейство в этой части света не процветало, как под нашим владычеством. В чем же секрет этого чуда? Только в том, что мы свою национальность поставили ниже всех.
Г.С.: Почему же ниже всех? Имена «русский», «Россия» гордо гремят по всему мiру. «Летит мимо всё, что ни есть на земли, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства…», — писал Гоголь. Просто высо́ты бывают разные. И доходы есть такие, что не в карманы полагаются, а в душах сберегаются. Приидите, сделаем себе имя (Быт. 11:4), говорили строители Вавилонской башни. Они не говорили: заработаем кучу денег, или покорим себе все народы земли. Почему? Потому что были терзаемы другим духовным недугом — страстью тщеславия. «Желаю славы я», — писал Пушкин. Но и денег не меньше хочется. Но с ними всегда туго. И не потому ли туго, что, как говорит Меньшиков, «никогда еврейство в этой части света не процветало, как под нашим владычеством». Читая эти слова Меньшикова, я вспомнил равноапостольного Николая, архиепископа Японского. В своём дневнике во время российско-японской войны он оставил такую запись.
Архиепископ Николай (Касаткин): 20 мая (2 июня) 1905. Пятница. Не морская держава Россия. Бог дал ей землю, составляющую 6-ю часть света и тянущуюся беспрерывно по материку, без всяких островов. И владеть бы мирно ею, разрабатывать ее богатства, обращать их во благо своего народа; заботиться о материальном и духовном благе обитателей ее. А русскому правительству все кажется мало, и ширит оно свои владения все больше и больше; да еще какими способами! Маньчжуриею завладеть, отнять ее у Китая, разве доброе дело? «Незамерзающий порт нужен». На что? На похвальбу морякам? Ну, вот и пусть теперь хвалятся своим неслыханным позором поражения (имеется в виду Цусима. — Г.С.). Очевидно, Бог не с нами был, потому что мы нарушили правду. «России нет выхода в океан». Для чего? Разве у нас здесь есть торговля? Никакой. Флот ладился защищать горсть немцев, ведущих здесь свою немецкую торговлю, да выводить мелких жидов в больших своими расходами, много противозаконными (выделено мной. — Г.С.). Нам нужны были всего несколько судов, ловить воров нашей рыбы, да несколько береговых крепостей; в случае войны эти же крепости защитили бы имеющиеся суда и не дали бы неприятелю завладеть берегом.
«Зачем вам Корея?» — вопросил я когда-то адмирала Дубасова. «По естественному праву она должна быть наша, — ответил он, — когда человек протягивает ноги, то сковывает то, что у ног; мы растем и протягиваем ноги, Корея у наших ног, мы не можем не протянуться до моря и не сделать Корею нашею». Ну вот и сделали! Ноги отрубают! И Бог не защищает Свой народ, потому что он сотворил неправду. Богочеловек плакал об Иудее, однако же не защитил ее от римлян. Я, бывало, твердил японцам: «Мы с вами всегда будем в дружбе, потому что не можем столкнуться: мы — континентальная держава, вы — морская; мы можем помогать друг другу, дополнять друг друга, но для вражды никогда не будет причины». Так смело это я всегда говорил до занятия нами отбитого у японцев Порт-Артура после китайско-японской войны (Это произошло в 1898 году. — Г.С.). «Боже, что это они наделали!» — со стоном вырвавшиеся у меня первые слова были, когда я услышал об этом нечистом акте русского правительства. Видно теперь, к какому бедствию это привело Россию.
Но поймет ли она хоть отныне этот грозный урок, даваемый ей Провидением? Поймет ли, что ей совсем не нужен большой флот, потому что не морская держава? Царские братья стояли во главе флота доселе, сначала Константин Николаевич, потом — доселе Алексей Александрович, требовали на флот, сколько хотели, и брали, сколько забирала рука; беднили Россию, истощали ее средства, — на что? Чтобы купить позор! Вот теперь владеют японцы миллионными русскими броненосцами. Не нужда во флоте создавала русский флот, а тщеславие; бездарность же не умела порядочно и вооружить его, оттого и пошло все прахом. Откажется ли же ныне Россия от не принадлежащей ей роли большой морской державы? Или все будет в ослеплении — потянется опять творить флот, истощать свои средства, весьма нужные на более существенное, на истинно существенное, как образование народа, разработки своих внутренних богатств и подобное? Она будет беспримерно могущественною, если твердо и ясно сознает себя континентального державою, и хрупкою и слабою, как слаб гермафродит, если опять станет воображать о себе, что она великая и морская держава и потому должна иметь большой флот, который и будет в таком случае всегда добычею врагов ее и источником позора для нее. Помоги ей, Господи, сделаться и умнее и честнее!.. Исстрадалась душа из-за дорогого Отечества, которое правящий им класс делает глупым и бесчестным[7].
Г.С.: М.О. Меньшиков критически отзывался о духовной миссии архиепископа Николая в Японии, за что получил вразумление от архиепископа Никона (Рождественского) в статье «Язычествующий националист о святителе Николае Японском».
Меньшиков: Англичане, покорив Индию, питались ею, а мы, покорив наши окраины, отдали себя им на съедение. Мы поставили Россию в роль обширной колонии для покоренных народцев — и удивляемся, что Россия гибнет! Разве не то же самое происходит с Индией? Разве не погибли красные, черные, оливковые расы, не сумевшие согнать с тела своего белых хищников? А мы — некогда племя царственное и победоносное — сами накликали на себя чужеземцев, мало того: победили их для того, чтобы силой посадить себе на шею!
Г.С.: Племя царственное и победоносное следует за Царём Христом. Нужно ли напоминать Его заповеди? Кто не знает — откройте Евангелие.
Меньшиков: Углубляясь в великое прошлое, когда Россия была сама собой, понимаешь силу народную и бессилье. Разве можем мы теперь мечтать о каких-нибудь победах? Конечно, нет. Как организму, который кишит посторонними, внедрившимися в него организмами, России прежде всего нужно подумать об элементарном лечении. Что из того, что тело нашей Империи огромно и румянец ещё горит на исхудалых щеках? Пока народом нашим питаются другие народы — она не воин. Пока мы — добыча евреев…
Г.С.: Стать добычей «евреев», значит стать «евреем». А до тех пор, пока человек не стал «евреем», он добычей «евреев» не является. Позвольте процитировать здесь В.М. Острецова, часто цитирующего М.О. Меньшикова в беседе «Русская трагедия 1905-1917 гг.» (44:45 – цитата из Меньшикова 1907 года, 45:18 – цитата из Меньшикова, 46:00 – цитата из Меньшикова 1907 года, 47:00 – большевики сделали то, что должен был сделать монарх — объявили кадетов врагами народа, 47:50 – перекличка речевых оборотов через столетие, 48:00 – цитата из Меньшикова 1907 года). В выдержках из книги «Масонство, культура и русская история», которые цитируются ниже, речь идёт о масонстве, но то же самое можно сказать о «еврействе».
Острецов: Каждый из нас в своей повседневной практике может противостоять тем началам, которые масонство проповедует. Для этого надо просто знать, что масонство в наше время есть главная культуросозидающая сила современного мiра (выделено мной — Г.С.). Речь идет о качестве и содержании самой современной культуры и ни о чем ином. О ее религиозном, человекобожеском начале, о ее оккультно-каббалистических основах. Речь идет о том, как мы из глубины своего сознания видим мiр и мiровой исторический процесс. Считаем ли мы, что мiр совершенствуется и улучшается под воздействием науки, литературы, искусств, а вместе с тем становится лучше и сам человек? Что улучшение техники и повышение комфорта увеличивают радость и счастье на земле, и таким образом мiр идет к райскому состоянию? Если вы верите именно в это, то дело масонства в вас лично цветет и пахнет. И любой магистр любой ложи может… довольно потирать свои холеные ручонки. Вы — его человек. Если же у вас есть сомнение в этих утверждениях пророков иудаизма и масонства, если вас начинает волновать мысль о жизни после смерти и вы всерьез думаете о спасении души через церковное делание, то вы своим существованием не доставляете радости никакому магистру никакой ложи. С вами ему еще придется поработать. И кто кого — вопрос. Если вы верите в то же время, что Церковь Христова — это “большая культурно-историческая сила”, т. е. часть культуры, то вы больше в ложе, чем вне ее. А если у вас есть убеждение, что человек своим собственным трудом все может — вы весь целиком там, в храме Соломона. Тогда вы верите в труд, как спасающую силу, и отвергаете благодать Святого Духа.
Острецов: В обществе, пронизанном материалистическими устремлениями, все надежды и упования связаны с вопросами экономическими и политическими. И представления о свободе и подчинении точно так же замыкаются в этом круге идей. Поэтому тема масонства как всемирной организации вселяет в сердца простых и сирых обывателей чувство своего бессилия и глубокого пессимизма. Однако христианство говорит нам, что свобода начинается с того момента, когда человек уходит от веры в ложных богов (выделено мной — Г.С.). Пока раб завидует господину, его богатству и знатности, пока он жаждет занять его место за пиршественным столом, он остается рабом. И только когда раб становится христианином, когда он начинает соболезновать богатым и знатным и скорбеть об их духовном помрачении — с авторитетом богатства и знатности покончено и тогда рушится и авторитет самого господина. Когда в силу религиозного долга обездоленный человек накладывает на себя пост, тогда ему больше не нужны милостиво предлагаемые ему остатки с пиршественного господского стола. Тогда его больше нельзя запугать авторитетами чужой культуры, чужой морали и чужой ему рабовладельческой государственности. Когда требования морали из расплывчатых представлений о добре и зле становятся для угнетенного маленького человека безусловными и соотносятся с безусловным авторитетом Бога и утвержденной Им Церкви, тогда пессимизм сменяется упованием на вечную жизнь. Тогда поселяется спасительный страх Божий, а вместе с ним приходит и подлинная духовная свобода. Тогда и прекращается представление о всесилии масонства, ибо сердце человека и душа его уже вырвались из состояния рабства. Проблема, поэтому, масонства есть проблема в первую очередь религиозная и глубоко личная — как проблема добра и зла.
Меньшиков: Пока мы — добыча евреев, поляков, немцев, армян, мы не встанем с места. В одно полустолетие мы дважды подымали меч и дважды бессильно его опускали. Если бы Господь помиловал нас и послал разум (духовный разум, которым публициста пытался вразумить архиепископ Никон. — Г.С.), отнятый за какие-то грехи (известно за какие, за гордыню и тщеславие. — Г.С), то перед тем, как думать о великих победах, народ наш почистился бы и полечился. Национальность расстраивается и восстановляется. Явись дружина сильных, национально-русских (это значит крепких Православной, а не полуязыческой верой. — Г.С.) людей в составе власти — и Россия спасена. Наше правительство, конечно, и теперь состоит в большинстве из русских людей. Некоторые из них обладают сильной волей — но есть ли хоть тень какой-нибудь национальности у их кадетствующих товарищей, которых лицемерное «нет» погашает самое твердое «да»? Вообразите их в числе сподвижников Петра Великого. Какую бы роль они играли в действительно большой реформе? Вообразите г-д Милюковых, Гучковых, Бобринских и пр. в качестве советников тогдашней власти. Никакой Полтавы не было бы, Нарвой начали бы несчастное царствование, ею и закончили бы.
Г.С.: А если бы среди сподвижников Петра оказался граф Толстой со своими романами, статьями и письмами, подобными тому, что он написал императору Александру III о прощении убийц его отца? Я думаю, его бы и вешать не стали, попросту пинков бы надавали, чтобы руки не пачкать, и сослали бы в Ясную поляну любоваться звёздами и выть на луну. Поэтому мне удивительно, что пиша такие статьи как «Наша сила», Меньшиков одновременно возвеличивает Толстого[8]. По-моему, со стороны Меньшикова это такое же лицемерное «нет» (восхвалять Толстого), погашающее самое твердое «да» (статья «Наша сила»), которое он презирает в Милюковых, Гучковых, Бобринских. Выходит, он не замечает за собой этого лицемерия? И, по-моему, причиной духовной слепоты является нетвёрдость в Христовой вере.
Меньшиков: Празднуя годовщину великой битвы [Полтавской][9], посчитаем теперешние силы. Поищем, есть ли сейчас движущий их великий дух. Не угашайте духа! Не угашайте национальности своей — в ней начало наше, и без нее — конец…
28 июня 1909 год
Г.С.: Блестящее окончание статьи, прямо-таки апостольское: Духа не угашайте, пророчества не уничижайте (1 Фес. 5:19, 20). Но какого духа? Христова? Нет, духа своей национальности. «Не угашайте национальности своей — в ней начало наше, и без неё — конец», — пишет Меньшиков. Простите, но это чисто «еврейская» вера — в национальность. Один из высокопоставленных «евреев» так и сказал: пусть лучше погибнет Бог, чем народ (ср. Ин. 11:50). Страшно заблуждается Михаил Осипович, говоря так. Не в национальности начало русских, но во Христе, Который благословляет и укрепляет верующих в Него нести Крест исповедничества Христовой веры перед всем мiром. И без Царя Христа русским конец.
Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
22 декабря 2020
[1] Приведу контекст этих слов.
МЕНЬШИКОВ: «Вы скажете: а раскольники? Разве можно назвать единодушием, когда одна часть нации за какой-то лишний палец перстосложения предает другую проклятию? Я отвечу на это: да, это единодушие.
Г.С.: Единодушием? Неужели среди старообрядцев найдётся хоть один, кто назовёт единодушием противоречия, которые они имеют с никонианами и щепотниками?
МЕНЬШИКОВ: Это спор более внутренний, чем "домашний спор", и он в самом деле взвешен судьбой. Это спор в пределах одной и той же души народной; это её сомнение, которое было и проходит, почти прошло.
Г.С.: Назвать раскол сомнением? И говорить, что это сомнение «почти прошло»? По-моему, Михаил Осипович плохо понимает религиозные проблемы.
МЕНЬШИКОВ: Раскольничьи толки — в сущности, плохо понятые и потому одичавшие ветви православия, то самое, что в католичестве ордена.
Г.С.: Странное и неподходящее сравнение. Католические ордена имеют своей главой папу Римского, тогда как у каждого старообрядческого толка своя голова.
МЕНЬШИКОВ: При более широком взгляде на существо веры наши ереси могли бы питать Церковь, как ветви — дерево.
Г.С.: Чем дальше читаешь, тем больше удивляешься словам публициста. Ересь это отпадение от Церкви, и, если Михаилу Осиповичу нравится сравнение Церковь с деревом, то отпадение ветвей от дерева.
МЕНЬШИКОВ: Изменяя несколько направление ствола, ветви связаны с теми же вечными корнями и несут те же цветы и листву.
Г.С.: Может ли отпавшая ветвь быть связана с корнями и нести цветы и листву?
МЕНЬШИКОВ: Раскольники хвастают своим патриотизмом. Да как же иначе? Ведь они остались, как и мы, одной и той же русской веры, одной ее тысячелетней почвы!
Г.С.: Если такое писал считавший себя консерватором, то какая тьма стояла в головах у либералов? ↩
[2] Не помню у кого, по-моему, у К. Н. Леонтьева я читал описание гибели военного корабля, на котором находился персидский царь. Лодка с царём и людьми была спущена на воду, и, не помню уже почему, стала нуждаться в облегчении, поэтому лишние люди должны были её покинуть. Так вот, сопровождавшие царя прежде, чем броситься за борт, подходили к нему по одному, кланяясь и испрашивая что-то вроде благословения на смерть, прыгали в море. ↩
[3] В.М. Острецов 37:26 – «Милюков какой-нибудь говорит…», что мы (т.е. они) были за революцию, которая принесёт освобождение России.
https://www.youtube.com/watch?v=hRNOzTxUIq8
Ниже ссылка на 4-х минутную запись речи Милюкова П.Н., депутата Государственной Думы, 04.12.1909. Милюков говорит, что лозунг "Россия для русских" — неправильный. Удивительное сходство времён 1909 и 2020. Та же демагогия льётся и поныне.
https://www.youtube.com/watch?v=MPMTY6SU4tY
Смотрите также: В.М. Острецов (45:16): Газета «Речь» (Милюков, Винавер, Гессен…) оправдывала террор открыто…
https://www.youtube.com/watch?v=JjF2aRN0-sU ↩
[4] Иеромонах Роман (Матюшин-Правдин): «Вот классик воспел величайшего русофоба Петра, который удержал Россию „у бездны на краю“! Извратил историю на радость современным хулителям — и глазом не моргнул! Ну какая бездна грозила процветающей Руси? Самое свободное в мiре крестьянство кормило хлебом весь мiр, корабли строились, машины завозились, торговля кипела, страна процветала. Но как дворянину было не воспеть того, кто закабалил крестьянство? Впрочем, более подробно почитайте у Солоневича».
http://vetrovo.ru/prose/porevnovah/ ↩
[5] Почему слово «великий» взято мною в кавычки? Потому что согласно Евангелию императора Петра Алексеевича Романова нельзя назвать таковым. Кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречётся в Царстве Небесном, а кто сотворит и научит, тот великим наречётся в Царстве Небесном (Мф. 5:19). Кстати, как понимать эти слова Спасителя? Неужели и тот, кто нарушит одну из Его заповедей, окажется, хотя и малейшим, но в Царствии Небесном? Приводим толкование Христовых слов Златоустом: Когда ты слышишь слова малейшим наречётся в Царстве Небесном, то разумей не иное что, как геенну, или мучение. Царством Он называет не только наслаждение будущими благами, но и время воскресения, и страшное Второе Пришествие (Беседа XVI на святого Матфея Евангелиста). ↩
[6] На тему всечеловека, которого мечтал вывести из русского человека Ф.М. Достоевский, позвольте ещё несколько цитат из его Пушкинской речи привести.
ДОСТОЕВСКИЙ: Ибо что такое сила духа русской народности, как не стремление её в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности?
ДОСТОЕВСКИЙ: Ведь мы (уточню, что «мы» это оторванные от народа «русские» дворяне. — Г.С.) разом устремились тогда к самому жизненному воссоединению, к единению всечеловеческому! Мы не враждебно (как, казалось, должно бы было случиться), а дружественно, с полною любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий, умея инстинктом, почти с самого первого шагу различать, снимать противоречия, извинять и примирять различия, и тем уже выказали готовность и наклонность нашу, нам самим только что объявившуюся и сказавшуюся, ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода.
ДОСТОЕВСКИЙ: Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемiрность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей.
ДОСТОЕВСКИЙ: О, народы Европы и не знают, как они нам дороги! И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братской любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!
ДОСТОЕВСКИЙ: Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всемiрному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено, вижу следы сего в нашей истории (какой именно? — Г.С.), в наших даровитых людях (каких именно? — Г.С.), художественном гении Пушкина (а, теперь всё понятно. — Г.С.). /…/ Повторяю: по крайней мере мы уже можем указать на Пушкина, на всемiрность всечеловечность его гения. Ведь мог же он вместить чужие гении в душе своей, как родные. В искусстве по крайней мере, в художественном творчестве, он проявил эту всемiрность стремления русского духа неоспоримо, а в этом уже великое указание. ↩
[7] Простите, не могу оставить эти слова без комментария.
АРХИЕП. НИКОЛАЙ: Не морская держава Россия. /…/ Она будет беспримерно могущественною, если твердо и ясно сознает себя континентального державою.
Г.С.: Морская или не морская держава Россия — этого не мог знать даже святитель, но то, что она отошла от Православия — факт. Россия будет могущественною не в том случае, «если твердо и ясно сознает себя континентального державою», как говорит святой, но в том, если будет жить по заповедям Божиим и хранить веру Православную.
АРХИЕП. НИКОЛАЙ: Очевидно, Бог не с нами был, потому что мы нарушили правду.
Г.С.: Какую? Нарушили правду Божию, потому что стали искать человеческую выгоду, стали служить не Христу, но своим страстям («не нужда во флоте создавала русский флот, а тщеславие»), это самое и привело к тому, что стали защищать, как говорит святитель, «горсть немцев, ведущих здесь свою немецкую торговлю, да выводить мелких жидов в больших своими расходами…».
АРХИЕП. НИКОЛАЙ: Россия «будет /…/ хрупкою и слабою, как слаб гермафродит, если опять станет воображать о себе, что она великая и морская держава и потому должна иметь большой флот…».
Г.С.: Вот именно, если Россия опять станет строить из себя нечто и жить придуманной жизнью, то останется не только без морей, но и без той земли, что ей дал Христос. А если будет жить по заповедям Христовым, то будет и континентальной, и морской державой.
АРХИЕП. НИКОЛАЙ: Исстрадалась душа из-за дорогого Отечества, которое правящий им класс делает глупым и бесчестным.
Г.С.: Совершенно верно, владыко святый, только я хотел бы уточнить, что делать кого-либо глупым и бесчестным, это и значит — уводить от Православия. ↩
[8] Об отношении Меньшикова к Толстому архиепископ Никон (Рождественский) пишет так: «А упомянутый выше публицист Меньшиков, две недели назад уверявший нас, что он «верный сын Церкви православной», он теперь похищает из языка Церкви самые дорогие слова, чтобы воспеть ими всё того же богоотступника. Он, Толстой, видите ли, «праведник, живой пророк, (может быть, только, конечно, не Божий пророк), душа, ищущая Бога и Ему верная (?), он, видите ли, поистине не забывал Бога, в каждый момент стоял как бы с непокрытой головой, он неодолимым тяготением тянулся к Богу, он по существу был одной праведности с о. Иоанном Кронштадтским, одного великого богоискательства, одной до жгучих слез искренности в вере, но разного понимания». Меньшиков ставит Толстого как будто выше о. Иоанна, потому что о. Иоанн верил наивною детскою, народной верой, верой почти двухтысячелетней Церкви, «Апостольской и Соборной», а Толстой, «как все пророки на переломе цивилизации (?), не мог довериться вере предков, и принужден был составлять свою». По Меньшикову о. Иоанн — «чуть ли не последний святой древней Церкви, а Толстой — первый святой еще не существующей, еще не проповеданной церкви: это — новый человек, человек воскресения, жизни будущего века. Одинокий, он имел-де мужество начать строить свою какую-то церковь». Он-де принадлежал «к породе праведников (порода праведников!! будто — домашних животных!), людей, перерождающих себя, преображающих свою природу. Такие-де люди, в самом деле, совлекают ветхого Адама и облекаются в идеал свой — в Христа, в Будду, в Зороастра — смотря по религии. Толстой-де непрестанным устремлением к Богу и к нравственному благу ближних в самом деле пересоздал себя. Он — подвижник такой же, как монахи: его идеал — смирение (!), нищета, труд, молитва (!?). Ради несомненного присутствия Духа Божия в нравственной проповеди Толстого (какая хула на Духа Святаго!) пусть отечество поклонится могиле праведника земным поклоном!» — патетически кончает свой фельетон Меньшиков. В своем восторге пред Толстым зарвавшийся и завравшийся фельетонист и сам не замечает, что сознается в бессмыслице всего учения Толстого: «все несообразности учения Толстого, говорит он, были бы совершенно для нас непостижимы, если бы не предположить за ними глубокого смысла, который (которого?) сам Толстой не мог объяснить. Не будем и мы, говорит Меньшиков, разъяснять то, что великие люди уносят с собой, как недоговоренную тайну». Итак, сам Толстой, по словам его же панегериста, не понимал, чему учил, унес в могилу смысл своего учения, и за эту бессмыслицу — поклонись ему, родная земля! Падайте в прах пред его прахом, люди русские! Так предлагает г. Меньшиков!..» ↩
[9] Похоже, Михаил Осипович отсчитывает начало империи от победы в Полтавской битве, потому как в самом начале статьи «Наша сила» пишет: «Вчера Империи нашей исполнилось 200 лет. Не в Ништадте, не в Петербурге, а в Полтаве победным громом пушек провозглашена Империя Петра Великого». Но Википедия считает иначе: «Российская Империя была провозглашена 22 октября (2 ноября) 1721 года по итогам Северной войны, когда по прошению сенаторов русский царь Пётр I принял титулы Императора Всероссийского и Отца Отечества». ↩