Окончание, часть первая
Достоевский Ставрогин пишет: «Я тихо сел подле на полу. Она вздрогнула и сначала неимоверно испугалась и вскочила. Я взял её руку и тихо поцеловал, пригнул её опять на скамейку и стал смотреть ей в глаза. То, что я поцеловал ей руку, вдруг рассмешило её, как дитю, но только на одну секунду, потому что она стремительно вскочила в другой раз, и уже в таком испуге, что судорога прошла по её лицу. Она смотрела на меня до ужаса неподвижными глазами, а губы стали дёргаться, чтобы заплакать, но всё-таки не закричала. Я опять стал целовать ей руки, взяв её себе на колени, целовал ей лицо и ноги. Когда я поцеловал ноги, она вся отдёрнулась и улыбнулась как от стыда, но какою-то кривою улыбкой. Всё лицо вспыхнуло стыдом. Я что-то всё шептал ей. Наконец вдруг случилась такая странность, которую я никогда не забуду и которая привела меня в удивление: девочка обхватила меня за шею руками и начала вдруг ужасно целовать сама. Лицо её выражало совершенное восхищение. Я чуть не встал и не ушёл – так это было мне неприятно в таком крошечном ребёнке. Но я преодолел внезапное чувство моего страха и остался. Когда всё кончилось, она была смущена. Я не пробовал её разуверять и уже не ласкал её. Она глядела на меня, робко улыбаясь. Лицо её мне показалось вдруг глупым. Смущение быстро с каждою минутой овладевало ею всё более и более. Наконец она закрыла лицо руками и стала в угол лицом к стене неподвижно. Я боялся, что она опять испугается, как давеча, и молча ушёл из дому».
Ну что, читатель? Будем разбираться в этих словесных завалах Ф.М. Достоевского? Деваться некуда, надо разбираться, потому что перед нами речь не только пророка, но и апостола православного реализма, как назвал Достоевского преподобный Иустин Челийский. Ему вторит митрополит Иларион (Алфеев), величая Достоевского «пророком и апостолом нашего народа». Не припомню, чтобы кого-либо в церкви называли одновременно пророком и апостолом. Пророко-апостол Достоевский… Может, специально для Федора Михайловича создать в священной иерархии наряду с ликами святительским, мученическим, преподобническим ― пророко-апостольский лик?
Крепким советским духом повеяло от выражения святого Иустина «православный реализм». Критический реализм, социалистический реализм… Как будто снова в советской школе оказался на уроках по литературе. Упоминавшийся в первой части статьи А.А. Солоницын предлагает ещё один реализм ― духовный[1].
«То, что я поцеловал ей руку, вдруг рассмешило её, как дитю, но только на одну секунду, потому что она стремительно вскочила в другой раз, и уже в таком испуге, что судорога прошла по её лицу».
Очевидно, поначалу девочка восприняла этот поцелуй Ставрогина как детский. Такими поцелуями осыпают взрослые люди детей, играя и забавляясь с ними. Но поцелуй Ставрогина был иным, и «потому она стремительно вскочила /…/, и уже в таком испуге, что судорога прошла по её лицу». До Матрёши дошёл смысл ставрогинского поцелуя.
«Я опять стал целовать ей руки, взяв её себе на колени, целовал ей лицо и ноги».
Целовал со страстью, и девочка уже понимала и принимала эти поцелуи как женщина.
«Когда я поцеловал ноги, она вся отдёрнулась и улыбнулась как от стыда, но какою-то кривою улыбкой. Всё лицо вспыхнуло стыдом».
Очевидно, этот поцелуй был особым, потому что Ставрогин и ранее целовал ноги девочке, но при этом поцелуе «она вся отдёрнулась», «всё лицо вспыхнуло стыдом». Что это был за поцелуй? Здесь я умолкаю, потому что «Достоевский ― Тайна, а не объект для препарирования!»
Это название статьи иерея Александра Шумского († 2020). Оно напоминает мне выражение: Талмуд это ― тайна. Если вы не знали, то знайте, что в Талмуде есть тексты, называемые агадическими. Цитирую первоисточник: «Предмет Агады не предназначен для публичного изучения и изложения, даже в ешивах… Недаром он тщательно скрыт в Торе и содержится в ней лишь в намеках. Когда Всевышний снимает завесу невежества с избранника (с человека, который долго работал над собой и обогатился мудростью), тот начинает понимать смысл Агады в соответствии со своими интеллектуальными возможностями… (Но и тогда он) должен скрывать полученную информацию от других».
Оказывается, не только талмудисты, но и православные священнослужители могут думать и говорить по-«еврейски». Ну, а если думать по-христиански, это как? [Будьте] всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением (1 Пет. 3: 15). Если о. Александр уповает на пророка Достоевского и надеется им спастись, потому что тот указывает путь к Богу, то почему бы ему не рассказать об этом подробно? Почему бы не объяснить Александру Буздалову, в чём он заблуждается? Может, Буздалов вразумится?
Отец Шумский: «Статья Буздалова ― провокация. Он ждет, что кто-то ответит ему в его же духе и стиле, то есть начнет приводить множество противоположных цитат и вступит с ним в тягучую полемику, начнет, также как и он, препарировать Достоевского. Но самая большая глупость и состоит в попытке препарирования личности Федора Михайловича и его творчества».
Прям как местечковый цадик, как секретарь районной парторганизации: замолчите, товарищ Буздалов, и слушайте голос партии: «Учение Достоевского всесильно, потому что оно верно»[2]. Далее выдержки из статьи отца Александра.
«Буздалов, кстати, не первый и не последний, кто клевещет на Достоевского. Но участь всех клеветников ― забвение. (Стоит только человеку высказать мнение, отличное от партийного, как он тут же объявляется клеветником. ― Г.С.). А Федор Михайлович лишь возрастает в своем значении от эпохи к эпохе». (О причине такого возрастания будет сказано дальше. ― Г.С.).
«Достоевский ― это Тайна. А Тайну невозможно распредметить, ее можно лишь созерцать. Федор Михайлович предлагает нам созерцать вместе с ним непостижимую живую жизнь». (Где же он предлагает созерцать живую жизнь? В своих от начала и до конца выдуманных нафантазированных романах? ― Г.С.).
«Федор Михайлович ― вне всяких схем. Именно в этом следует искать ключ к разгадке его тайны». (Какой ключ? Тайну невозможно разгадать. ― Г.С.)
Далее без комментариев:
«…все царства мiра окажутся под покровительством Православной Церкви и Русского Царя».
«Все русские ― дети Достоевского».
«То, что Достоевский провидел как пророк, он осуществлял как апостол».
«Как духовные потомки пророка православного реализма мы, славяне, пророческий род…».
«Если мы будем так трудиться, то исполним завет нашего славянского пророка Достоевского…».
Кто это пишет? Православный священник? Такое впечатление, что Александру Владиславовичу вместо кожанки и револьвера выдали рясу и крест, вместо томов Ленина, Сталина дали тома Достоевского, вместо слов «учитель и вождь интернационала» научили словам «пророк и апостол славян»… Всё это грустно. И страшно. Но с одним утверждением отца Александра я, пожалуй, соглашусь. «В полифонии голосов заключается сущность творчества Достоевского», ― пишет он, ссылаясь на работу «выдающегося филолога и мыслителя Михаила Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского». Вот основная мысль Бахтина: «Множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний, подлинная полифония полноценных голосов действительно является основною особенностью романов Достоевского».
Да, я согласен с данной оценкой творчества Достоевского, но хочу заметить, что такой особенностью обладал не только он. Множественностью самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний обладал гадаринский бесноватый. И спросил его: [гадаринского бесноватого Господь] как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много (Мк. 5: 9). Пять тысяч самостоятельных голосов и сознаний в одном человеке. Вот это полифония!
Отец Александр Шумский: «Хочется задать Александру Буздалову еще несколько вопросов. Почему никто из врагов Православия не предпринял ни единой попытки использовать «неправославное лжеучение» Достоевского в борьбе с Церковью и государственной царской властью? Почему на основе лжеучения Льва Толстого возникло целое всероссийское сектантское движение, направленное против Церкви и государства? И почему не было ни одной секты, связанной с именем Достоевского?»
Известно, что в правильно заданном вопросе содержится половина ответа. К сожалению, вопросы отца Александра заданы неправильно. Он спрашивает: «Почему на основе лжеучения Льва Толстого возникло целое всероссийское сектантское движение, направленное против Церкви и государства? И почему не было ни одной секты, связанной с именем Достоевского?» Поправлю отца Александра. На основе лжеучения Льва Толстого, органично вошедшего в лжеучение Маркса-Ленина-Сталина, возникло не просто всероссийское сектантское движение, но целая страна ― СССР. Если бы литература Толстого не была угодна советской власти, и если бы писатель Толстой не обслуживал её интересы, редкий человек в СССР знал бы о таком писателе. Как не знали, например, советские люди писателей Василия Великого, Иоанна Златоуста, Григория Богослова. То же с Достоевским. Если бы книги Достоевского не были нужны для рождённой в братоубийственной войне социалистической идеологии, то его участью было бы забвение, которое отец Шумский предрекает «клеветнику» Буздалову.
Так, например, советская власть предала забвению писателя В. В. Крестовского, хотя, цитирую Википедию: «Роман [«Петербургские трущобы»] считался одним из самых популярных в России во второй половине XIX века». Почему же он забыт? Потому что, «перу Крестовского также принадлежит роман-трилогия под условным названием «Жид идёт»: «Тьма египетская» («Русский вестник», 1888, отдельное издание 1889); «Тамара Бендавид» («Русский вестник», 1889—1890, отдельное издание 1890); «Торжество Ваала» (не закончен; «Русский вестник», 1891)».
Подобным образом был забыт советской властью историк Д. И. Иловайский, хотя, цитирую Википедию, «по учебникам истории Иловайского, выдержавшим более 150 изданий, учились несколько поколений российских гимназистов. /…/ Современные исследователи указывают, что в своё время он являлся «едва ли не самым состоятельным отечественным историком, и материальную самостоятельность, отсутствие связи с академической средой необходимо принимать во внимание при анализе научной концепции учёного»… Иными словами, историк Иловайский мыслил независимо и самобытно. Какова же причина его отставки советской наукой из исторического ведомства? Всё та же. Цитирую: «В марте 1881 года после убийства Александра II он одним из первых сформулировал мысль об «инородческом» характере революционного движения в России, утверждая, что русские революционеры являются лишь слепым орудием в руках поляков и евреев». Можно перечислять десятки и сотни преданных забвению имён. Их хорошо знает Виктор Митрофанович Острецов. Но кто знает Виктора Митрофановича? Почти никто. Причина? Она названа выше.
Отец Шумский пишет, что «Федор Михайлович лишь возрастает в своем значении от эпохи к эпохе». Уточним слова священника. Это не Федор Михайлович возрастает, это его возрастают. Кто? Силы, заинтересованные в таком возрастании. И совершенно напрасно о. Шумский противопоставляет Достоевского Толстому, задавая очередной неправильный вопрос: «Почему самый лютый большевик и безбожник Владимир Ленин назвал Толстого «зеркалом русской революции» и «матерым человечищем», а Достоевского ― «архискверным»? (Роман «Бесы» вождь мiрового пролетариата назвал «реакционной гадостью и бесполезной дрянью»)».
Надо же, какой охранный документ выдал о. Шумский Достоевскому: о нём критически отзывался Ленин. На самом деле, всё очень просто: бес бесу на хвост наступил, вот и стал архискверным. На самом деле, слова Ленина о Достоевском ничего не значат, потому что в списке писателей, которым Советская власть намеревалась поставить (и таки поставила) памятники, имя Достоевского стояло на втором месте, а первым стояло имя Льва Толстого[3].
Памятник Ф. М. Достоевскому, скульптор С. Д. Меркулов (установлен 7 ноября 1918 г. в Москве).
Этот «Список лиц, коим предложено поставить монументы в г. Москве и других городах Рос. Соц. Фед. Сов. Республики» доказывает, что противопоставление Достоевского Толстому, которое предпринимает о. Шумский ― глупость. Оба писателя до ́роги советской власти. Оба приняты ею на высокие посты с хорошими окладами, потому что своими книгами они борются с Церковью и с государственной царской властью. Если бы это было не так, то, повторю свою мысль, никто бы о писателе Достоевском в советской стране не знал. Поэтому разговоры о том, что Толстой был любим Советами, как родной сын, за то, что боролся со Христом, а Достоевский ходил в пасынках, потому что любил Христа ― чушь. Нюх на контру у советской власти был исключительным. Врагов она видела за версту и стреляла метко. И Толстой, и Достоевский любили не Христа, а себя, поэтому оказались востребованы народным образованием как в СССР, так и в Российской Федерации. Здесь гордый дух, здесь СССРом пахнет. Это о литературе Толстого и Достоевского, равно угодных новой власти, потому что обе оне учат одинаковым ценностям ― общечеловеческим.
Противопоставление творчества Достоевского и Толстого (кстати, весьма распространённое среди православных, дескать, первый ― наш, а второй нет) я бы сравнил с «борьбой», разгоревшейся среди приверженцев Талмуда в конце 18-го – начале 19-го веков. Имею в виду «конфликт» митнагдим, или литовских «евреев», то есть литваков с хасидами. Митнагдим (буквально значит «противящиеся», «возражающие»), это те ученики Талмуда, которые предпочитают Талмуд Каббале, в то время как хасиды делают упор на изучении Каббалы перед Талмудом. Так же и духовные вожди у митнагдим и хасидов различаются тем, что у первых это раввины, т.е. знатоки и учителя Талмуда, а у вторых ― непререкаемые авторитарные посредники между Б-гом и «еврейской» общиной.
Так вот, поклонников литературы Л.Н. Толстого я бы отнёс к митнагдим, а самого Толстого сравнил бы с Виленским гаоном (гаон в переводе с иврита означает величие, гордость; в современном иврите также гений), то есть с раввином Элияху бен Шломо Залманом (1720-1797), а поклонников творчества Ф.М. Достоевского ― с хасидами, и его самого ― с основателем этого талмудического движения Бааль Шем Товом, или БеШТом (1698-1760).
Если же продолжать сравнение ВРЛ с Талмудом, то с Каббалой я бы соотнёс то состояние Великой Русской Литературы, к которому она пришла в настоящее время, а именно ― мат-перемат открытым текстом и прочие непотребства. Кстати, среди православных священников есть почитатели такого рода литературы, называющие нецензурную брань великой русской силой. Подробнее: «‟Святая правда” протоиерея Андрея Ткачёва и несвятая «Правда» СССР».
Отец Шумский: «Почему никто из врагов Православия не предпринял ни единой попытки использовать «неправославное лжеучение» Достоевского в борьбе с Церковью и государственной царской властью?» Почему же никто? Советское государство не только предприняло, но и осуществило эту попытку. Именно так. В борьбе с Церковью и государственной царской властью советская власть использовала неправославное учение Достоевского по полной программе. По той самой программе, которую до того, как стать священником, отец Александр Шумский преподавал в школе, и которую изучал каждый советский ученик, и которую продолжают изучать в российской школе.
Но некоторым этого уже мало. Некоторым государственным и общественным деятелям мало того, что враг Христовой Церкви писатель Лев Толстой состоит на штатной службе Российской Федерации, они хотели бы его и в Церковь внедрить. Так, Президент Российского книжного союза Сергей Вадимович Степашин обратился в 2010 году к Патриарху Московскому: «Ваше Святейшество! /…/ Эта деликатная тема неизбежно возникает накануне широко отмечаемой российской и мировой общественностью даты, которая приходится на 20 ноября с.г., ― 100-летия со дня смерти великого русского писателя Льва Николаевича Толстого».
Чего хочет президент российских книжников от патриарха? Чтобы верующие поняли и простили богохульника? Или чего-то большего? Дабы не утомлять читателей подробностями, указываю на суть. Георгий Петрович Федотов (1886-1951), член РСДРП с 1905 года и сочинитель книг о русских святых в статье «Трагедия интеллигенции» (1927) пишет: «Принимая в свои святцы декабристов, народовольцев, революционная Россия, отправляясь от них, приобщается и к дворянско-интеллигентской культуре. Это пока лишь задание, но оно будет выполнено. А за приятием дворянской культуры неизбежно ее преодоление. Народ пойдёт путём интеллигенции — хотя бы опаздывая на столетие — через Толстого в церковь. Раз исцелен дух страны, он будет животворить и тело».
«Народ пойдёт путём интеллигенции через Толстого в церковь», ― пишет Федотов. Как это понять? Так и понять, что партией книжников и фарисеев поставлена задача привести обезбоженный народ в церковь через сочинения Льва Толстого. Но разве он не отлучён от Церкви? Как будто отлучён. Почему же тогда его произведения изучаются в православных учебных заведениях, гимназиях и семинариях? Видимо, «Определение Святейшего Синода о графе Льве Толстом от 1901 года» ― так, небольшая формальность, которая скоро будет улажена. Не вышло с этой попытки Степашина, выйдет с другой. Не выходит через Толстого, выйдет через Достоевского… Да, да, через Достоевского тоже можно и нужно вести народ «путём интеллигенции» в церковь. И вот вопрос: в какую?
Отец Шумский: «Уже заканчивая свою статью («Достоевский ― Тайна…», ― Г.С.), я рассказал о её содержании своему близкому другу, который очень хорошо знает творчество Достоевского. В частности, я выразил свое возмущение по поводу оценки Буздаловым старца Тихона. И бывают же промыслительные совпадения! Мой удивленный друг поведал следующую непридуманную историю. Буквально за пару недель до нашего разговора одна из подруг его жены, дочь священника, пожаловалась, что ее муж, крупный бизнесмен и интеллектуальный человек, называет себя абсолютным атеистом, не желает принимать Православную веру и ходить в Церковь, хотя и крещен. Тогда мой друг посоветовал почитать ее мужу Достоевского и, особенно, главу из романа «Бесы» «У Тихона». Через два дня позвонила дочь священника и взволнованно рассказала: «С мужем произошло чудо, он прочитал именно главу «У Тихона», и с его глаз словно спала чешуя. Теперь только о Православии и говорит. В воскресенье всей семьей пойдем в храм!».
Вот ведь как бывает, прочёл Достоевского и прозрел. Никто не приходит к Отцу, как только через Меня, ― говорит Господь (Ин. 14: 6). Оказывается, и через Достоевского можно прийти ко Отцу. Но к Отцу ли? «С мужем произошло чудо, он прочитал именно главу «У Тихона», и с его глаз словно спала чешуя. Теперь только о Православии и говорит. В воскресенье всей семьей пойдем в храм!».
И опять эта глава «У Тихона»! Похоже она, действительно, фундамент, на котором стоит творчество Достоевского, и крыша, под которой Федор Михайлович собирает близких по духу людей. Она срывает чешую с глаз. Долой чешую! Этот ханжа Катков тупым редакторским катком прошёлся по великой главе, закатал её под кат на многие десятилетия, но она, как краеугольный камень, как несокрушимая и легендарная, выходит из забвения, на которое её обрекли слепцы, выходит, словно из тюремного заточения, на свой парад гордости. Но прежде, чем вернуться к ней, позвольте ответить на вопрос отца Александра со всей определённостью.
Отец Шумский: «Хочется задать Александру Буздалову еще несколько вопросов. Почему никто из врагов Православия не предпринял ни единой попытки использовать «неправославное лжеучение» Достоевского в борьбе с Церковью и государственной царской властью? Почему на основе лжеучения Льва Толстого возникло целое всероссийское сектантское движение, направленное против Церкви и государства? И почему не было ни одной секты, связанной с именем Достоевского?»
Так вот же она ― секта достоевцев, восхваляющая неправославное учение Достоевского. Эта секта много опаснее секты толстовцев уже потому, что, если Толстой открыто выступал против Церкви, то Достоевский делает это скрытно, и чтобы понять антицерковность произведений Достоевского, надо, простите, мозги включать, которые советская власть вырубила у порабощённого народа преподаванием ему Великой Русской Литературы вместо Евангелия и Церковного учения или, возвращаясь к сквозной теме этой статьи, Талмуда вместо Торы. Секта достоевцев очень опасна ещё и потому, что в её составе множество священников и немало церковных иерархов. К числу названных добавлю митрополита Антония (Храповицкого). Но о нём, даст Бог, в другой раз. Мы и без того далеко ушли от поцелуев Ставрогина.
«Наконец вдруг случилась такая странность, которую я никогда не забуду, и которая привела меня в удивление: девочка обхватила меня за шею руками и начала вдруг ужасно целовать сама».
Странность? А разве не так должно было быть? Разве не этого добивался Ставрогин, разжигая девочку? Да простит меня читатель, но без привлечения в эту сцену автора я не могу обойтись. Я думаю, что ответные поцелуи Матрёши оказались странными не для Ставрогина, а для Достоевского. Для развратника Ставрогина реакция Матрёши ― желанная цель. Ставрогин разбудил в девочке женщину, и это показатель его высокой распутной квалификации. А вот для Достоевского такая реакция ― странность, потому что он не Ставрогин.
«Лицо её выражало совершенное восхищение. Я чуть не встал и не ушёл».
Это Ставрогин-то чуть не ушёл от готовой отдаться? Не смешите. Это реакция самого Достоевского.
«Я чуть не встал и не ушёл ― так это было мне неприятно в таком крошечном ребёнке».
Сколько лет было Матрёне? Её возраст называется дважды. «Я оставался один с их дочерью, думаю, лет четырнадцати, совсем ребёнком на вид». И второй раз: «Жалкое отчаяние беспомощного десятилетнего существа с несложившимся рассудком, мне грозившего (чем? что могло оно мне сделать?), но обвинявшего, конечно, одну себя!»
14 лет? 10 лет? Где-то между? В любом случае, ребёнок далеко не крошечный. Попутно не могу не высказать двух умозаключений. Во-первых, слова Ставрогина о том, что Матрёша обвиняла, «конечно, одну себя!» ― это квинтэссенция учения («православного реализма») Достоевского, и потому сказать, что у Матрёши был несложившийся рассудок, значит сказать, что у Достоевского был несложившийся рассудок. Во-вторых, не понятно, почему Солоницын решил, что Матрёша грозит кулачком педофилам, если она обвиняет, «конечно, одну себя!»? Ошибается Солоницын, Матрёша никому не грозит, кроме как самой себе. Педофилы всего мiра умиляются Матрёшиному кулачку. Педофилы всех стран с любовью и удовольствием читают произведения Достоевского.
«Но я преодолел внезапное чувство моего страха и остался».
Страха? Только что было сказано, что Ставрогиным овладела неприязнь, что ему был неприятен вид девочки, охваченной похотью, и вдруг страх? Опять что-то напутал Фёдор Михайлович. Страх возник не у Ставрогина, а у Матрёши, причём, какое-то время спустя. Или же это был страх наказания? Божьего? Уголовного? «Сибирем пахнет», ― как говорил кто-то в сочинениях достоевца Василия Розанова. К сожалению, подробностей в описании этого чувства Достоевский не оставил.
«Когда всё кончилось, она была смущена. Я не пробовал её разуверять и уже не ласкал её».
Разуверять в чём? В том, что не любит её, как Матрёша должна была бы подумать, исходя из происшедшего? Но такого разуверения не стал бы совершать сладострастник типа Ставрогина. Напротив, он бы постарался привязать к себе соблазнённую, сделать зависимой от себя и от своей страсти. Вообще, не понятно, что происходит. Не успело ещё ничего остыть, а тут мысли о каком-то разуверении.
«Она глядела на меня, робко улыбаясь. Лицо её мне показалось вдруг глупым».
Глупым? Ну а каким оно должно было быть? Умным?
«Смущение быстро с каждою минутой овладевало ею всё более и более. Наконец она закрыла лицо руками и стала в угол лицом к стене неподвижно».
Как вам, читатель, такой разбор полётов во сне и наяву Ф.М. Достоевского? Можно, я за вас скажу? Скажу мудрыми словами великого русского поэта, автора многочисленных злобных насмешек в рифму, Пушкина: «Нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви». Можно мне такими словами выразить ваше отношение ко всей этой статье? И можно ли оправдаться?
Значит, нет любви? А откуда ей взяться? Читаем со вниманием Пушкинскую речь.
Достоевский: «Вспомните странные стихи: «Однажды странствуя среди долины дикой…». Это почти буквальное переложение первых трех страниц из странной мистической книги, написанной в прозе, одного древнего английского религиозного сектатора, ― но разве это только переложение? В грустной и восторженной музыке этих стихов чувствуется самая душа северного протестантизма, английского ересиарха, безбрежного мистика, с его тупым, мрачным и непреоборимым стремлением и со всем безудержем мистического мечтания. Читая эти странные стихи, вам как бы слышится дух веков Реформации, вам понятен становится этот воинственный огонь начинавшегося протестантизма, понятна становится, наконец, самая история, и не мыслью только, а как будто вы сами там были, прошли мимо вооруженного стана сектантов, пели с ними их гимны, плакали с ними в их мистических восторгах и веровали вместе с ними в то, во что они поверили».
Если впечатления Достоевского от стихотворения Пушкина переживались им действительно так, как он пишет, т.е. «не мыслью только, а как будто вы сами там были, прошли мимо вооруженного стана сектантов, пели с ними их гимны, плакали с ними в их мистических восторгах и веровали вместе с ними в то, во что они поверили», ― то, признаюсь, что у меня, прочитавшего эти признания, возникло желание отвернуться от его слов, как от невольно увиденной чужой срамоты. Но ведь это не я, это Достоевский сам себя публично обнажает, сам признаётся в том, что неприлично признавать, и не видит в этом никакого неприличия, напротив ― восторг и ликование. Мне стыдно за Достоевского, но будем надеяться, что в этих своих признаниях он оказывается больше, чем когда-либо ― писателем, то есть жонглёром красивых фраз. И этим предположением прикроем сей стыд.
Но если нет любви, продолжим мысль Александра Сергеевича, значит, нет истины. И тут я решительно не согласен. Истина (и любовь!) в оценке творческого наследия Достоевского заключается в том, что он ― великий (в смысле, великое множество книг написал) писатель, и точка. И не нужно прибивать над его головой пророческого нимба, потому что всякому, кто не прельщён произведениями Достоевского, очевидно, что этот нимб ― картонный. Не нужно нагнетать психически нездорового возбуждения вокруг душевного и отнюдь не духовного творчества Федора Михайловича. В чём разница между душевным и духовным? Об этом читаем у апостола Иакова: Это не есть мудрость, нисходящая свыше, но земная, душевная, бесовская (Иак. 3: 15). Как видим, душевное разумение стоит у апостола в одном ряду с бесовским. Не нужно разливать потоков лжи, величая Достоевского пророком и апостолом, и пачкать этой ложью всех приближающихся к нему. Не надо провозглашать его произведения «Евангелием» и творчество «божественным», как это делают митрополит Иларион (Алфеев) и иже с ним, потому что это творчество было и остаётся всего-навсего художественной литературой. А литература, как тень, как собака, должна знать своё место.
Зачем возлагать на плечи Достоевского бремя пророческого служения? Чтобы ему отвечать на Страшном Суде за каждое своё слово как за пророческое? Нужна ли душе раба Божьего Федора такая ответственность? Нужно ли нам, его читателям и почитателям, нагружать его на веки вечные такой тяжестью? Разве мало Достоевскому звания великого романиста, чьё мастерское владение пером никто не умалит? Зачем ему ещё звание пророка прибавлять? Или мало вам пророков, прославленных Церковью? Или вам хочется иметь собственного пророка, чтобы перед другими государствами не было стыдно? «У советских собственная гордость…». Но стыдно-то как раз не то, что Бог не дал русской земле пророков, и что никто из святых отцов на Руси не дерзал именоваться таковым; стыдно другое ― называть выдумку правдой, стыдно не беречь отеческого предания и сочинять глупые басни взамен его.
Дальнейшая судьба Ставрогина и Матрёши известна: оба повесились. И тут возникает вопрос: кто совершает бо ́льшее преступление: Талмуд, разрешающий браки с трёхлетними девочками, или роман «Бесы», доводящий их до самоубийства? В том ли преступление, чтобы покрыть браком, пусть даже противоестественным, грех, или в том, чтобы довести согрешивших плотским грехом до греха духовного, греха против Бога ― суицида? И другой вопрос возникает. Как должен был поступить Ставрогин, чтобы поступить по-мужски, вернее, по-христиански, если он действительно Ставрогин? По-моему, он должен был взять заботу о соблазнённой на себя или же пойти на каторгу, если связывать себя женитьбой желания нет, а в монастырь Господь не призывает.
Что значит: «если он действительно Ставрогин»? Позвольте ещё раз процитировать упоминавшуюся здесь С. И. Ермоленко: //Мы склонны полагать, что без главы «У Тихона» не могут быть поняты ни образ центрального персонажа, главного «беса» — Ставрогина с его настойчивым желанием «понести крест» (неслучайна фамилия героя — от греч. stauros — «крест») и трагической невозможностью покаяния, ибо «он ищет креста, не веруя в него» (К. В. Мочульский), что отчетливо демонстрирует его «Исповедь». А значит и сам роман во всей сложности его этико-философского содержания, его предупреждающий и одновременно пророческий пафос также не могут быть поняты без главы «У Тихона»//.
Мнение Ермоленко, Карякина, Солоницына о неполноте романа «Бесы» без главы «У Тихона» подтверждается разбором этой главы даже с далёкой от «пророческого пафоса» позиции. Из песни слова не выкинешь. Так же обстоят дела с Талмудом. Имеющийся в нём загадочный пунктик о браке с трёхлетней девочкой просто необходим для его идейно-художественной полноты. Достоевский пропел «Бесов», вавилонские мудрецы исполнили Талмуд, и сравнивая их, я вот что хочу сказать: постановления Талмуда человечнее решения Ставрогина.
О чём речь? О, вы, называющие себя православными и прославляющие Достоевского как пророка и апостола, очнитесь! В отношении данного случая (соитие с недостигшей брачного возраста девочкой) Талмуд человечнее, а значит и христоподражательнее романа Достоевского «Бесы» уже потому, что не доводит соблазнённых девочек до самоубийств, но возлагает заботу о них на растлителей. Докопаться до сути, конечно, невозможно (это же Талмуд), но именно так я понял слова Википедии: «Девочек, согласно Талмуду, считают женщинами уже с трёх лет. В связи с этим уже с этого возраста, в случае сексуальной близости с мужчиной, возможно заключение брака». Иными словами, соблазнил, растлил ― женись. Всякое бывает, помутился разум, не удержался, ослаб, прорвалось… Но чтобы историй, подобных Матрёшиной, не было, Талмуд позволяет, а может, даже обязывает ― не знаю, сладострастника заключить брак с жертвой.
В этом смысле слова Мочульского о Ставрогине, что «он ищет креста, не веруя в него», нужно отнести не к Ставрогину, а к Талмуду. Да, именно к Талмуду, а не к персонажам Достоевского, потому что Талмуд в данном своём решении подводит читателей ко кресту, а маска Достоевского по фамилии Ставрогин не ищет креста, но бежит от него, как матёрый бес.
Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
20 января 2022
[1] А. А. Солоницын (с 02:53 мин.): «Для меня давно созрело такое понятие как духовный реализм. Вот это понятие всё глубже входит в обиход нашей литературоведческой науки… Определение «духовный реализм». Ну был социалистический реализм. Почему он потерпел крах? Потому что это была приглаженная жизнь, отлакированная, и даже такие крупные художники в кино, например, как Герасимов, умудрялись картину о Льве Николаевиче Толстом сделать бесконфликтной. /…/ Все жанры хороши кроме скучного. Это сказано гениально. Я думаю, что в понятие духовного реализма… Какой код у русской, великой русской литературы? Какой ключик? Именно золотой. Пра-во-сла-вие. /…/ Собеседник Солоницына Василий (Фазиль) Ирзабеков вставляет: «Капитанская дочка» станет для вас неким Евангелием…».
Всё. Дальше смотреть и слушать не могу. Ответственные идеологические работники промывают мозги слушателям, разъясняют им линию партии. Какую линию? Какой партии? Замечательно кратко и всеобъемно сказал об этом Виктор Митрофанович Острецов: ««В то время как Церковь претерпевала в своём историческом и эмпирическом составе глубокие потрясения, когда вся религиозная литература сжигалась и даже Библии до недавнего времени не пропускались через таможню для ввоза в страну, когда вся историческая литература уничтожалась по специальному приказу из Кремля по всей территории страны, классическая русская литература стала предметом “заботы партии и правительства” и была введена для обязательного изучения в школах. Барельефы Пушкина и Толстого, Чехова и Гоголя, Лермонтова и Некрасова до сих пор украшают фасады наших школ наряду с циркулями, угольниками и изображением открытой книги — Торы — и молоточком». ↩
[2] «Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Оно полно и стройно, давая людям цельное миросозерцание, непримиримое ни с каким суеверием, ни с какой реакцией, ни с какой защитой буржуазного гнета. Оно есть законный преемник лучшего, что создало человечество в XIX веке…». (ПСС В. И. Ленина.) ↩
[3] «17 июля 1918 года (день убийства царской семьи. ― Г.С.) заседание СНК под председательством Ленина обсудило вопрос "О постановке в Москве 50 памятников великим людям в области революционной и общественной деятельности, в области философии, литературы, науки и искусства" и одобрило докладную записку Луначарского о постановке памятников. /…/ 2 августа окончательный список за подписью Ленина опубликовали в "Известиях ВЦИК". Список был разбит на 6 частей и содержал 66 фамилий. (Г.С.: Тот, кто грядёт вместо Христа, не удержался: оставил и здесь свою паскудную метку – 666).
I. Революционеры и общественные деятели: 1. Спартак. 2. Тиберий Гракх. 3. Брут. 4. Бабеф. 5. Маркс. 6. Энгельс. 7. Бебель. 8. Лассаль. 9. Жорес. 10. Лафарг. 11. Вальян. 12. Марат. 13. Робеспьер. 14. Дантон. 15. Гарибальди. 16. Степан Разин. 17. Пестель. 18. Рылеев. 19. Герцен. 20. Бакунин. 21. Лавров. 22. Халтурин. 23. Плеханов. 24. Каляев. 25. Володарский. 26. Фурье. 27. Сен-Симон. 28. Роб. Оуэн. 29. Желябов. 30. Софья Перовская. 31. Кибальчич.
II. Писатели и поэты: 1. Толстой. 2. Достоевский. 3. Лермонтов. 4. Пушкин. 5. Гоголь. 6. Радищев. 7. Белинский. 8. Огарев. 9. Чернышевский. 10. Михайловский. 11. Добролюбов. 12. Писарев. 13. Глеб Успенский. 14. Салтыков-Щедрин. 15. Некрасов. 16. Шевченко. 17. Тютчев. 18. Никитин. 19. Новиков. 20. Кольцов.
III. Философы и ученые: 1. Сковорода. 2. Ломоносов. 3. Менделеев.
IV. Художники: 1.Рублев. 2. Кипренский. 3. Алекс. Иванов. 4. Врубель. 5. Шубин. 6. Козловский. 7. Казаков.
V. Композиторы: 1. Мусоргский. 2. Скрябин. 3. Шопен.
VI. Артисты: 1. Комиссаржевская. 2. Мочалов».
https://clck.ru/9TG4q ↩
«Отец Шумский: «Хочется задать Александру Буздалову еще несколько вопросов…»» Я, кстати, тогда на все вопросы покойного о. Александра (упокой, Господи, его душу) ответил. Только главный редактор РНЛ (где статья Шумского с обвинениями меня в «клевете» была опубликована) сообщил мне, что о. Александр считает публикацию ответов на его вопросы (цитирую) «нецелесообразным»… А чуть позже у г. Степанова случился свой идеологический спор с публицистом Шумским по какому-то другому «таинственному» вопросу, и «нецелесообразным» стала уже публикация «вопросоответов» самого о. Александра на РНЛ… Диалектика, все-таки, страшная сила
Да, да, припоминаю те события. Ровно пять лет назад, также на Святках, благодаря внутрипартийному спору между редактором и двумя священниками, авторами РНЛ, отцами Шумским и Карамышевым, стала возможна публикация статьи «Наш паровоз, вперёд лети, в коммуне остановка!» Неизвестно, в какой уклон подались тогда священники, в левый или правый, но в зазор их мнения и мнения редактора РНЛ проскочила та критическая статья не столько про Достоевского, сколько про восторженного поклонника его творчества, сподвижника и соратника отца Александра, иерея Сергия Карамышева. По-моему, четыре части было в статье, и все их опубликовал А.Д. Степанов. Всё-таки твёрдая у него воспитательная рука. Хорошее было время, радужное. Все были на пять лет моложе и полны надежд. После ликвидации уклонов и перегибов курс РНЛинии выровнялся, зазоров не стало, и сама РНЛ стала напоминать КПСС брежневской эпохи.
Сказать: УЖАС — это значит не сказать ничего. Спаси, Господи.
…дочь священника, пожаловалась, что ее муж, крупный бизнесмен и интеллектуальный человек, называет себя абсолютным атеистом…»
«С мужем произошло чудо, он прочитал именно главу «У Тихона», и с его глаз словно спала чешуя. Теперь только о Православии и говорит…»
Зять священника узнал о Православии из романа «Бесы»?
// А ведь в романе «Подросток» пророк Достоевский так и говорит умозаключением Крафта, обнажившего жуткий по своей сути постулат о второстепенности русского народа//.
Всё же я бы не стал демонизировать Федора Михайловича, хотя и назвал его бесом, наступившим на хвост другому бесу. Так ведь и апостол Петр был назван сатаной… Но если бесы Ленин и Толстой искали земного, открыто идя против Церкви, то Достоевский делал то же, прикрываясь именем Христа. Вот в чём коварство.
Вообще 19-й век ― ужаснейшее время российской истории, которое только революцией и должно было разрешиться. Перечитываю 2-ю часть книги В.М. Острецова «Масонство, культура и русская история» в частности главы: ГЛАВА 1. ИСТОКИ РУССКОГО ЛИБЕРАЛИЗМА. ГЛАВА 2. ИДЕИ И ИДЕАЛЫ МАСОНСТВА. ГЛАВА 3. ПОЗДНЕЕ МАСОНСТВО. УНИВЕРСИТЕТ И МОСКОВСКАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ. ГЛАВА 4. НИКОЛАЙ I И «ДОНОС НА ВСЮ РОССИЮ», и поражаюсь, насколько всё прогнило в датском королевстве.
А что касается «умозаключения Крафта, обнажившего жуткий по своей сути постулат о второстепенности русского народа», то такие речи были обычными в то время. Вот что сообщает об этом сам Достоевский: «»Этого народ не позволит», ― сказал по одному поводу, года два назад, один собеседник одному ярому западнику. «Так уничтожить народ!», ― ответил западник спокойно и величаво. И был он не кто-нибудь, а один из представителей нашей интеллигенции. Анекдот этот верен». (Дневник писателя за 1880 г.)
Что именно «народ не позволит» ― к сожалению, Ф.М. не поясняет. Видимо, что-то антицерковное и антимонархическое, раз западник решает уничтожить этот народ.
Вот так… Что мы и видим в новейшей истории. Спасибо, отец Георгий за раз’яснения.