col sm md lg xl (...)
Не любите мира, ни яже в мире...
(1 Ин. 2:15)
Ветрово

Татьяна Краснова. «Печка» преподобного Сергия

18 июля — обретение честных мощей преподобного Сергия, игумена Радонежского

… Интернат для детей «с задержками в развитии», а проще говоря — сумасшедший детский дом в ту пору (конец 80-х годов), до прихода вошедшей в моду большой благотворительности, представлял собой обшарпанную пятиэтажку за глухим бетонным забором. Большая часть маленьких узников этого заведения была непригодна ни к какому обучению и содержалась в самом настоящем концлагере. Это были сироты. Многие — при живых, но спившихся родителях. Многие — из вполне обычных семей, но ненужные, «отказные». В родильных домах моей несчастной Родины до сих пор медсестры уговаривают матерей, родивших детишек с тяжелыми поражениями: «Ты молодая, оставь, родишь здорового!» В ту пору такие разговоры были нормой.

До сих пор перед моими глазами стоит картинка — в кафельной комнате с водостоком в полу из шланга струей моют дюжину человеческий существ, визжащих и ползающих по полу в воде и экскрементах.

Это был страшный опыт сочувствия. Очень жестокий, и крайне поучительный. Легко сочувствовать чистенькому белокурому ангелочку с плюшевым зайцем в руках, грустно взирающему на вас с плаката: «Усыновите сироту!»

Труднее сочувствовать тому, кто не слышит тебя, только качается из стороны в сторону, ударяясь огромной уродливой головой о стену. Да, тогда и памперсов еще не было, что тоже, в общем, затрудняло положение.

Совсем трудно оказалось посочувствовать той несчастной, обозлившейся на весь свет тетке с пьяницей мужем и уголовником сыном, и которая другой работы не нашла, кроме как стоять в трусах, лифчике и резиновых тапках, со шлангом в руках, и поливать водой и матом это «человеческие отходы». Ужас был в том, что ни они, ни эта тетка не могли покинуть свою тюрьму. Они — потому что не могли ходить. Она — потому что носила тюрьму с собой.

Теперь, после долгих лет в благотворительности, я больше не боюсь таких мест. Да и меньше их становится. «Чистая публика» научилась заходить в эти дома — зажав нос и цепенея от ужаса — а потом возвращаться с тряпками, ведрами, кистями, красками, белилами и рулонами обоев. И чинить, и латать, и требовать от злобного неуклюжего государства положенного, и делать самим то, что «не положено».

Впрочем, доставшиеся нам с моей подругой дети были совсем не так страшны.

Девочка Зина, «удачно» совместившая две тяжелых челюстно-лицевых патологии — волчью пасть и заячью губу. Думаю, и выбросили ее на помойку (на вполне реальную помойку в Химках-Ховрино) именно за крайнюю физическую непривлекательность. Это потом оказалось, что она добрая умница, и если разобрать слова, которые она силится произнести, то с ней весело и интересно разговаривать, а глаза у нее огромные, ясные, и очень живые.

Мальчик Саша с церебральным параличом. Как теперь я понимаю, форма у него была лёгонькая. Ну, ходил он неважно, приволакивая ноги, говорил пришепетывая, так это же такие пустяки. А олигофрению, которую нарисовала в его медкартах российская медицина, можно было без колебаний записать в карту и той несчастной бабе со шлангом…

Девочка Лена — действительно, трудный случай, и ее судьба, к сожалению, трагична. Красавица с черными глазами, нежно-персиковой кожей и каштановыми кудрями, вполне разумная — только не весной и осенью. В это трудное время ее начинал слишком остро интересовать противоположный пол, и состояние ее делалось неконтролируемым. Мерзавцев-любителей такого дела и тогда было немало.

Мариночка — чудесная девочка лет восьми на вид, ласковая и рассудительная. Одна беда: на самом деле ей было 14. Ей повезло. За взятки ее выкупила у моей Родины веселая американская семья, и долго-долго после этого я получала на Рождество открытки, на которых безмятежно взрослела и делала спортивные успехи уже почти неузнаваемая Мери…

***

В феврале мы повезли детдомовцев в Сергиев Посад. Отец Глеб Каледа с кем-то договорился, и нас обещали принять и даже накормить обедом. Это был будний день, и такой холодный, что я отчаянно мерзла в своей тепленькой дубленочке и сапожках на меху. В автобусе мы согрелись, и я всю дорогу рассказывала детям про Сергия Радонежского. Например, про детство отрока Варфоломея, который никак не мог научиться читать и писать.

– Он был отсталый? — с интересом спрашивали мои «отсталые» слушатели. Уж это слово они знали хорошо… Оно большими, честными буквами было написано на воротах их интерната. Просто название. Ничего личного.

– Отсталый, — соглашалась я, и мне внимали со страстным интересом: это была история про одного из них.

Старец, явившийся пастушку, поразил их воображение до самого основания.

– Это был Бог? — шептали они, округлив глаза.

– Ну, в общем, Бог, — отвечала я, смело греша против Большого Богословия.

Перед тем как выйти из автобуса на лютый тридцатиградусный мороз, я сказала:

– Как войдете на территорию, бегите прямо, до белой церкви. Заходите внутрь и ждите меня на лавочке у дверей.

Я пошла за ворота Академии договариваться про наш обед и вернулась в храм минут через двадцать. Народу было совсем мало, и только в притворе испуганно крестилась кучка старушек.

На раке с мощами святого гроздью висели мои «сумасшедшие» дети.

– Иди сюда! — кричали они, — тут печка.

Я подошла.

Можете мне не верить, но от раки с мощами шло сильное ровное тепло. Замерзшие дети с удовольствием грелись у «печки» и радостно галдели.

– Чудо, — благоговейно и испуганно сказал кто-то у меня за спиной.

Я не очень люблю Троице-Сергиеву Лавру.

Мне тяжело в этой «шикающей» запретами атмосфере, моими католическими мозгами не понять, зачем нужен этот странный «хиджаб» — юбка в пол, платок на голову — если выйдя за ворота снимаешь этот камуфляж и кладешь в сумку, как будто Бог за воротами не тот, что внутри — но всякий раз, проезжая мимо, я сворачиваю, захожу в Троицкий собор и, отстояв смиренную очередь, подхожу к мощам Сергия — поблагодарить за ту давнюю зиму. Конечно, там больше никогда не включалась та удивительная «печка», но ведь и я — не несчастная замерзшая сиротка, которую обогрел своим сердцем Святой. А у меня есть удивительная память и твердое знание, что как бы там ни было, а у «моих» деток на небесах есть заступник.

***

Полгода спустя после той зимней поездки в Лавру, директор интерната пригласила нас на выпускной открытый урок. Мероприятие было торжественным — даром, что сироткам предстоял переезд во взрослый психоневрологический интернат, то есть, по правде говоря — в могилу.

Пришли люди из районного отдела образования, еще какие-то официальные лица, и даже полный солидный молодой священник из того самого храма в Крылатском, где мы таскали камни в самом начале Перестройки.

Нас всех рассадили на задних партах, принаряженные сиротки уселись в партере, принаряженная учительница вышла к доске.

Видно было, что к демонстрации академического потенциала готовились все.

– Кто мы такие? — звенящим от напряжения голосом вопрошала учительница.

– Мы — дети! — отвечал стройный хор.

– Где мы живем?

– Мы живем в России!

– Какой наш город?

– Наш город — Москва! — следовал хоровой ответ.

– Какое сейчас время года?

– Время года — весна!

– Какие есть признаки весны?

– Солнышко светит ярко, тает снег и поют птицы! — скандировал хор.

Что-то перемкнуло в моей голове от этих речитативов, и я внезапно осознала, что за полгода вот таких упражнений и я бы рехнулась решительно и непоправимо. Администрация, между тем, явно гордилась достижениями воспитуемых. Гости из РОНО, напротив, выглядели растерянно.

– А на экскурсии вы их водите? — внезапно спросила строгая дама с большой прической, — ну хоть в этот… Как его… В зоопарк.

– Мы были в Троице-Сергиевой Лавре, — внезапно встала Зина.

К тому времени мы уже нашли некую частную клинику, которая в качестве рекламной акции прооперировала Зинин рот, и говорила девочка весьма внятно.

– Кто же вас возил? — изумилась дама, — батюшка?

– Таня!

Мне пришлось встать.

– Ну, расскажите, что вы там видели, — попросил батюшка, — наверное, вы церковь видели? Такой большой дом с крестиком?

– Мы были в Троицком соборе, — сказала Зина.

– И в Трапезном храме, — подхватила с места Леночка.

– И в Успенском соборе, — дополнил Саша.

– И что же вы там делали? — изумился священник, успевший приноровиться к хору идиотов.

– Мы видели фрески.

– Что вы видели?! — обомлела РОНОшная дама.

– Фрески. Зинка, расскажи, про что фрески, ты лучше всех умеешь!

И Зина выступила вперед и сообщила изумленной комиссии, что в четвертую стражу ночи Иисус пошел к своим ученикам по морю. И ученики, увидев Его идущего по морю, встревожились и говорили: это призрак; и от страха кричали. Но Иисус тотчас заговорил с ними и сказал: ободритесь; это Я, не бойтесь. И тогда апостол Петр сказал Ему в ответ: Господи! если это Ты, повели мне придти к Тебе по воде. Он же сказал: иди. И, выйдя из лодки, Петр пошел по воде, чтобы подойти к Иисусу, но, видя сильный ветер, испугался и, начав утопать, закричал: Господи! спаси меня. Иисус тотчас простер руку, поддержал его и сказал ему: маловерный! зачем ты усомнился? И, когда вошли они в лодку, ветер утих. Бывшие же в лодке подошли, поклонились Ему и сказали: истинно Ты Сын Божий.

Так или примерно так проинформировав собравшихся, Зина села на место в полной тишине.

– А что из этого вы поняли? — после минутной паузы спросила учительница. Голос ее звучал слегка неуверенно. Кажется, она впервые не знала, что ей ответят.

– Очень просто, — последовал ответ мальчика Саши, — если веришь по-настоящему, то не утонешь.

– А если сомневаешься, — запросто, — поддержала Лена.

До сих пор хочется думать, что мне тогда не показалось, и слезы на глазах суровой дамы из РОНО были настоящими.

Татьяна Краснова
«Православие и мир»

Заметки на полях

  • «Отсталые» дети, ранее согретые у мощей преподобного Сергия, поведали изумительную проповедь представителям с образованием, в том числе суровой даме из РОНО, невольно прослезившейся: » Если веришь по-настоящему, то не утонешь!»
    Эти дети, проживающие трудную жизнь (вероятно не крещеные) не будут ли больше тех людей, которые крещены, но далеки от страданий этих обреченных?

Уважаемые читатели, прежде чем оставить отзыв под любым материалом на сайте «Ветрово», обратите внимание на эпиграф на главной странице. Не нужно вопреки словам евангелиста Иоанна склонять других читателей к дружбе с мiром, которая есть вражда на Бога. Мы боремся с грехом и без­нрав­ствен­ностью, с тем, что ведёт к погибели души. Если для кого-то безобразие и безнравственность стали нормой, то он ошибся дверью.

Календарь на 2024 год

«Стихотворения иеромонаха Романа»

Сретенские строки

Новый поэтический сборник иеромонаха Романа

Не сообразуйтеся веку сему

Книга прозы иеромонаха Романа

Где найти новые книги отца Романа

Список магазинов и церковных лавок