Мария Майер. Ковчег под названьем Ветрово

Поезд «Псков — Москва» прибывал в столицу рано утром, в седьмом часу. Шагнув из вагона на перрон Ленинградского вокзала и вдохнув первый глоток московского воздуха, я с сердечным отчаянием осознала: все, вернулась «на круги своя»… Показалось, что буквально ударилась лицом с размаху о тяжелый, «сгущенный», напичканный пылью столичный ветерок, несущийся вдоль железнодорожной платформы. С каждым шагом я все дальше удалялась от островка чистоты и покоя, уголка заповедной природы, укрывшегося от «благ цивилизации» среди псковских лесов и болот на берегу речки со странным и запоминающимся названием Лочкино, будто плывущего к неземным берегам нерукотворным ковчегом меж зелени и облаков…

Четыре короткие строчки, пришедшие ко мне в Ветрово, зазвучали в душе, зазвенели тихими колокольцами:

И это сбывшееся чудо, этот, может быть, самый значимый для меня Божий подарок — две недели, прожитые в скиту, в мире отца Романа, ставшие для меня сокровенной радостью и важным душевным обретением — я уносила с собою, медленно шагая в суетливо спешащей толпе прибывших в Москву пассажиров, и неслышно проговаривала строки своих давних стихов, которые теперь наполнились воспоминанием о ветровской земле:

…В скит Ветрово мы с моим другом Владимиром Ивановичем добирались на машине, простодушно положившись на автомобильный навигатор. В том и была наша ошибка… Вместо восьмисот километров навигатор (видимо, решив повторить подвиг Ивана Сусанина!) заставил нас покружить по псковским дорогам, «намотать» больше тысячи километров. Виной тому была не только наша глупость, но и хитроумная уловка псковитян: сел с названием Серёдка, как мы потом обнаружили, на дорожной карте имелось не менее семи! Да и вообще, повторяющихся одинаковых названий населенных пунктов у псковичей оказалось великое множество — видимо, чтоб непрошенные вороги непременно сбились с пути!

Трудник Владимир встречал нас в Боровике. По речке Лочкино, петляющей среди болот, на двух лодках, соединенных в единый речной кораблик, мы проплывали мимо зеленых зарослей, полураскрывшихся кувшинок — кубышек, мимо большого, недовольно глянувшего на гостей, побезпокоивших его шумом мотора, бобра-хозяина… В речной зеркальной глади речки отражалось небо — казалось, наша лодка плывет, раздвигая облака… Все было так, как виделось мне заранее из моего «коломенского далёка»:

Только верба давно уже отцвела, отзолотилась, проводила весну — вокруг не смолкали соловьиные трели, среди буйной зелени пестрели полянки летних цветов.

Отец Роман и Дмитрий, живущий трудником в скиту, встретили нас на причале. Сказать, что мое волнение горячей волной стояло выше моей головы — значит не сказать ничего… Отец Роман, понимая мое смятенное состояние, принял нас настолько просто, светло, с искренней доброжелательностью — стало стыдно за свои малодушные страхи!..

Мы выбрались на берег — и не мы вошли в Ветрово, а само Ветрово вошло, влилось в душу «вмиг и — навсегда»!.. Здесь, в скиту, даже воздух имеет свой неповторимый вкус и запах — талого снега, березового сока, запах чистоты, неведомый для городских жителей!..

Маленькая хижинка с деревянными полатями и небольшой печуркой настолько мне понравилась, что очень не хотелось перебираться из нее в келью с более комфортными условиями. (Мой платок до сих пор сохранил запах печного дымка! Топить печку в келье мне так полюбилось, словно в далекое детство вернулась!)
Несколько дней нас в скиту гостило девять человек, к выходным приехали ещё двое — здесь, в мире доброжелательной простоты общения, все как-то сразу почувствовали себя давно и хорошо знакомыми. Жизнь в скиту состоит из труда и молитвы. Моим послушанием вскоре стало поварить на кухне, к чему пришлось и привыкать, и приспосабливаться — дома на газовой плите готовить проще и привычнее, да и у незнакомых кастрюль и сковород имеется свой характер, который быстро указывает тебе, новоявленной хозяйке, как с ними надо уметь обращаться! И подгорало, и слипалось рисовым комом поначалу, а когда уже научилась, как надо, — пришла пора собираться в обратный путь!

Я увозила с собой в Коломну не только большущий рюкзак и сумку на колёсиках — еще больший багаж уместился в моей душе, в сердце. Со мной теперь навсегда тропинка, ведущая в скит от лодочного причала, устланная древесной корой, многоэтажные поленницы — дровяной запас на несколько лет, веранда-трапезная, летняя кухонька с большой печью, дом лесника, хранящий прохладу, которой так дорожит батюшка, — в этом старом доме находится келья отца Романа и небольшой домовый храм. Состарившийся кот Барсик, уже более двадцати лет верный друг батюшки и второй хозяин скитского двора, уже совсем старенький, слепой и слабый, но хорошо сознающий свою значимость. Похожая на мою, стоящую под окном моего дома, древняя яблоня с кормушкой из пластиковой пятилитровой бутылки — точно такая и летом висит на ветви моей яблони! Полянки с цветущими лесными цветами, заросли сирени, белых роз, лесного кустарника… Взмывающий к близким небесам красивый деревянный храм в честь иконы Богородицы «Взыскание погибших» — сердце скита Ветрово… Новый строящийся высокий дом для паломников, стену которого чуть помял рухнувший многовековой дуб; дубовая колода из этого дуба, с пропилом в виде большущего дупла, в котором можно переждать дождь или просто отдохнуть на стульчике-пеньке. Колодец под березами, ряд домишек, в которых поселяются паломники, рядом — большая чистая баня. Дорога, ведущая в Боровик через лес и болото.

Белые июньские псковские ночи, когда темнеет лишь на полчаса, не более! Небо, такое яркое и близкое, облака красоты неописуемой!

Наши запоминающиеся беседы в трапезной, рассказы отца Романа, его блестящий и обезкураживающий юмор, образная речь, глубокие мысли, заставляющие вновь и вновь возвращаться к услышанному…

Безграничное и безмерное терпение батюшки и его сердечная доброта, порою строгая, но всегда — доброта к нам, ощутившим себя в полной мере своей безтолковости, безпомощности, неуклюжести…

Здесь, в скиту, все «острые» и «тупые» углы твоей души обнаруживаются, открываются так, как нигде и никогда прежде!.. Видишь и чувствуешь все свои недостатки, как под увеличительным стеклом…

Наши общие молитвы, ночные службы, Божественная литургия — забываешь, где ты, на земле или, как сказано было поэтом: «Как у облака на краю…»

В трапезной после службы — чай при свечах и долгий неторопливый рассказ батюшки о пережитом, о самом важном, о самом главном…

И, конечно же, хищные стаи скитских комариков, не дающих до конца забыть, что ты все-таки на земле! К ним постепенно привыкаешь, смиряешься, как с необходимостью!

И все то, самое глубокое, ставшее родным, до светлых слез близким и необходимым, — то «маленькое небо на земле», уместившееся на самом донце души, о чем не рассказать, не расплескать, только сберечь в себе до самого конца — то, чем отец Роман щедро делится с теми, кто по Милости Божией пусть на короткое время, но все же становится скитянином — делится батюшка частью своей души, своего безценного опыта, даря свое знание, свое понимание, свою внутреннюю силу, силу молитвы о всех нас, о русской доле, о русской боли…

Я уезжала из Ветрово двадцатого июня. Исполнилось то, зачем я так стремилась сюда, — поклониться и лично сказать СПАСИБО Человеку, голосом которого двадцать лет тому назад Господь окликнул меня, позвал к жизни. Храни Господь на многая — многая лета островок чистоты и света — скит Ветрово, иеромонаха Романа и всех тех, кто сейчас рядом с ним и кому ещё предстоит быть гостем Этого Места, скита Ветрово, мира Ветрово.

Мария Майер
июль 2017