Со всех концов Русской земли приходится получать письма преданных Церкви, Царю и Отечеству православных людей с горьким протестом против усиливающегося развращающего влияния так называемых кинематографов. Их захватили в свои цепкие руки иудеи и употребляют как сильнейшее средство к развращению русской души. Напрасно протестуют против них отцы и матери, пастыри Церкви и архиереи: все делается «на законном основании», и гражданская власть ничего не может поделать с этой нравственною отравой. Когда я был в Вологде, против самой семинарской церкви был открыт такой кинематограф: протестовали мы, но бесплодно, ибо сказалась лишняя сажень расстояния, дававшая право хозяевам учреждения открыть его. Видно, остается в таких случаях Богу только жаловаться: так оно и вышло: скоро учреждение прогорело и само собою закрылось.
Почему-то к театрам относятся как будто строже, чем к кинематографам, тогда как должно бы быть наоборот: театр требует для себя огромных расходов – на устройство сцены, декораций, подбор актеров и содержание их, тогда как кинематограф обходится небольшим числом прислуги да запасом лент при одном аппарате. Но тогда как пьесы театра подвергаются хоть какой-нибудь цензуре, – ленты кинематографа, кажется, никто не цензурует, а при таких условиях иудею полное раздолье отравлять народ за 20–30 коп. самыми безнравственными, порнографическими представлениями. И вот ими переполнены наши столицы: пройдите по Невскому – кажется, нет дома, разве кроме казенных зданий, где не было бы этого учреждения, куда не манили бы в вечернее время публику разноцветные фонарики. От столиц не отстают и губернские, а за ними и остальные города и даже большие села: где-где нет этой отравы? Еще так недавно русский народ свободно вздохнул от работы страшному пороку пьянства. Русь радостно праздновала свое освобождение и возносила горячие молитвы Богу за своего Боговенчанного Царя, Своим царским словом положившего предел этому рабству. Теперь, как бы взамен пьянства, народ усиленно отравляют другою страстью, прививая ему страсть к зрелищам. Не говорю на сей раз о так называемом «народном театре» – об этом я говорил в свое время, – останавливаю внимание на кинематографе, и твердо заявляю: это много опаснее театра уже по тому одному, что легче устраивается, всюду может легко проникать, а главное – до сего времени нет никакой цензуры для его лент… Страсть к зрелищам опасна не менее пьянства. Она так же может разорять население, как и водка; она опустошает народную душу, приучает простого человека к праздности, отвлекает от семьи, засоряет его воображение; сеет в его душе грех… И если театр вреден, то кинематограф для простого человека во много раз вреднее. И если мы стали на путь борьбы с пороком пьянства, то необходимо помнить, что в жизни духовной, как и в физической, природа не терпит пустоты: так или иначе народ избавлен от великого, гибельного соблазна пьянства, на место этого порока стремится уже другой, третий!.. Уже слышатся жалобы отовсюду на всё более развивающуюся картежную игру, а где карт нет, там изобретают их суррогаты, и вот доходит уже дело до того, что нищие проигрывают своим товарищам собираемые ими куски хлеба прежде, чем успели собрать их. А тут еще искусственно хотят привить простому народу страсть к зрелищам, и притом самым развращающим, посредством кинематографов. Мы, служители Церкви, давно и громко взываем, указывая на эту опасность, но кто нас слушает?.. Все помешались на «свободе»: как можно стеснять свободу предпринимателей, открывающих кинематографы? Как стеснять свободу публики, желающей пойти в эти заведения? Отлично пользуются этой свободой все, кто не разбирается в средствах добывать деньги, но тут же есть и «идейные» работники: это те, кому нужно развращать народ, заражать его пороками. Нельзя сказать, чтоб этого вовсе не замечали те, кому ведать сие надлежит: слышно, что готовятся законопроекты об упорядочении дела кинематографов, но когда это будет – Богу ведомо. А вред, страшный вред от этих заведений растет и растет, народ развращается не хуже недоброй памяти кабака.
Но слава Богу, есть на Руси еще люди добрые, власть имущие, которые не отравлены веянием всяких «свобод», которые в наши грозные дни спокойно проявляют свою власть, не считаясь с тем, либерально это или нет. «Из Киева, – говорит «Новое Время», – пришло известие, которое давно желательно было прочесть: по распоряжению военных властей запрещено демонстрирование в кинематографах картин уголовного и эротического характера». Итак, понадобилось военное положение, чтобы принять меру, необходимость которой, казалось бы, слишком очевидна, говорит газета. Пусть это не входит в круг непосредственной борьбы с внешним врагом, но можно только приветствовать решимость и почин киевских военных властей в деле общественной дезинфекции. Зло так разрослось и так бьет в глаза, что кто бы и как бы ни начал борьбу с этим «внутренним» врагом, его пример должен вызывать на подражание. Ведь на наших глазах происходит что-то совершенно ненормальное и никогда ранее небывалое. Ведь лет 20–25 назад никто бы не поверил, что возможно такое публичное «оказательство» своего рода зрительных прелюбодеяний, которое представляют собою программы безусловно всех наших кинотеатров, – все это откровенная популяризация порнографии и всякой скверной уголовщины, даже без риска привлечения по 1001 и прочим статьям.
Газета с негодованием говорит, что зрительные залы кинематографов переполнены учащейся молодежью обоих полов. «Гимназистам воспрещается появляться на улице позже 8 час. вечера, дабы не подвергать их нравственность возможным уличным искушениям, а «искушения» в самой непринужденной форме развертываются на полотне любого кинематографического заведения за 20–30 коп. входной платы! Рано или поздно, однако, над этими «приготовительными классами» уголовщины и разврата придется подумать. Понятно, что в первые годы такого нового дела, как кинематограф, пока еще не выяснилась его эволюция в порнограф, безобразие могло процветать. Но теперь оно создано и для всех очевидно. Пора приняться и за ликвидацию – хоть бы по Киевскому образцу» (Нов. Вр. № 14251, от 11 ноября).
От души приветствуем этот голос мирянина в защиту основных устоев всякой общественной и государственной жизни. Авось этот голос окажется слышнее наших архиерейских протестов, ходатайств, обращений куда следует… Прискорбно, а надо сказать, что верные сыны Церкви, болящие душою за народ, за его нравственную целость, не по адресу шлют нам, пастырям Церкви, свои упреки, свои мольбы о прекращении того или иного общественного зла, как, например, хотя бы тех же кинематографистов, возмутительных театров, газетного кощунства, это – прямое дело законосоставительных учреждений, которым дано право инициативы в законодательстве, которые и могли бы дать хороший закон, обуздывающий всякое зло в общественной жизни. Мы же можем только писать, говорить, проповедовать, а уж услышат ли нас – это уже дело тех, кто имеет уши слышать и хочет – слышит, не хочет – не слышит…
Архиепископ Никон (Рождественский)
«Мои дневники»
1916
Да, все так. В Америке к 30-м гг был создан кодекс Хейкса. https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%BE%D0%B4%D0%B5%D0%BA%D1%81_%D0%A5%D0%B5%D0%B9%D1%81%D0%B0
Например, «Высмеивание духовенства. Священник на экране не мог быть злодеем или комическим персонажем.»
К концу 1960-х годов принуждение к соблюдению кодекса стало невозможным и Производственный кодекс Хейса был полностью отменён. MPAA начало работать над рейтинговой системой, в соответствии с которой ограничения на фильмы были бы уменьшены и ранжированы. В 1968 году, после нескольких лет минимального соблюдения, Производственный кодекс был заменён системой оценки фильмов MPAA. Система рейтинга фильмов MPAA вступила в силу с 1 ноября 1968 года с четырьмя рейтингами: G для общих аудиторий, M для зрелого контента, R для ограниченного показа (зрители до 17 лет не допускаются без взрослого) и X для сексуально-откровенного контента. К концу 1968 года Джеффри Шерлок — преемник Джозефа Брина, назначенного Уиллом Хейсом, последний администратор комитета по надзору за соблюдением «кодекса» в Голливуде, ушел со своего поста.
В 2011 году за введение в России кодекса киноэтики наподобие хейсовского высказался премьер-министр В. Путин[1].