В любую погоду восторгаешься Рябчёвском, селом на берегу между брянской дорогой и Десной. Избы не сползают в реку, поскольку будто ухватились за Свято-Митрофановский храм на высоком холме у окраины. Непривычно огромный для церквей этих мест купольный барабан с круглыми окнами удерживает жилища в воздухе.
Зная, что в Рябчёвске родился иеромонах Роман (в миру Александр Матюшин), не удивляешься, что из этого дивного уголка русской природы он устремился к христианскому подвижничеству, гармонично сочетая аскетизм земной жизни с безмерностью поэтического дара. Уже на малой родине обозначилась проекция движения к духовным высотам, о чем иеромонах Роман напишет позже:
Что помнится за столько лет и вёрст?
Дым самосада, запах самогона
И небеса в больших лампадах звёзд…
В восемнадцать лет Александр Матюшин поступил на филологический факультет Калмыцкого государственного университета. Конфликт и последующее согласие с миром очевидны из смены рабочих занятий. После университета был рабочим силикатного завода, грузчиком в лесу на пилораме, плотником, учителем музыки в школе, художественным руководителем во Дворце культуры — и одновременно с этим писал стихи, рассказы и песни. В 1980 году ушёл в Вильнюсский Свято-Духов монастырь, вскоре перешёл в Псково-Печерский. В 1983 году принял монашеский постриг, служил на псковских приходах .Через два года рукоположен во иеромонахи. Благословение на сочинение и исполнение песен от старца Николая (Гурьянова) получил на островке Залита в Псковском озере.
К тому времени, когда зазвонил колокол восстановленного храма в Рябчёвске, сорокалетний иеромонах Роман уже провел первый год монашеского затворничества среди озер и болот у большого псковского села Серёдка. Здесь и вопрос: чему серёдка? Ведь отсюда только и начинаются российские просторы на восток.
У той же западной границы, в Брянске, в июне 1978 года родился Максим Трошин, на заболоченной улице, где бревна заводских бараков впитали кислые запахи никогда не испарявшейся мыльной воды.
Александр Матюшин и Максим Трошин — 24 года разницы в возрасте, более 50 километров расстояния между родными местами — к православию поднялись похоже. В церковь привели родители. В Рябчёвске это сделала семья учительницы и потомственного крестьянина, в Брянске — семья инженеров первого поколения. Крестил и благословил Максима Трошина настоятель храма Тихвинской иконы Божьей матери иеромонах, а ныне архимандрит Никита (Заиграйкин).
Бытовой чад и смрад села или заводского барака всего лишь малые признаки долгое время разлагавшегося союза государств под воздействием привнесенной извне чумы, всепроникающей и все уничтожающей накопленное веками — государственную казну, науку, образование, культуру, авторитет семьи, мощь оружия и святость веры. Смутное время для государства это ведь не сумерки перед ночью с неминуемым рассветом. Россия реально могла разделить судьбу Югославии, во всяком случае в Чечне уже готовились собрать злой урожай Косова поля.
В ранних песнопениях иеромонах Роман предвосхищал большие беды для Отечества, как и свою участь нести тяжкий крест. Песнопение «Сон мне приснился» прозвучало за пятнадцать лет до танкового расстрела российского Дома Советов и — с перерывом в год — танкового похода на Грозный.
Иеромонах Роман, во всеуслышание выражая тревогу, не мог предупредить прибывающий кошмар из-за еще неопределенности его контуров и лица.
…Где-то под сердцем
Шевелится крик.
Знаками душевных волнений на фоне трагических для России событий девяностых годов прошлого столетия наполнены поэтические книги иеромонаха Романа. В его творчестве читатели и критики находили Русь — униженную, безмолвную, а также Русь, взывающую к повторению подвига прежних защитников своей земли и православной веры, и Русь Святую, которая уже спаслась, и, по словам самого автора духовных и патриотических произведений, «Она уже там, в небесах…».
Российский ученый-психолог Е. Фанталова оценивает песни иеромонаха Романа как творчество страдающего человека, страдающего очень глубоко и непрерывно. Но это не обычная депрессивная грусть — уныние, а светлая грусть человека, открывшего для себя иной Источник Жизни – Бога, Вечность, Природу. Видимо поэтому обычная человеческая грусть, считает Е. Фанталова, не довлеет в песнопениях. В этом она абсолютно точна с отношением к своему творчеству самого иеромонаха Романа. Редким собеседникам он говорил: «…Стихи – это только путь к Церкви. Понимаете – путь, а не самоцель. Цель – Христос».
Мог ли что иное высказать поэт в сане священника? Но похожую и справедливо расширенную до светских пределов оценку содержит предисловие русского писателя Валентина Распутина, отличающегося остротой литературных и публицистических произведений, к минскому изданию духовных песнопений иеромонаха Романа «Внимая Божьему велению». Валентин Распутин писал: «У иеромонаха Романа, собственно, и не песни, а песнопения особого голоса… Как правило, песнопения имеют форму и адрес обращения — к себе, к душе, к русским людям, к Господу и доведены до последней точки искренности и жертвенности. Всего себя выпевающий, выстанывающий их голос отдает себя во имя желанного преображения и всего себя обретает заново. На меньшее он не согласен. Так и с Россией: он не удовлетворится частью её посреди бушующего срама, ему нужно, чтобы она восславилась и восстала вся».
В отличие от иеромонаха Романа, Максим Трошин рано стал воцерковленным человеком. Семья Трошиных по выходным добиралась чуть ли не на другой край города и помогала восстанавливать Тихвинский храм – вычерпывали ведрами грязь и воду, носилками с щебнем отрывали себе руки. Сотрудник конструкторского отдела на военном заводе Ю. П. Трошин был уже признанным публицистом, поэтом, музыкантом. Он страдал астмой тяжелой формы. Чтобы эта болезнь не передалась по наследству Максиму, отец, доверившись смелой методике, заставлял сына с детства натруждать легкие пением. В музыкальной школе с пяти лет Максим осваивал практически все инструменты для концертного исполнения. Пению и игре на гитаре учился отдельно. Не пропускал конкурсы чтецов. Свою наставническую миссию Юрий Павлович исполнял неистово, самопожертвенно и всегда под церковным покровительством. В храме Тихвинской иконы Божьей матери Максим пел в хоре, был звонарем, служил в алтаре, стал иподиаконом архиепископа Мелхиседека, занимался в воскресной школе, здесь же обучал сверстников игре на гуслях.
С девяти лет юный бард уже пел с концертной сцены. Его репертуар включал более сорока песен: былины и народные песни сменяли песни трагических периодов российской истории, песни на стихи русских поэтов, песни собственного сочинения. Особое место занимали песнопения Русского воскресения. Здесь преобладали песни иеромонаха Романа. Их магнитофонные записи в авторском исполнении как-то оказались у о. Никиты (Заиграйкина). Не Божьим ли промыслом? В десять лет Максим сделал студийную запись одного из первых песенных творений иеромонаха Романа с прослеживаемым влиянием стихотворного наследия старца с острова Залита «Ты не пой, соловей…»[1], которая многие годы спустя добавила необыкновенную пронзительность телесериалу «Громовы». Зазвучали «Сон мне приснился», «Господи, помилуй!», «Ликует Рим в языческом весельи», «Бом, бом, бом – утро растревожено…». Надо ли было спрашивать благословение иеромонаха Романа на исполнение его песен? Ведь было известно, что он к этому относился с полным благодушием. Известны слова иеромонаха Романа: «Важно, чтобы исполнители сами понимали, о чем поют. Тогда и автор, и исполнитель делают Божье дело».
Однажды Максим в храмовом алтаре необыкновенно чисто спел исполняемый в дни Великого поста псалом сто сороковой из старославянского текста псалтыря с использованием мелодии песнопения иеромонаха Романа «Отложим попечение», когда рефреном выводится: «…Да исправится молитва моя яко кадило пред Тобою, воздеяние руку моeю, жертва вечерняя».
После этого юный служитель церкви настоятельно искал встречи с иеромонахом Романом. В свою очередь и псковский затворник, как могло показаться, ожидал появления брянского подростка на пороге монашеского скита.
О своей роли в перестроечные 90-е годы прошлого столетия (кто как их сейчас назовет — лихими, окаянными, смутными) иеромонах Роман много позже говорил так:
«Необходимо было привлечь к православию людей, которые хоть и не считают себя атеистами, но от церкви далеки. Молитва не касается их душ. Божественная премудрость не доходит до разума. А, оказалось, таким людям и предложить-то нечего. Этим ловко пользовались заморские миссионеры и доморощенные сектанты. Свои же духоборцы еще не успели вырасти. Сказывались многие годы запрета на проповедь. А нужно было биться за духовную целостность Отечества».
Когда Максим запел перед иеромонахом Романом, тот попросил прикрыть форточку в своем строгом жилище, чтобы ничто не нарушило гармонию устоявшегося на прибрежной полосе природного мира. Душевное и сердечное созвучие обозначилось сразу. Теплоты добавили рассказы старшего Трошина о жизни в Рябчёвске, где брянские паломники побывали перед отъездом на псковские озера. Но ни слова о том, как они до крови сдирали пальцы, соскабливая срамные надписи со стен сельского храма. Возвращение к молитвам было трудным даже на родине человека святых дел.
После монашеского благословения Максим, звонарь Тихвинского храма, стал как бы голосом вскоре онемевшего и потерявшего слух на несколько лет духовного будителя православной совести, живым воплощением образа ожидаемого бунтаря в широко известном песнопении иеромонаха Романа «Колокольный звон».
…Странники стоят,
Молится народ.
Русь ещё жива,
Русь ещё поёт:
– Господи, помилуй…
Твой черёд настал,
Молодой звонарь.
Пробуди простор,
Посильней ударь.
– Господи, помилуй.
С музыкой такой
Хоть иди на смерть!
Много ли тебе,
Русь Святая, петь?
Недавно я просмотрел два ежегодника с записями Ю. П. Трошина о концертных выступлениях Максима. Вот пример активного духовного натиска! С февраля 1989 года до завершения 1991 года было представлено свыше ста программ на разных площадках — на стройках, в заводских цехах и управлениях, парках, во Дворцах культуры и сельских клубах, в творческих объединениях, на митингах, в колониях для осужденных и в областном управлении внутренних дел, в церковных приходах. Однажды Максим дал концерт в первой Брянской городской детской больнице. Организаторы собрали в зал маленьких пациентов, вероятно, предполагая, что репертуар песен исполнителя не выйдет за пределы интересов его подросткового возраста. Уже на следующий день Максиму в этих же стенах пришлось повторять свою программу для врачей и персонала, пораженных пением, новизной и дерзостью слов.
Без Бога нация – толпа,
Объединённая пороком.
Или глуха, или слепа,
Иль, что еще страшней, жестока.
И пусть на трон взойдет любой,
Глаголющий высоким слогом.
Толпа останется толпой,
Пока не обратится к Богу!
Это стихотворение иеромонаха Романа Максим Трошин читал на каждом концерте, не подбирая ему мелодию, как не подбирают перезвоны набатному колоколу.
В 1992 году выступления Максима были частыми в Москве, не реже двух выездов в месяц, его песни транслировались по всероссийскому радио. В начале октября 1993 года отец и сын Трошины, возможно, полагаясь на свою уже состоявшуюся известность в столице и на песнопения — призывы иеромонаха Романа направились в Москву, сдержать уже начавшееся братоубийство. Максим пел по обе стороны баррикад. К радости Надежды Михайловны они вернулись невредимыми, но уставшими неимоверно и скорее не из-за утраты телесных сил, а глубокого душевного истощения.
Второго января 1995 года затворник псковского скита Ветрово оставил на листе слова неутешительного пророчества:
…Что впереди? Смятение, разруха?
Иль Божий гнев обыдет стороной?
Но вижу я — и ужасаюсь духом:
Несётся Бледный Всадник надо мной.
Который Ангел протрубил Вселенней?
Какая чаша пролилась на нас?
Как известно, всадника на бледном коне, одного из четырех всадников-предвестников конца света в Откровении Иоанна Богослова, олицетворяет Смерть. Россия испила горькую чашу с Чеченской войной. Не были обнесены ею и Трошины. В том же январе астма убила Юрия Павловича, через полгода, за тринадцать дней до своего семнадцатилетия, в Десне трагически погиб Максим.
Иеромонах Роман и Максим Трошин невольно указывают путь один к другому для тех, кто в интернет-пространстве ищет духовные высоты. Вот запись Владимира Селицкого: «Иеромонах Роман (Матюшин) — это удивительный феномен. Есть некая связь между ним и Максимом Трошиным. Чистота горних миров у обоих». Или пишет некто Людмила: «Мне очень жаль, что я слишком поздно открыла для себя иеромонаха Романа. Три дня назад я случайно натолкнулась на песни Максима Трошина, подростка с трагической судьбой. Кроме ангельского голоса этого ребенка меня поразили слова песен. Прожил 16 лет, а какой след оставил на Земле! Какие у него замечательные песни! Какая у мальчишки боль за Россию, за Русь!!! Просто по коже мороз от слов его песен! Я прочла, что автор текста некоторых песен Максима — иеромонах Роман. Тогда я захотела узнать, кто это. То, что я о нем прочла, потрясло меня до глубины души… Мир наполнен жестокостью! Еще неделю назад у меня в душе было опустошение от всего этого, от всего, что творится вокруг. От бессилия что-то изменить. И вот сегодня мир для меня стал светлее от сознания того, что есть еще на Руси чистые и светлые люди. Я сама пишу стихи, верю в Высший разум и очень хочу видеть нашу Россию, нашу Русь счастливой. Господи, как же я этого хочу!».
Вот так в единстве имен и творчества иеромонаха Романа и Максима Трошина, двух православных подвижников, рождаются новые певцы. И на вопрос иеромонаха Романа в последней строке стихотворения «Колокольный звон» — «Много ли тебе, Русь Святая, петь?» — никакой иной ответ не возможен, кроме простого и безусловного утверждения: много тебе, Русь Святая, петь!
Николай Петрович Исаков, почетный сотрудник МВД России, полковник в отставке, ветеран боевых действий, кавалер ордена Мужества и медали Русской Православной Церкви прп. Сергия Радонежского 1-й степени, г. Брянск
декабрь 2015
Русская народная линия
Свято-Митрофановский Храм в селе Рябчёвске
[1] Иеромонах Роман исполнял это песнопение, но не является его автором. - Прим. ред. ↩
Спасибо большое за статью!