Отличительной особенностью России является отсутствие возможности образования новых русских слов. Слова создаются средствами массовой информации — безсистемно, безконтрольно, безответственно.
Порядок утверждения норм русского языка определён Постановлением правительства №716 от 23.11.2006, за подписью председателя правительства Фрадкова. Существующие в языке русские слова определены словарями, утверждёнными министерством просвещения РФ.
Вновь создаваемые или вновь заимствуемые существительные делятся на имена собственные и имена нарицательные.
Порядок создания части имён собственных законами определён законом 152-ФЗ 1997 года. Новые географические объекты наименовываются согласно достаточно прозрачной процедуре, ведётся документооборот. Органы, утверждающие то или иное наименование географического объекта, чувствуют свою ответственность за это важное дело. И это — правильно, ведь названия наших городов и деревень, улиц и площадей создают наше мировоззрение в соответствии с действующей политикой государства и господствующей в нём в данное время идеологией.
Имена нарицательные — названия предметов и явлений — влияют на наше мировоззрение не в меньшей степени, чем географические названия. Если всё новое, удобное и современное наименовано английскими словами, то у нас создаётся впечатление, будто всё хорошее приходит в Россию из англоязычных стран. Транспондер, круиз-контроль, компьютер, вайфай, блутус, слаксы, лоферы, лайфхак… не перечислить все слова, создающие у русского человека убеждение в техническом и культурном господстве англоязычных народов.
Однако порядок создания имён нарицательных в современном русском языке никак законодательно не оговорен. Через эту «дыру в законе» на умы граждан России льётся мутный поток заимствований из английского языка, являющийся, как пишет профессор М. А. Марусенко, «влиянием колониального типа».
Так было не всегда. В СССР действовали ведомственные комиссии по терминологии. Наименование вновь появившихся предметов и явлений производилось подобно наименованию географических объектов — согласно установленной процедуре, уполномоченными органами. На каждый новый термин заводилось дело. Велась переписка. Запрашивались языковые органы народов СССР. Запрашивались главные ведомственные учреждения — институты и предприятия. Термин утверждался на заседании комиссии. Протокол заседания подшивался в дело. Таким образом, каждый член комиссии чувствовал свою долю ответственности за вновь создаваемое русское слово.
Я не оговорился — не термин, а именно слово. Потому что большинство иноязычных слов попали в наш язык как термины — технические, экономические термины лёгкой и обувной промышленности. Любое слово — кроме разве что междометий — можно отнести к тому или иному административному ведомству.
Ответственность за нарушение использования термина в СССР также была — административная. Комиссия по терминологии сначала увещевала нарушителя, призывая его применять только установленный термин. Если эта мера не помогала — комиссия обращалась в министерство с просьбой наказать нарушителя.
Порядок создания имён нарицательных поныне существует в других странах. Например, во Франции существуют ведомственные комиссии по терминологии, и органы контроля за словоприменением. Нарушителям грозит штраф.
Швеция, потерпев ощутимые денежные убытки от засилия английских терминов, ввела у себя стройную систему шведскоязычного словообразования и очень быстро достигла успеха.
Из-за описанной дыры в законодательстве, которой не было в СССР и нет сейчас в развитых странах, среди крупнейших языков мира русский остался самым обангличаненным. Взять для примера хотя бы слово «компьютер»: по-фински — «тиетоконе», по-немецки- «рехнер», по-французски- «ординатёр», по-чешски- «почитач» и так далее. «Круиз-контрол» называется в большинстве языков — «темпомат», по-фински — «вакионопеуденсяядин», по-французски- «регулятёр дё витес». Примеры можно продолжить.
Нынешний способ присвоения русских наименований предметам и явлениям только кажется хаотичным. Если начать разбираться, то выясняется, что новые слова приходят в наш язык не сами собой и не по воле народа, а по воле неких людей. Дыра в законе позволяет этим людям оставаться неизвестными и освобождает их от всякой ответственности за содеянное.
Разберём для примера слово «транспондер». Как показала экспертиза СПбГУ, слово это точно соответствует по значению русскому термину «приёмоответчик», или сокращённо «ответчик». По закону этот термин и должен был быть применён к устройству, появившемуся в наших автомобилях. Но за соблюдением закона о языке никто не следит. Если бы в России были бы, как в СССР, во Франции и в других странах, ведомственные комиссии по терминологии, то соответствующая комиссия непременно обратилась бы в министерство с требованием пресечь произвол и самоуправство, соблюдать порядок и применять установленный термин.
Но поскольку комиссий больше нет, считается, что слово должно появиться как бы само собой, как люди назовут. Термин «ответчик» широкому кругу обывателей неизвестен, поэтому логично предположить, что люди назовут устройство так, как оно уже называется в тех странах, в которых русские люди его уже встречали. В большинстве стран Европы — в Польше, Германии, Австрии, Чехии, Италии и прочих — устройство называется «телепас». Короткое, благозвучное, интуитивно понятное слово. Если бы русское словообразование было свободным, устройство для оплаты проезда по платным дорогам наверняка было бы названо «телепас».
Пробел в законодательстве несёт свободу не большинству граждан страны, а лишь малому числу злоумышленников. Потому что большинство людей — добропорядочно, и от дурных поступков его удерживает не закон, а совесть.
Отсутствие в законодательстве понятия «словообразование» можно сравнить с положением, когда в стране законом запрещено красть, но наказания за кражу не предусмотрено, нет ни уголовного розыска, ни других органов, розыском воров занимающихся.
Люди, внедрившие слово «транспондер», подобно ворам, желают остаться неизвестными, потому что за содеянное их не похвалят. Согласитесь, читатель, что человек, сделавший доброе дело, не боится огласки, не прячет лицо. А во мраке и тишине делаются обычно недобрые дела.
Неупорядоченность словообразования несёт России значительно больший вред, чем кажется неосведомлённому обывателю.
Во-первых, она «работает против национального единства и территориальной целостности государства»[1]. Потому что неустроенность русского языка отвращает от него народы России и Евразийского пространства, склоняя их к английскому. А это чревато культурным, а вслед за ним и политическим отрывом малых народов от России.
Во-вторых, наносит ущерб экономике, науке, промышленности и образованию. Потому что зачастую в разных областях один и тот же предмет называют по-разному. Например, пластиковый конверт для бумаг в части России называют «файл», а в другой части — «мультифора». Хаос в терминологии позволяет пока делать невеликие дела, но «Вавилонской башни» с ним не построишь.
Ярким примером терминологического хаоса является строительство Петром I флота в Воронеже в 1696 году. Были наняты судостроители из разных стран. Русские люди переняли термины: одни — у фрягов, другие — у голландцев, третьи — у англичан. Некоторые пользовались своими, русскими терминами: слемя — мачта, опруга — шпангоут, абня- брашпиль и т. д. Решение многих важнейших и срочных задач было тогда сорвано, потому что одни снасти заказали дважды, другие — не заказали вовсе, и многие другие серьёзные ошибки были допущены. В итоге, Азов взят не был до тех пор, пока монаршей волей не были установлены единообразные морские термины.
В-третьих, хаотичное словозаимствование при отсутствии русского словообразования позволяет латинице вползать в русское письмо. Заимствованные слова всё чаще в русских текстах пишут латиницей, подталкивая соседние народы к отказу от кириллицы.
В-четвёртых, оно ломает основные правила русского языка, его строй. Например, «интернет-бронирование», «онлайн заказ». Немыслимы были ещё двадцать лет назад такие словосочетания, как «телефон бронирование» или «почта заказ».
В-пятых, болезни тела русского языка прямо влекут за собой и потерю его статуса — как стареющий больной человек неизбежно переходит со статуса руководителя в статус советника, затем — почётного члена, а в итоге его статус неизбежно будет поддержан траурным пафосом на кладбище.
Потеря статуса русского языка, идущая полным ходом на наших глазах, несёт России огромные не только политические, но и денежные потери, соизмеримые с доходами от экспорта нефти. Именно из-за ощутимых денежных потерь Швеция взялась за упорядочение словообразования и терминообразования.
Денежная составляющая языковой политики изучена и оценена в странах Европы, но, увы, в России о ней нет ни малейшего представления даже у экономистов. И не случайно. Этот пробел в науке и образовании скрывает описываемый пробел в законодательстве. Как если бы в нашем доме была железная крепкая дверь, на ней — замки и засовы, а в окне — ни рам, ни стёкол. Нам говорят, указывая на дверь: «Смотрите, как надёжно защищён наш дом, и мы ещё третий засов устанавливаем!» Мы оборачиваемся на шорох и шёпот возле окна, но занавеска скрывает от нас кого-то, вытаскивающего что-то через окно.
Так Россия крепит вооружённые силы, таможню и полицию, но через дыру в языковом законодательстве испускает не только деньги, но и русский дух.
Размывание языка для России — смертельно. Ведь страна, находящаяся в нынешних границах Российской Федерации, но говорящая не по-русски, будет уже не Россией!
Упорядочить русское словообразование необходимо, но этого не достаточно. Ведь если все вновь создаваемые слова и термины будут иметь иноязычные корни, то статус языка не укрепится, денежные убытки не уменьшатся, и угроза гибели России через гибель языка не будет отвращена. Тогда уж лучше сразу объявить государственным языком английский — от этого и благосостояние граждан повысится, и русский язык умрёт быстро, не мучаясь.
Необходимо и достаточно сперва учредить головной государственный орган языковой политики, ответственный за установление языковой идеологии. Бояться слова «идеология» не нужно. Во-первых, в большинстве демократических стран, отвергающих политическую идеологию, языковые идеологии есть. Во-вторых, она на деле есть сейчас и в России. Просто о ней вслух говорить нельзя, потому что подавляющему большинству граждан России она не понравится.
И только после принятия языковой идеологии следует приняться за языковое обустройство России, и в первую очередь — русского языка.
Политические, экономические, оборонные, культурные, социальные, демографические и другие плоды умелой и старательной заботы о русском языке будут щедрыми. Это доказывает языковая политика как наука и опыт других стран.
Вадим Рыбин
Сайт «Ветрово»
6 июня 2019
[1] Марусенко М. А. Новый мировой языковой порядок. СПб: изд-во РГПУ им. Герцена, 2019. С 4. ↩
Конечно же не безразлично распространение иностранных слов в русском языке и непринятие закона, защищающего наше словообразование.
«Если начать разбираться, то выясняется, что новые слова приходят в наш язык не сами собой и не по воле народа, а по воле неких людей. Дыра в законе позволяет этим людям оставаться неизвестными и освобождает их от всякой ответственности за содеянное.»
«…Так я могу поставить диагноз, используя русскую лексику» — сказал учёный-экономист, доктор экономических наук, депутат Валентин Касатонов — «Страну последние двадцать лет превращали и превращают в колонию. Соответственно, если мы будем всё называть своими словами, то тогда мы должны говорить не о правительстве, а о колониальной администрации. А если мы понимаем, что речь идёт о колониальной администрации, то какие-нибудь челобитные писать в адрес этой администрации совершенно бесполезное и бессмысленное дело!.. Имеет место быть внешнее управление страной.»