Часть вторая, часть первая
…О том, как изменился русский язык за несколько столетий, можно судить по изменению значений слов благо и блаженство.
Чем было благо для наших предков? Об этом говорит Псалтирь – Священная книга, по которой они учились читать и писать.
Благо есть исповедатися Господеви, и пети имени Твоему Вышний (Пс. 91: 2).
Благо есть надеятися на Господа, нежели надеятися на человека (Пс. 117: 8).
Мне же прилеплятися Богови благо есть, полагати на Господа упование мое (Пс. 72: 28).
Благо мне, яко смирил мя еси, яко да научуся оправданием Твоим (Пс.118: 71).
Мы видим, что понятие благо для наших предков было связано с Богом. Благоразумие, благочестие, благословение, благовестие, благочиние, благообразие, благоволение, благодарение, благодарность, благозвучие, благовоние, благолепие, благоденствие, благосостояние, благонравие, благоуветливость, благопоспешение, благоверие, благодеяние, благодушие, благость, благоухание, благовремение, благородие, благополучие…
Эти и многие другие слова с корнем благо должны произрастать к Богу, потому что корни слов, как и корни деревьев, скрываясь в земле, удерживая на себе словесную крону языка, должны словами-ветвями тянуться к Небу. А иначе зачем они растут? Зачем было Богу утруждать Себя насаждением среди людей дара речи?
Посмотрим же, чем для потомков произросло небесное благо предков, этот Богом насаждённый словесный корень нашего языка. Нынешнее благосостояние – разве это для Бога и с Богом со-стояние? Нет, это сытая и беспечальная жизнь в своё удовольствие, это «народное благосостояние». Благоустройство – разве это ради Бога устройство? Нет, это «субботник по благоустройству прилегающий территории». Благодушный – разве это распахнутая для Бога душа? Нет, это симпатичный добряк, с которым приятно посидеть за столом. Благополучие – разве это от Бога и для Бога «получие»? Нет, это всё те же богатство, сытость и комфорт без горя и забот.
Таково современное значение слова благо, но, может, оно было иным в прошлые века? Заглянем, как нам его толкует В. И. Даль? «Благи́й или благо́й, выражает два противоположные качества: церк(овное) стар(инное) (значение), а частью и ныне: добрый, хороший, путный, полезный (…), в просторечии же: злой, сердитый, упрямый, упорный, своенравный…» И далее, собирая почти на трёх листах слова, производные от этого корня, В. И. Даль на два-три церковных примера приводит десятки просторечных выражений противоположных «старинному» смыслу. Всё это свидетельствует о том, что «живой великорусский язык» был во времена Даля уже настолько «живым», что почти утратил церковное понимание корня благо. Слово «живой» взято мною в кавычки, потому что действительно живым может быть лишь тот, кто понимает, что Господь пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком (Ин. 10: 10). И если язык этого не понимает, значит, он близок к смерти.
И это во времена В.И. Даля. Что же говорить о современности? Слава Богу, что слово благо, хотя и связывается для нас с чем-то душевным, а не духовным, но ещё несёт в себе добрый, а не злой смысловой заряд. Однако часто оно означает обыкновенные материальные бла́га или блага́. Даже такое пожелание есть – «всех вам благ», говорящее, что невещественное благо разделилось на множество мелких благ, которых чем больше соберёшь, тем лучше[1]. И совершаемое на наших глазах вырождение понятия благо ещё зримее на примере слова блаженство. Чем стало для нас это великое слово Нагорной проповеди?
Блажени нищии духом, — говорит Господь (Мф. 5: 3). А что говорят поэты? «Блажен, кто смолоду был молод». «Молчалины блаженствуют на свете». «Блажен, кто посетил сей мир». И таких примеров художественного опустошения слова блаженны в золотом веке русской литературы, которая вся питалась, как гусеницы листьями, евангельскими смыслами и словами, не счесть.
Известно, что гусеницы, прежде чем стать красивыми бабочками, должны много листьев съесть. Но вот бабочки улетели, и каким же осталось нам благосеннолиственное древо русского языка после золотого, серебряного даже и бронзового (советского) веков нашей литературы? Оно осталось голым, и то, во что превратилось сейчас слово блаженство, описывать просто мерзко.
Блаженствовать в современном понятии, значит лежать, раскинувши руки-ноги, на солнечном пляже или на диване после баньки и соответствующих граммов. Мысль о Господе придёт ли кому в голову, когда он слышит слово блаженство? Человеку скорее вспомнится шоколад «Баунти», который рекламируется с этим словом.
Кого сейчас называют блаженными? Тех, кому надо платочек на шее подвязывать, потому что у них слюна по подбородку течёт. Или вот ещё выражение: «он блажи́т». Это значит, что он капризничает, шалит. До какой же степени можно разорить слово! И все вышеприведённые слова с корнем благо стали для нас обёртками, которыми украшают поздравления и подарки. Хочется пожелать чего-нибудь этакого, вот и пишем благоденствия. А что это такое? Это когда много всего красивого и вкусного.
Опустошение понятий благо и блаженный это иллюстрация того, как духовный смысл, накапливаемый в словах подвижническими трудами богоизбранных святых, расточается сперва богословской, потом художественной, а потом газетной литературой, которая постепенно выпрастывает из высоких слов их небесное содержание и заменяет Божье благо «благоустройством территории» или «пустой блажью».
Но кто вкладывает в слова духовный смысл? И как древо языка обрастает листьями, чтобы тянуться к Небу? Уж, конечно, не литературные гении и даже не профессора богословия наполняют слова духовным содержанием. Не из красочных описаний и доказательных поучений узнал русский народ, кто такие Евангельские блаженные. Потому что не словами утверждаются слова, но делами, и святая жизнь наполняет слова святым смыслом, а дурная – дурным.
Сколько написал преподобный Сергий Радонежский? То-то и оно, что нисколько, но если бы не он, на Руси, может, и не узнали бы так крепко и так хорошо, кто такие блаженные, как не узнали бы и того, что значат и куда ведут заповеди блаженств Господа нашего Иисуса Христа, если бы не видели перед собой преподобных отцов, которые исполняли эти заповеди, а не говорили о них красивые слова.
***
«Благое тебя побери (смоленск. брань). Это такой благой (т.е. злой) человек, что к нему и приступу нет. Сделалась благая пора, что и зерна хлеба не добудешь. Худая сбруя – благой выезд, т.е. плохая снасть отдохнуть не даст. Благой умом – взбалмошный. Кричать благим матом, кричать отчаянно, изо всех сил…» (В.И. Даль). Даже отдельное слово в последнем значении имеется в словаре «Живого великорусского языка» — «благоматный».
Как и почему произошла в русском языке эта чудовищная перемена в значении слова благой, что из доброго, хорошего, путного, полезного оно превратилось в злого, сердитого, упрямого, упорного, своенравного, неугомонного, дурного?..
И в английском языке можно встретить примеры подобного превращения слов. Так, в романе Диккенса «Оливер Твист» на предложение Фейгина спросить об Оливере в полицейском участке, Бетти ответила: she would be «blessed» if she did, что она была бы «благословенной», если бы сделала это. Выражение «быть благословенной» (be blessed) Бет употребила в смысле «быть чокнутой». И в Священном Писании я с удивлением встретил подобные места, когда пишется одно, а понимать нужно прямо противоположное. Так, согласно Толковой Библии Лопухина, еврейский глагол «барах» имеет значения «благословлять» и «хулить» (см. комм. на 3 Цар. 21: 7-13).
Как назвать такое словоупотребление? Духовной слепотой? Языковым нечувствием? Сознательной насмешкой? Извращением?
«Благое тебя побери». Эту поговорку придумал лукавый, который, будь его воля, давно бы всё Божие создание извратил и все слова переврал. Но зачем мы, люди, вслед за лукавым её повторяем? Зачем искривляем смыслы? Зачем, например, произносим это кощунственное словосочетание: «кричать благим матом»? Зачем не говорим просто: «кричать громко»?
Если все слова в языке будут противоречивы и двусмысленны, то как таким языком пользоваться? Если слов с прямым смыслом в языке не останется, то на что он будет нужен? Вывернутые наизнанку слова по сути мертвы, потому что утратили смыслы, которые в себе заключали. Но как происходит, что благословение превращается в проклятье? Как происходит, что вместо жизни избирается смерть?
Не знаю, как вы, читатель, но мне неоднократно приходилось быть свидетелем сцен, в которых слова спаси, Господи, произносились с таким выражением, будто говоривший их хотел испепелить того, к кому он обращался. Во всяком случае, если бы рядом стоял человек, не понимающий по-русски, он бы решил, что словами спаси Господи призывается страшная и позорная смерть на того, к кому они обращены.
Вот так и происходит, что благословение становится проклятьем, а благопожелание «спаси Господи» превращается в русском языке в еврейский глагол «барах», означающий одновременно «благословлять» и «хулить». Вот так и происходит извращение слов из-за лицемерия и трусости их произносящих.
***
Одним из наиболее авторитетных переводов Священного Писания на английский язык считается Библия короля Иакова (King James’ Version), изданная в 1611 году при содействии короля Англии Иакова I. Вторая заповедь блаженства (в нумерации Катехизиса свт. Филарета Московского) в этом переводе выглядит так.
Blessed [are] they that mourn: for they shall be comforted.
Блаженны плачущие, ибо они утешатся (Мф. 5: 4).
Не устаю удивляться способности английского языка совмещать в одном слове несовместимое. Земное удобство и небесное утешение он называет одинаково – comfort.
О современных многочисленных переводах Библии на английский язык лучше не говорить, чтобы не расплакаться или, наоборот, не рассмеяться их скудному, как пища в солдатской столовой, словесному рациону. А самые названия таких, например, переводов, как «Гуд ньюз» (Good News Bible, 1976) и «Нью интэрнэшнл Байбл» (New International Bible, 1979), звучат как названия газеты и торговой компании.
***
«Ни один язык так не отличается возвышенностью слога и слов, как наш. Латинец, например, или другой кто, скажет Отец наш (pater noster), но не может сказать Отче наш. Француз говорит счастлив человек (heureur l’homme), но не скажет блажен муж. Он не имеет, или имеет несравненно меньше нашего сложных слов: говорит подобен Богу (semblable a Dieu), но не скажет богоподобный; говорит хороший голос, добрая весть (une voix agreeable, une bonne nouvelle), но не скажет ни благогласие, ни благовестие. У него нет двояких, одно и то же значащих слов, из коих одно возвышенное, а другое простое: он равно око и глаз называет l’oeil; чрево и брюхо, le ventre; чело и лоб, le front.
У него нет ни увеличительных, ни уменьшительных, ни почтительных, ни ласкательных имён: он говорит рука (la main), но не может сказать ни ручища, ни ручка, ни ручонка; говорит большая мать (la grand mere), но не может сказать ни бабка, ни бабушка.
В глаголах с предлогами язык их несравненно скуднее нашего. Мы скажем добавлять, забавлять, убавлять, пробавляться или подарить, задарить, надарить, отдарить. Он все сии глаголы должен объяснять прибавочными словами и другими от разных корней глаголами.
Не имеет он и десятой доли тех слов, какими означаем мы голоса животных: блеет, мычит, кукует, грает, каркает, квакает, клекочет, курлычет, чиркует, стрекочет, токует…
Часто в ветвенном значении слова своего не найдет он коренной, породившей его мысли и должен отыскивать её в другом языке. (…)
Таковая в языках разность должна непременно производить разность и в свойствах их. Сильный навык и чтение французских книг отвлекли и много отвлекают нас от свойств языка нашего и чувствования красот и силы его. Отсюда, вместо услаждения и приятности, родилось в нас какое-то отвращение от высоких слов и мыслей, мы стали называть их словенскими, переиначивать и избегать, разделять один и тот же язык свой на два, из коих один, важнейший и богатейший, почитать как бы чуждым, а другой, под именем русского, располагать и приближать к французскому, подражая с раболепным благоговением свойствам его. (…)
Отсюда все благозвучные и знаменательные слова наши, как-то: великолепие, велемудрие, присносущный, злокозненный, благобытность, громовержец, низринуть, возблистать; также и нарочно для отличения от простых несколько измененные: огнь, древо, брег, елень, крава, вран стали мы называть славенскими, неупотребительными. Не мудрено, что юношество наше не приучаемое никогда к чтению Священных книг, наконец совсем отвыкнет от силы и важности языка родного. Не знаю, что из этого последует. Но ежели мы красоты подобных мест, как: Господь рече, да будет свет, и бысть, или: видех нечестиваго высящася яко кедры ливанския, мимоидох, и се не бе, не станем чувствовать – горе народу!»
Воистину так, Александр Семёнович (Шишков. — Ред.)! И потому всеобщее нечувствие к красоте церковнославянского языка будет нашим великим народным горем, что будет свидетельствовать об окончательном расстройстве народного сознания.
При чтении церковнославянских текстов кое-что может быть непонятно, как, например, непонятно нам многое в окружающем нас мире, но для восчувствования красоты этого мира вовсе не нужно знать его устройства. Чтобы сказать, что осенний лес красив и цветущее поле восхитительно, вовсе не нужно исследований, как и почему они растут. Изучением всегда можно заняться после. Так и с языком, чтобы ему быть воспринятым, вовсе не обязательно ему быть изученным. Для восприятия языка, то есть для того, чтобы он стал сопереживаемым событием, нужно самое простое – со-бытие с ним. Если же этого не происходит, если красота названных А. С. Шишковым и других стихов Псалтыри не замечается, значит, орган, отвечающий за их восприятие расстроен, т.е. буквально рас-строен, его строй стал другим, не церковнославянским. Потому что, если язык (γλωσσα) языком (εθνος) не чувствуется, значит это другой язык (εθνος).
Кстати говоря, не пришлось бы приводить в скобках греческих слов, будь эта фраза написана по-славянски. Язык как орган речи и как самая речь (γλωσσα) пишется по-церковнославянски с начальным «малым юсом», а язык как народ (εθνος) – с начальной буквой «я» (аз йотированный).
***
«Хотя слово монах почитают взятым из греческого языка, однако ж слово мних (растянутое потом подражательно греческому в монах), могло легко произойти от славенского мний (меньший), поскольку люди в монашеском звании по образу смирения своего всегда себя уничижают, называясь меньшими всех, недостойными» (А. С. Шишков).
А ведь и вправду, греческое слово монах далеко не так полно передаёт существо монашеского подвига, как это делает наше слово мних. Что такое монах в переводе с греческого? Μόνος – один, проводящий уединённую жизнь. Но во всех нынешних монастырях и в большинстве прежде бывших жизнь общая, общежительная. Проживание, питание, молитва, труды – всё совместное и никакого одиночества. Более того, стремящимся в уединение монахам святые отцы советуют, если и жить в одиночестве, то не в полном, но на расстоянии «вверженного камня» между жилищами, чтобы в случае сильного искушения помочь друг другу.
Толкуют ещё слово монах в том смысле, что он живёт безбрачно. Но разве мало вне монастырских стен безбрачных обоего пола? Одинокое безбрачие вовсе не синоним монашества. Мний, меньший – вот суть монашеского жития. Почитание себя меньшим и низшим из всех людей (а вовсе не одиноко живущим) – вот существо обетов, которые даёт монах при своём постриге, то есть посвящении себя Богу.
Для чего он даёт обет нестяжания? Чтобы быть по-славянски мнихом, меньше всех имущим. И для чего он даёт обет послушания? Чтобы опять же быть по-славянски мнихом, меньше всех значащим. А вот обет безбрачия он даёт, чтобы быть по-гречески μόνος, одиноким. Значит, славянское слово мних на 2/3 полнее и точнее греческого слова монах выражает сущность монашеского делания.
***
Официальные формы обращения к священнослужителям Русской Православной Церкви зависят от степени их служения и, начинаясь Вашим Святейшеством (обращение к Патриарху), заканчиваются Вашим преподобием (обращение к священнику и диакону). В английском языке этим обращениям соответствуют: Your Holiness и Your reverence. Сравним их корни.
В слове преподобие приставка пре означает усиление подобия, которым наделяется священнослужитель в Таинстве рукоположения. Бог сотворил человека по Своему подобию, а священника, как об этом свидетельствует язык, Он творит преподобным. Корни же английского reverence лежат в латинском глаголе revereor – 1) бояться, опасаться, робеть; 2) питать уважение, почитать.
Реверанс, или почтительный поклон с приседанием на правую ногу, и суровое требование преподобия – вот разница латинского и русского восприятия священного сана, отражённая в языках.
***
«К какому латинскому слову относится русский дериват (т.е. производное слово) милиция?» — задаёт вопрос учебник по латыни.
«Слово «милиция» произошло от слова «воевать», — таков ответ на этот вопрос. Зато другой вопрос возникает: «Почему во всех романоязычных народах учреждения по охране общественного порядка названы полицией от греческого πολις (город), а у нас – милицией от латинского militare (воевать)? По-военному крепко моя милиция меня бережет?»
***
Читая книжки по лингвистике, я всегда удивлялся, как иноязычные исследователи, те же немцы (кстати сказать, этимологически слово «немец» значит «немой») замечают в русском языке то, чего я, носитель языка, прежде них не замечал. Со стороны видней? Со стороны, действительно, видней, хотя, это не значит, что правильней. Просто открывается неожиданный угол зрения зрения. А пример с носителями языка приведу такой.
Что это за Среда вдруг написано особыми буквами в 17-ой кафизме? Несколько лет после моего знакомства с Псалтирью я об этой Среде недоумевал, что значит это слово? Разгадка оказалась очень проста. Среда это – середина кафизмы, середина её 176-ти стихов.
Ещё более наглядный пример безотчётно-машинального пользования языком его носителями показывает выражение воевать друг против друга. Достаточно одной только буквы, чтобы открылся в нём смысл, который мы наверняка не замечаем, хотя часто пользуемся этим выражением – воевать другу́ против друга.
Вот вам и «носители». Поэтому англоязычный человек, хотя и способен много точнее неанглоязычного рассуждать об описанных выше внутренних связях слов mercy, merces, оratory, но заметить их, как заметить своего дыхания или сердцебиения, он способен менее неанглоязычного.
***
Столь близкие в написании и столь далеко отстоящие в значении английские слова hostel (общежитие, гостиница) и hostile (враг) оказываются родственниками, потому что произведший их латинский корень host означает: 1) гость; 2) враг. Удивительное соединение столь разных смыслов в одном слове. Однако и в русском языке слова гость и враг часто тождественны. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить пословицы: Незванный гость хуже татарина и Гость на двор, и беда на двор. Но в то же время отыскиваются и обратного смысла поговорки: Пошли Бог гостей, и хозяин будет сытый!
Любопытно, что одно из Божиих имён Саваоф переведено на английский язык выражением Lord of hosts – Бог воинств, Господь сил. И вспоминая известное высказывание Ф.М. Достоевского о борьбе дьявола с Богом, можно предположить, что та или иная идея, вдруг возникающая в наших головах, есть результат соприкосновения ума с миром духовных воинств – hosts.
О привнесённости идей извне говорит само это выражение пришла идея. Но в каком качестве – гостей или врагов – приходят идеи в наши умы? Следуя святоотеческим поучениям, нельзя верить ни одной приходящей в голову идее. Необходимо её испытание: зачем она пришла? откуда? от своих или от чужих, как спрашивал Иисус Навин явившегося ему ангела (см. Нав. 5: 13). Однако, уже из того выражения, что идеям верят или не верят, можно заключить, что и вера по своей природе близка к идее, только выше и сильнее её. Почему бы тогда не назвать веру «большой идеей»? Об этом и Господь говорит: Никто же знает Сына токмо Отец, ни Отца кто знает токмо Сын, и емуже аще волит Сын открыти (Мф. 11: 27). То есть тот только может знать Отца и иметь веру в Него, кому её даст Сын, т.е. пошлёт именно как идею.
Нет, вера столь же далека от идеологии, сколько самостоятельное решение задачи от её списывания. Вера это итог личной работы ума, души и сердца человека над приходившими и постоянно приходящими к нему идеями. Прежде дарования веры от Бога, нужен личный труд оценки и отбора многих тысяч идей-гостей или hosts.
***
До сих пор речь шла о том, с помощью каких слов разные языки выражают сходные понятия, то есть как, например, понимают слово молитва английский, латинский, русский языки. Теперь зайдём с другой стороны.
Литургия и республика – одинаковые по значению слова, потому что и λειτουργία, и res publica означают буквально народное дело, но если первое народное дело родилось на востоке, то второе – на западе, потому такими разными оказались эти одинаковые по смыслу слова. Общее дело как богослужение (литургия) и общее дело как государственное устроение (республика). Почему же так разошлись общие дела?
Как правило, люди разных кровей собираются под одним куполом, а под одной крышей часто живут родственники совершенно друг другу чужие. Потому что подлинно соединяет людей не плоть и кровь, но то общее дело, тот дух, которому они сотрудничают и сослужат. Что же такое соработа человека тому или иному духу? Это и есть его вера. Иными словами, вера это – руководство и влечение человека незримым духом, которому он ежедневно отдает свой ум, свое тело, свою душу.
Вера не может быть личной, она всегда обща, потому как она есть духовный язык. Чтобы быть понятым и понимать других, нельзя говорить по-своему, нужно говорить по-русски, по-английски, по-немецки. И верить по-своему, т.е. вне Церкви, нельзя. Поэтому без знания языка своей веры, без духовного общения человек сам себя отсекает от того корня, которым он прорастает в вечность.
Исходный смысл слова religio – связь. Связывая человека с Богом, религия открывает высший смысл бытия, которому все земные смыслы подсудны и подчинены. Но небо едино, и Бог один, почему же тогда религий много? Потому что созданный по образу и подобию Божию человек с самого начала своего существования обладает известной свободой.
Уста моя отверзох и привлекох дух (Пс.118: 131). Но тот и такой дух привлекох, которого призвал. «Отверзу уста моя, и наполнятся духа…» (ирмос 1-й песни канона Богородице). Но от того, как и какими словами отверз уста, таким духом они и наполнятся.
***
В видении святого Иоанна Богослова описанные им животные поражают обилием глаз, которыми были покрыты не только их лица, но и тела (см. Откр. 4: 6). Так как глаз есть выразитель внутренней силы и ума, то многоочитость животных свидетельствовала об их высочайшей духовной природе, но слово животные, которым они названы в Писании, низводит их в глазах, вернее сказать, в ушах современного читателя из разряда величественных существ в пасущееся на поле стадо. Подобная история произошла со словом живот, которое для современного человека означает нечто низкое, непристойное, наполненное органами пищеварения. Да и многие другие древние слова переживают подобный кризис своего употребления, их смыслы принижены и опорочены людской молвой.
От греческого слова ζωον, которым названы животные у Иоанна Богослова, произошли слова zoo, зоопарк, зоология и связанными с ними выражения: зоологическая ненависть; в этом вашем зоопарке…
Латинское anima (et salva Bone animas nostras, что значит: и спаси, Блаже, души наши) породило английское animal, т.е. животное в том его значении, которому только не хватает определения «грязное». В русском языке anima преобразовалось в анимацию, т.е. в мультипликацию. Разве что медицина ещё хранит память о высоком значении этого слова в реанимации – возвращение в тело отлетающей души.
В православном богослужении замена живота на жизнь производится на том серьёзном основании, что, якобы, слово живот непонятно и немолитвенно звучит для широкой аудитории. Почему бы тогда не заменить и слово чрево, которое ещё более неприлично для невоцерковлённых ушей? «Благословен плод лона Твоего…» – куда как возвышеннее и приятнее. Но ни чрева лоном, ни живота жизнью заменить нельзя, потому церковнославянское слово живот вовсе не означает ту отвлечённую жизнь, которая рисуется нам в выражениях жизнь во вселенной или жизнь под водой, не означает оно и ту семейно-трудовую жизнь, которую у нас спрашивают при встречах: как жизнь? Кстати сказать, и для той, и для другой жизни в церковнославянском языке есть свои слова, ведь не один сплошной живот в нём восседает, но три разных слова из молитвы в молитву перетекают.
…жизни Подателю – это о Святом Духе.
…да тихое и безмолвное житие поживем – это о жизни буднично-бытовой.
…идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная – это уже не о житии и не о животе, но о жизни вечной.
Три слова жизнь, житие и живот знает церковнославянский язык и расставляет их в молитвах по нужным местам, каждое на своём. И безумным, т.е. буквально совершаемым без ума делом будет замена трёх слов одним.
Что же происходит, когда мы заменяем «органические» слова словами, не имеющими в себе «кровеносной системы», словами отвлечёнными, словами-категориями, т.е. живот жизнью или животных (beasts) живыми существами (living creatures), как это сделано в новейших переводах Апокалипсиса? А то и происходит, что наша жизнь становится от этого всё более отвлечённой и всё более неживой. Отказываясь от старинных слов с «органикой», мы добровольно снижаем «урожайность» языка, так как иссушаем, истощаем его корни, следовательно, истощаем и корни живота своего.
***
Что такое гигабайт? В данном случае не техническое содержание термина «байт» меня интересует, но его приставка гига.
Гиганты – сыновья Геи (γη, земля) и Тартара(!), змееногие(!) великаны, жившие на крайнем западе(!). Подобно Титанам Гиганты пытались завоевать небо(!), но были поражены Зевсом.
Зачем я, спрашивается, столько восклицаний наставил? Да затем и наставил, что эта мифология – реальность! Змеееногие гигабайты, сыновья Тартара, исчадия ада вновь штурмуют небо.
Знали или не знали о мифологической подоплёке слова гига кибернетики, предложившие его для своего служебного пользования – другой вопрос, который не очень и важен. Кибернетики своё дело делают хорошо. Но я-то, я-то чьё дело совершил, увеличив мощность своего ПК до 20 гигабайт?
Здесь я хватаюсь за голову, потом хватаюсь за компьютер, поднимаю его высоко вверх и со всей силы бросаю на пол… Но нет, не дождутся они этого от меня! Слышите вы, гигабайты? Не дождётесь! Я всё о вас расскажу.
***
Знаете ли вы, сколько стоил первый компьютер фирмы Apple? Нет, вы не знаете, сколько стоил первый компьютер фирмы Apple. Он стоил ровно 666,66 долларов.
1 апреля 1976 года американцы Джобс и Возняк основали компанию Apple Computer, которая была зарегистрирована в 1977 году. Ее первой продукцией стал компьютер Apple I ценою в 666,66 долларов. Товарный значок этой фирмы – надкушенное яблоко (apple).
Неужели эти столь зловещие для верующих людей знаки не более чем безобидные шутки электронщиков?
***
По принятому учёной братией обычаю греческие числительные множат, а латинские делят столь необходимые для научных расчётов и для всей нашей жизни цифры.
Например, и греческое χίλιο, и латинское mille означают 1000. Но корень милли в сложных словах говорит о том, что начальная мера в них разделена на 1000 – миллиграмм, миллиметр, миллилитр и т.д., а корень кило (упрощенное χίλιο), наоборот, свидетельствует об увеличении единицы измерения в 1000 раз – килограмм, километр.
В свете этой арифметики ожидаемый латинский миллениум вместо греческого хилиазма катастрофически сокращает продолжительность земного рая.
***
Святой пророк Божий Иоанн мог проповедовать покаяние, и он его проповедовал, он мог погружать людей в воду, и он их погружал, но он никак не должен был именоваться Крестителем, и священнодействие, совершенное им над Господом и над иудеями во Иордане, не должно было называться крещением, поскольку воскрешающей силы Креста ему не было известно, и самый Крест, освященный Кровью Христовой, еще не был я́влен миру. Почему же тогда мы зовём его Крестителем?
Дело в том, что совершённое святым Иоанном в водах Иорданских священнодействие по-гречески называлось βαπτισμός, а по-еврейски атбала́, что значит погружение, и крещением, конечно же, не называлось и называться не могло. Святой Иоанн погружал в воду приходящих к нему людей, когда те исповедовали свои грехи. Поэтому греческое Евангелие называет его не иначе, как βαπτιστής, буквально погружатель. Но при переводе на церковнославянский язык он был назван Крестителем, а совершаемый им обряд погружения в воду был назван Крещением.
Тогда, — как говорится об этом в Евангелии, — исхождаше к нему Иерусалима, и вся Иудея, и вся страна иорданская, и крещахуся во Иордане от него, исповедающе грехи своя (Мф. 3: 5-6).
Выходит, что если судить с точки зрения буквального перевода, то наш церковнославянский текст не правилен? Но в том-то всё и дело, что наш перевод уловил и передал не форму, не внешность, не букву, но самую суть и дух творимого святым Предтечей обряда. А эта суть такова, что в Иоанновом погружении происходило – распятие. Поскольку приходившие к нему люди хотели отстать от исповеданных грехов, переменить свою жизнь, то по сути они вступали на путь покаяния, а это всегда мучительно и тяжело, это всегда путь крестный. Но не всеми христианами понимается, что слово крещение происходит от слова крест. Многие из них если и крестятся, то скорее формально, ради внешней стороны этого обряда, ради омовения и очищения, а самой сути его, т.е. Креста не понимают и не принимают. Точно также не передают сути совершённых святым Иоанном дел языки греческий и еврейский, и во многих европейских языках, у западных народов святой Иоанн Креститель называется John the Baptist (Иоанном Погружателем). Но церковнославянский язык, язык нашего богослужения, нас как бы носом тычет в суть происходящего. Крещение – это не просто погружение или омовение, это обещание Богу чистой совести (1 Пет. 3: 21), крещение это – крест. И вот наш язык, в отличие от всех других языков, это понял и передал.
Будем же любить, внимательно слушать и изучать церковнославянский язык, столь живой, красивый и умный язык, язык нашего общения с Богом.
Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
20 февраля 2024
[1] Примечание 2012 года. Итак если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него (Мф.7: 11). В церковнославянском переводе слово блага написано с каморой – знаком ударения, говорящим о множественном числе слова, над которым оно поставлено. Значит, рассуждения о неделимом благе не соответствуют истине.↩
