Эту заметку можно назвать приложением к статье «О восклицаниях и вопрошениях в «огненных» строках Евангелия», в которой говорится о различии синодального и церковнославянского переводов двух изречений Господа нашего Иисуса Христа. Различие состоит в том, что в синодальном переводе предложения заканчиваются восклицательными знаками. Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся! Крещением должен Я креститься; и как Я томлюсь, пока сие совершится! А в церковнославянском вопросительными. Огня приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся; Крещением же имам креститися, и како удержуся, дондеже скончаются; (Лк. 12:49, 50).
Помимо знаков препинания, переводы отличаются словами «совершится» (и как Я томлюсь, пока сие совершится!) и «скончаются» (и како удержуся, дондеже скончаются?). Глаголы близки по смыслу, но имеют разные числа. Единственное число в синодальном переводе, и множественное в церковнославянском. В оригинале стоит единственное число («телести́»), обусловленное местоимением «о́стис», т.е. «сие», которое в церковнославянском переводе даже опущено. Допустимы ли такие вольности при переводе?
Если кто и может быть обвинён в вольном обращении с текстом, то только не церковнославянский толмач, который всегда буквально следует за оригиналом. До того буквально, что даже строй предложения, характерный для греческого языка и нехарактерный для славянского, толмач полностью сохраняет в переводе. Поэтому славянский перевод скорее может быть обвинён в чрезмерном буквализме, чем в вольности. А тут вдруг двукратное отступление от оригинала в одном предложении — нарушение числовой формы глагола и игнорирование местоимения. Как это понять? Мне кажется, что ради всё той же предельной точности пошёл переводчик на такие нарушения.
Дело в том, что если говорить о буквализме, то начало этого стиха[1] должно быть буквально переведено так: Погружением же имею погрузиться… [2] Естественен вопрос: погружением куда? Если учесть предыдущий стих: Огня приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся; (Лк. 12:49), то, стало быть, в него, в этот огонь, как в пучину, должен погрузиться Господь. Значит, должны совершиться оба действия — низведение[3] огня и погружение в него. Значит, прав толмач, сказав во множественном числе: дондеже скончаются. Вот какую буквальность хотел он, как мне кажется, передать множественным числом — совершение двух действий.
Таким образом, церковнославянский перевод Лк. 12:50 открывает предельно широкий обзор Христова деяния и даёт возможность увидеть не только Его Крест и Голгофу, не только погружение в собственные страдания, не только произведённое Им разделение людей, но всю земную историю от начала и до конца — дондеже скончаются, т.е. до того воспламенения неба и земли, в которое Он совершит Своё погружение. И даже ещё бо́льшую смысловую даль позволяет обозреть церковнославянский текст.
Погружение, о котором здесь идёт речь и которое по-гречески называется «баптизмос», совершается с целью омовения. Об огненном омовении Своего Тела, т.е. собранной Им на земле Церкви, говорит Господь словами: Крещением же имам креститися, и како удержуся, дондеже скончаются? Это погружение будет концом прежней и началом новой жизни Христова Тела, или Его Церкви, Главой которой Он является. Но что это за пламя, в которое Господь намерен окунуть Себя? Каков состав сего крещального огня? Этот огонь, разгораясь в душе человека, попаляет в ней всякое земное пристрастие. Этот огонь, разгораясь в его духе, соединяет человека с Божеством. Но этот же самый огонь, касаясь грехолюбивой души, жжёт её неумолимо. Этот огонь будет огнём вечного мучения для нераскаянных грешников.
Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
14 апреля 2020
[1] Греческое слово «стихи́он» означает 1) буква; 2) в переносном смысле: первая и самая простая часть чего-либо, т.е. то, что по-латыни называется «элемент». А слово «сти́хос» означает: ряд, линия. От этих греческих слов происходит слово «стихи», и нельзя не поразиться, как точно названы «стихами» основные части Священного Писания. Стихи Библии — первоначала мыслей, слов, чувств, оставленные для нас священными писателями, чтобы мы могли в один ряд с ними (стихами) поставить свои мысли, слова, чувства. Ещё можно сказать о том, что в латинском языке слово «стих» звучит как «версус» (отсюда, кстати, берёт начало русское слово «вирши») и связано с глаголом «верто», что значит «верчу, направляю, поворачиваю». Уже на одном этом примере можно видеть духовную разницу греческого и латинского языков. ↩
[2] Пророк Божий Иоанн мог проповедовать покаяние, и он его проповедовал, он мог погружать людей в воду, и он их погружал, но он никак не мог именоваться Крестителем, и действие, которое он совершил над Господом и иудеями во Иордане, не могло называться крещением, поскольку животворящей силы Креста ему не было известно, и самый Крест, освященный Кровью Христовой, еще не был явлен мiру. Почему же мы зовём его Крестителем? Дело в том, что совершённое святым Иоанном в водах иорданских действие по-гречески называется βαπτισμός, а по-еврейски атбала́, что значит погружение. Святой Иоанн погружал в воду приходящих к нему людей, когда те исповедовали свои грехи. Поэтому греческое Евангелие иначе как βαπτιστής (буквально: погружатель) его не называет. Но при переводе на церковнославянский язык он был назван Крестителем, а совершаемый им обряд — крещением. Тогда, — как говорится в Евангелии, — исхождаше к нему Иерусалима, и вся Иудея, и вся страна иорданская, и крещахуся во Иордане от него, исповедающе грехи своя (Мф. 3:5, 6). Выходит, если судить с точки зрения буквального перевода, наш церковнославянский текст неправилен? Но в том-то и дело, что наш толмач передал не форму, не внешность, не букву, но самую суть и дух творимого святым Иоанном Предтечей обряда. А суть эта такова, что в Иоанновом погружении происходило — распятие. Поскольку приходившие к нему люди хотели отстать от исповеданных грехов, переменить свою жизнь, то, по сути, они вступали на путь покаяния, а это всегда мучительно и тяжело, это всегда путь крестный. Но не всеми христианами понимается, что слово «крещение» происходит от слова «крест». Многие из них если и крестятся, то скорее формально, ради внешней стороны этого обряда, ради омовения и очищения, а самой сути его, т.е. Креста не понимают и не принимают. Точно также не передают сути совершённых святым Иоанном дел языки греческий и еврейский, и во многих европейских языках святой Иоанн Креститель называется John the Baptist (Иоанном Погружателем). Но церковнославянский язык, язык нашего с Богом общения, нас как бы носом тычет в суть происходящего. Крещение это не просто погружение или омовение, это обещание Богу чистой совести (1 Пет. 3:21), крещение это — крест. ↩
[3] Сказанное в синодальном тесте огонь низвести сказано слабо. Именно: огня воврещи, т.е. бросить, низвергнуть, обрушить, как обрушивается снежная лавина. Слово «воврещи́» говорит о том, что лава огня готова обрушиться на видимый мiр. И это слово со своей стороны подтверждает неуместность восклицания: как желал бы [Я], чтобы он уже возгорелся! Не скорейшее осуществление этого желания, но скорбное удержание огненной лавы томит Господа. Именно: како удержуся, дондеже скончаются? с вопросительным знаком в конце. Вот ещё примеры употребления этого выразительного слова: …не приидох воврещи мир, но меч (Мф. 10:32); несть добро отъяти хлеба чадом и поврещи псом (Мф. 15:26); убойтеся имущаго власть по убиении воврещи в дебрь огненную (Лк. 12:5). ↩
Поблагодарим пред Богом батюшку о. Георгия Селина (сайт «Ветрово» 14 апреля 2020) за духовные труды во спасение наших душ.