Иеромонах Роман. Ке́фа

Подложил сойкам в кормушку хлеба, вернулся домой. Стою у окна и утешаюсь видом скачущих птиц: в такие морозы и снега́ им хоть еду искать не нужно. Вдруг, как по команде, сойки снялись и исчезли. Я глянул вдаль. От векового дуба в сторону дома, в подряснике и шубе, двигался паломник. Нельзя сказать, что я сильно обрадовался незнакомцу, но пошёл открывать. В морозный воздух вливался ядрёный дух махорки.

— Не суди, отец! – с привычной, видимо, прозорливостью изрек входящий. Я молча кивнул, указал на вешалку.

Покормил, чем было, напоил чаем. И вот присели поговорить. Лицо у собеседника запоминающееся, со следами бурного прошлого: шрам вырвал часть волос кустистой брови, дошёл до носа; глаза, полные недоверчивости и обиды, смотрели обличительно-возмущённо, широкая седеющая борода — чем-то смахивал он на Кудеяра-разбойника, решившего упокоить душу монашеской стезёй. Мужицкие руки с… впрочем, помня о его прозорливости, я спешно отвёл взгляд от прокуренных ногтей.

— Какими судьбами? Как звать?

— Ке́фа.

— Кифа? — наивно поправил я гостя.

— Кефа! – сурово глянул он на меня. И столько убеждённости было в его голосе, что я, подосадовав на худую память, спешно повинился за свою неграмотность.

— Кто вы, инок, монах?

— Милостию Божией — епископ!

— Таак. — (Час от часу не легче.) — И что вас привело ко мне?

— Я иду из Сибири, из тайги. Шёл тысячу дней и ночей по России и не встретил ни одного единомышленника! — страстно и горько сказал Кефа. (Я тихо порадовался за Россию.) — Никому ни до чего нет дела, никому нет дела, что люди страдают кругом!

Я уже не задавал вопросов, пытаясь разобраться, чем могу ему помочь. И чем больше слушал, тем меньше понимал и цель прихода Кефы, и предлагаемые им способы облегчить участь человечества.

— Отец Роман. Я знаю, ты бываешь за границей, тебе ничего не стоит купить мне дом.

Только и всего? Человек берётся обустроить человечество, а сам не имеет крыши над головой. Почему не жить соразмерно своим возможностям, зачем было оставлять тайгу, жильё? Жил бы в своём доме, зарабатывал себе на хлеб и делился бы, чем мог, с более нуждающимися. Помог бы одному, другому — уже велия польза. Нет, один-два — жалкая немецкая мелочность, широте руской души подавай человечество!

— Ну, допустим, купили вы в какой-нибудь деревне домик. И что дальше? Как будете жить, у вас даже топора нет. Где будете зарабатывать на хлеб при такой разрухе и безработице?

Кефа молча вперил взгляд за окно, в кормушку. Я туго соображал – чем и как можно ему помочь. Подыскивать где-то домик? — он станет чудить, «епископствовать», а то и «рукополагать». Два архиерея на бедную Псковщину — не многовато ли? Да и как его одного там оставить? И тут я вспомнил о знакомом архимандрите — духовнике соседнего монастыря. Пусть Кефа там поживёт, покажет себя, и отец архимандрит уже сам решит его дальнейшую судьбу.

— Тут недалеко есть монастырь, вот деньги на дорогу. Скажите, что вы от меня, что я очень прошу. Может, там останетесь, а может, он знает приход, нуждающийся в помощнике.

— Если что – подамся на Соловки, отец наместник меня знает, примет, — согласно кивнул Кефа. У меня отлегло от сердца: всё-таки, если ничего не получится в ближнем монастыре, есть куда податься.

Пока он одевался, собрал ему нижнее бельё, носки, мыло и то, что может пригодиться в дороге. Он благодарно принял пакет с едой, бельё, но от полотенца решительно отказался, даже оскорбился.

— Где есть вода, там будет и полотенце! — проворчал он проверенный жизнью афоризм.

Расстались мы тепло, но, глядя на его удаляющуюся фигуру, испытал гнетущее чувство вины: я возвращался в тёплую келью, а собрат мой топал невесть куда по визжащему от мороза снегу. И ещё подумалось: кто в Германии, Франции или другой какой стране в поисках правды и единомышленника пройдёт тысячу дней и ночей?

14 марта 2006
скит Ветрово