Когда вспоминаешь юность, то основное чувство — это стыд за себя. В последнее время довелось побывать в тех местах, в которых бывала только в те далёкие годы, и, мысленно продираясь сквозь «культурный слой» прошедших лет, удивлялась тому, насколько всё изменилось — и вокруг меня, и во мне. Вспоминается всё-таки не только дурное, но и юношеская острота восприятия, и вдохновение, и какое-то безумное бесстрашие, желание бросить вызов мiру. Юность — прекрасное время, когда человеку так много дано, но он швыряет свои сокровища на ветер, думая, что они никогда не иссякнут.
Прошли годы, и уже дети мои достигли этой прекрасной поры. Встречая молодых людей, воспринимаю их в первую очередь как ровесников моих сыновей, а значит, как детей, хотя они намного выше меня ростом, сильнее и гораздо практичнее. И мне понятно теперь, почему в книгах и фильмах пожилые женщины, бабушки, обращаются к солдату, да и просто к мужчине: «Сыночек…» По каким-то причинам они часто встречаются мне — большие мальчики, и мне всегда это радостно, потому что кажется, что понимаю их.
В плацкартном вагоне поезда «Москва — Тамбов» вместе со мной ехали призывники — бритые, в одинаковой форме, и потому похожие друг на друга. Их я сразу причислила к «друзьям» среднего сына, которому девятнадцать. Хотя были здесь ребята и постарше — один, двадцатидвухлетний, уже окончил вуз, причём с красным дипломом. Ехали они из Петрозаводска и, хотя недавно познакомились, уже начинали сплачиваться в какое-то братство. Я не вмешивалась в их разговоры, но почему-то они относились ко мне с уважением — может быть, потому, что уступила одному из них место у стола, когда они собирались обедать. Радовалась, что они не матерятся. Тронута была, когда один из них предложил: «Ребята, давайте сыграем в города» — ну точно, дети, и едва удержалась, чтобы не сказать: «Я с вами!». И ещё у них был разговор о татуировках. Один из них так выкрутился из положения: «Сейчас я слишком молод для татуировок, а потом буду слишком стар». Обсуждали ребята и то, как надо вести себя во время службы — ко всему относиться с юмором, а если будут предлагать подписать контракт, то отказываться.
Ближе к Тамбову между ними пронеслась весть: в той части, куда они едут, предыдущий призыв весь год кормили одной перловкой! Парни запереживали, один даже позвонил домой (телефоны у всех были одинаковые, кнопочные) и сообщил, что теперь похудеет ещё больше. И следующая новость: на КПП отбирают еду! Спешно начали вскрывать сухие пайки, пробовать одно, другое, но не справлялись. Одному из них на остановке в Мичуринске родные принесли дополнительную порцию провианта, и он обратился ко мне:
— Простите, Вы не возьмёте всё это у меня? Нам просто сейчас придётся всё выбрасывать!
Я уже знала, что он занимался боксом, что у него сломана носовая перегородка и иногда сильно поднимается давление. И ещё, кажется, он единственный из всех вполголоса матерился.
— А Вы уверены, что придётся? Раздадите всё, а потом окажется, что можно было оставить.
— Это точно, точно! Выручите, пожалуйста!
Взяла вафли и печенье, и он достал шоколадки:
— И это тоже!
— В соседнем купе сидит девушка, она ждёт ребёнка. Предложите, ей будет приятно!
— А что, книги тоже нужно будет выбрасывать? – спросил паренёк в очках, который всю дорогу читал толстую книгу, усиливая сходство происходящего с каким-то старым фильмом. — Я тогда вообще не выживу!
— Возьмите ещё это! — первый парень протянул мне большую бутылку «Святого источника».
Вода у меня заканчивалась, поэтому не отказалась, и действительно, пила её весь следующий день, вспоминая попутчиков. Глупо, конечно — ситуация совсем другая, но вспомнилось, как в годы блокады мою бабушку с грудным ребёнком спас родной брат, который служил на Пулковских высотах: он приходил иногда в осаждённый город и отдавал ей свой паёк. Лет ему, наверное, было не намного больше…
В Тамбов приехали уже в темноте, ребята стали строиться под дождём. Меня встречал семинарист, и по дороге, в машине, дипломатическим тоном рассказывал о семинарии, о конференции, о святых тамбовской земли. Мы приехали в семинарию уже после отбоя и какое-то время ходили в потёмках по этажам, освещая дорогу телефонным фонариком, пока, наконец, не нашли предназначенную мне комнату. Семинарист с некоторой важностью сказал, что утром будет служить владыка и он должен быть на Службе, потом помогать на конференции, поэтому не знает, сможет ли съездить со мной за книгами. Не сразу поняла, что окно выходит на Храм — как оказалось позже, в нём был рукоположен во священники преподобный Серафим Саровский. А утром сквозь дымку дождя увидела вдали за Храмом тёмный лес до самого горизонта.
На следующий день познакомилась ещё с двумя семинаристами — один, двадцатилетний, простодушно рассказал предысторию своего поступления в семинарию: «Пришёл я в Храм, а там мой знакомый в алтаре… Мне интересно: а что здесь вообще происходит? Всё так необычно, одежды такие красивые… Спросил у друга: „А что ты тут делаешь?“ „А я пономарю“. И я решил, что тоже хочу пономарить! Подошёл после Службы к батюшке. Он мне говорит: „Вот подожди, пройдут Праздники, и мы с тобой разберёмся“. И я стал каждый день, от Рождества до Крещения, на Службу ходить! Чтобы понимать хоть немножко, что там происходит!»
Другому семинаристу было уже двадцать шесть — он годился в друзья моему старшему сыну. Хотя был таким худеньким, что на возраст свой не тянул. Он вёз меня на машине сначала за книгами, а потом провожал на вокзал. И с ним мы говорили по душам — это редко бывает. Не так давно поняла, что общение может проходить как будто на разных уровнях погружения: первый — «привет — как дела — пока», второй — поглубже, дальше ещё глубже, а потом уже редкостное — «от сердца к сердцу»… Почему с одними складывается так, а с другими иначе? Трудно сказать. Но самое частое, поверхностное общение — вещь бесполезная, когда никто никому изнутри себя не показывает. Лучше бы, наверное, не было его совсем…
Конечно, по душам мы заговорили не сразу. Сначала он рассказал, что у него уже есть юридическое образование, что в неучебное время он живёт под Тамбовом и что его брат год провёл на СВО.
— Старший брат? — спросила я.
— Да, старший… Он на два месяца старше меня.
Странно, подумала я, но не стала расспрашивать. Спросила, собирается ли он быть священником.
— Да, конечно, если Бог благословит… Вот только мне нужно найти себе матушку. У нас на регентском отделении все девушки после девятого или после одиннадцатого класса, я всё-таки намного их старше…
— Вы знаете, девушки в восемнадцать лет бывают совсем как дети. Такие простые, неиспорченные… У меня сейчас средний сын общается с такой, она мне очень нравится!
— Да, так бывает…
— А о монашестве Вы не думали?
— Думал сначала, но потом как-то стал склоняться к семейной жизни… Если быть монахом, то, конечно, не в городе.
— А я знаю, что есть монахи, которым нравится в городских монастырях. Но мне это тоже непонятно. Мне кажется, если монахом — то подальше от людей…
— Монаху нужен физический труд, — прервал он мои романтические рассуждения. — А в городе какой труд может быть?
Поздним вечером, провожая меня на вокзал, он спросил:
— А Вам нравится то, чем Вы занимаетесь?
— Конечно! Это же большая редкость — заниматься тем, что ты любишь, во что веришь, о чём точно знаешь, что это не бессмысленно! Нужно обязательно вкладывать душу в то, что делаешь. Работать просто ради денег, потом тратить их, потом снова зарабатывать — это просто ужасно! И так всю жизнь!..
Он стал кивать:
— Да, да, я Вас понимаю! Я потому и пошёл в семинарию, не захотел работать по специальности!
— А Ваш брат не думал поступать в семинарию?
— Один из моих братьев поступил, но скоро ушёл… Нас у папы с мамой четверо: у них было двое своих детей, и они ещё нас с братом усыновили. Папа уже умер, во время ковида, а маме сейчас за семьдесят…
Мы вышли у вокзала, и он проводил меня до того места, где проверяют багаж. Дальше ему было нельзя без билета. Жалко было расставаться, хотелось что-то хорошее сказать, но родилось только простое:
— Дай Вам Бог найти свой жизненный путь!
В плацкартном вагоне проходящего поезда было темно, повсюду спали люди, с включённым фонариком удалось как-то улечься на боковом месте. В первом часу ночи позвонил мой шестнадцатилетний крестник — у него в жизни трудности. Вызов пришлось сбросить, но я написала ему сообщение и предложила вместе пойти в воскресенье в Храм. И вроде бы договорились, но в последний момент, как и думала, он написал, что не сможет…
Чужая жизнь на расстоянии привлекательна, малознакомые люди кажутся иногда прекрасными. Приблизься к ним, взгляни на их жизнь изнутри, если позволят, — и ужаснёшься. И всё-таки бывают утешительными короткие встречи. Пусть человек открывает только маленький кусочек души — но ты успеваешь поверить в него. Пусть не все оправдают надежды. И всё-таки много в человеке прекрасного, и особенно это видно, когда душа ещё не захламлена, не засыпана этим «культурным слоем». Всё в моей жизни неправильно, сделано сикось-накось: то, что в юности искривилось, позже с трудом выпрямляется. И всё-таки появился с годами откуда-то этот взгляд — на случайных попутчиков как на «сыночков»…
Ольга Надпорожская
Сайт «Ветрово»
2 июля 2025
Прекрасный очерк. Осталось тёплое чувство. Спасибо, Ольга Сергеевна.
Спасибо за путевые заметки, Ольга Сергеевна!Очень трогательно и очень понятно! Когда сын,сначала один, а теперь с женой, возвращается от друзей из Беларуси спрашиваю: Как там дети, имея ввиду друзей, их ровесников. И чувствую, они недовольны этим словом-дети, но они все, правда, как дети, шумные,веселые, непосредственные.
И очень хочется, чтобы подольше молодые люди сохраняли простодушие и искренность ( даже если сами они стремятся выглядеть взрослыми, опытными,важными), и чтобы жизнь у них была прямой и чистой, без тяжёлых сожалений впоследствии, поэтому радостно читать о таких встречах как прошла в Тамбовской семинарии, в копилку молодой жизни — стихи отца Романа -опыт священника — монаха красивым русским языком.
И всё -таки каждый человек свой путь проходит, как бы ни хотелось его уберечь, предостеречь, обезопасить родителям, учителям, духовникам. Мало, кто из молодых прислушивается.
И, не знаю, согласитесь Вы со мной, Ольга Сергеевна, или нет, чем больше у человека родственников прадедушек, дедушек, бабушек, дядей и тетей, и ,конечно, родители есть, и они все общаются, тем легче молодому человеку жить, и тем он устойчивее в жизни, и легче выходить из ям, если он попал туда, на прямую дорогу.
Ой, Ольга Сергеевна. Про ребят призывников. Сынок сейчас служит. Какие же они там сейчас сплоченные. Им не хватает тут этого мужского братства. Сынок осенью домой и вот идут сейчас молодые, растерянные. Поддерживает как может и переживает, что очень много мата:(. Но, как же много просто хороших ребят. Как много интересных людей, с которыми бы в жизни не познакомился, если бы не армия. Сыночки. Думал идти ли в семинарию, решил сперва армию пройти. Очень рад такому решению. Так как в армии увидел, как много ребят ничего не знают, что то спрашивают и он проводит параллель с церковью. И многие согласны, да, служение. Я сумбурно написала, но, какие же они разные и как много хороших.
Надежда, спасибо за добрые слова.
Насчёт обилия родственников — и соглашусь с Вами, и нет. С одной стороны, хорошо, когда семья большая, все друг друга поддерживают, есть на кого опереться. С другой стороны — человек имеет право на свой жизненный путь, и родные не должны сковывать его цепями своей любви.
И враги человеку домашние его (Мф. 10: 36).
Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем (Мк. 6: 4).
Например, часто родители против того, чтобы их ребёнок избирал монашеский или священнический путь. Или наоборот: кто-то поступает в семинарию только потому, что папа — священник.
А на более примитивном уровне — например, родители хотят, чтобы ребёнок стал музыкантом, потому что сами они музыканты. И ребёнок занимается по шесть часов в день, а потом вынужденно поступает в музыкальное училище, консерваторию. Я знаю одну такую девочку — когда бы мы ни проходили мимо её дома чудесной летней порой, оттуда всегда доносились звуки скрипки. Сейчас она живёт в Америке, играет в симфоническом оркестре, но, насколько знаю, не имеет семьи, хотя ей уже около сорока. Человек должен избирать свой путь свободно.
Ольга, здравствуйте! Благодарю вас за путевые заметки. За возможность увидеть молодых людей вашими доброжелательными глазами.
Показалось, что и я слышу и вижу этих людей. В голове завертелись поэтические строчки:
«…как будто будут свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнется вправо,
качнувшись влево.»
Инна, она непременно качнётся… Остаётся только учиться удерживать равновесие.
Благословен Всевышний и за то,
Что мы не знаем, что за поворотом.
https://vetrovo.ru/ya-posetil-v-ruminii-sobor/
Интересно, хорошо! Понравилось! Спаси Господи!
Раньше, да и сейчас я, всегда был рад, новым знакомствам и общению, но видимо с возростом, нет, да нет, бывает и задумаешься…
Отрывок из книги_ ОТКРОВЕННЫЕ РАССКАЗЫ СТРАННИКА ДУХОВНОМУ СВОЕМУ ОТЦУ
ПРОФЕССОР. – Да это и очень естественно! Я и сам иногда на себе сие испытываю, когда случится из внутреннего настроения уклоняться в развлечения, или сделать какой-либо проступок… Ибо как внутренняя молитва сердца есть дело святое, и единение с Богом, то прилично ли и не дерзновенно ли вводить дело святое в сердце греховное, – не очистивши его прежде безмолвным сокрушенным покаянием и достодолжным приготовлением к общению Божию? Лучше онеметь пред Богом, нежели износить «безумные глаголы» из сердца омраченного и развлеченного.
МОНАХ. – Очень жаль, что вы так рассуждаете! Эта мысль «уныния», которая преступнее всякого греха, и составляет главное оружие темного мира в отношении к нам… Опытные святые Отцы наши в сем случае совсем иное дают наставление. Преподобный Никита Стифат говорит, что если бы ты пал и низшел даже в глубину адской злобы; то и тогда не отчаивайся, а обращайся скорее к Богу, и Он скоро восставит упадшее твое сердце и даст тебе силу более прежней (гл. 54). Итак, после всякого падения и греховного уязвления сердца, немедленно следует поставлять его в присутствие Божие для исцеления и очищения, подобно как зараженные вещи, пролежав несколько времени под влиянием солнечных лучей, теряют свою заразительную остроту и силу. О сем множество духовных учителей говорят утвердительно. В борьбе со врагами спасения, – страстями нашими, однако никак не должно отступать от живоносного делания, т. е. призывания Иисуса Христа, сущего в сердцах наших! Поступки наши не только не должны отвращать нас от хождения в присутствии Божием и от внутренней молитвы, возбуждая беспокойство, уныние и печаль, но еще и способствовать к скорому обращению нашему к Богу. Младенец водимый матерью, когда начнет ходить, скорее к ней обращается, и крепко за нее придерживается, когда спотыкается.
ПУСТЫННИК. – Я так о сем думаю, что дух уныния и обуревающие сомнительные помыслы возбуждаются удобнее всего рассеянностью ума, и не хранением безмолвного обращения и самого себя. Древние богомудрые отцы одерживали над унынием победу, получали внутреннее озарение и укрепление в уповании на Бога, в спокойном безмолвии и уединении; да и нам преподали в сем случае полезный и мудрый совет: «сиди безмолвно в келлии твоей и она всему тебя научит».
https://azbyka.ru/audio/otkrovennye-rasskazy-strannika-duxovnomu-svoemu-otcu.html
Размышления Андрея о знакомствах и общении и отрывок из книги Откровенные рассказы напомнили как отец Роман пишет о своих стихах: «Господи, дай сказать то, что полезно людям, что не повредит ни им, ни мне.» ( написаны эти слова в т.ч. на обложке книги Надмiрный Путь). И стихотворение Нарцисс иногда уместно вспомнить при знакомстве и разговоре.
Наверное, у каждого своя мера общения и погружения в жизнь другого человека: монаха, приходского Батюшки ( и если монах- священник служит на приходе, то он очень отличается от других Батюшек не монахов, наш Батюшка монах, Царствие ему Небесное и Вечная память, как-то сказал: Меня обвиняют в равнодушии к людям, но это не так), и мирянина. Главное, наверное, помнить, что над всеми Господь.
Особенно тяжело тем, кто работает с большим количеством людей или в большом коллективе от разговоров,впечатлений, эмоций чужих и своих. Особенно — учителям и врачам.
В продолжении разговора о сыночках:
У сына есть знакомый из неблагополучной семьи, и у самого этого мальчика всё как-то не получается,то с работы уволят, то сам уйдет, а живёт вынужденно на с’емных квартирах, готовить то ли не любит, то ли не умеет, а готовая еда дороже стоит, и скитается по чужим квартирам, и не один, еще подобрал на улице бездомных кошку и собаку. Они его любят и радуются ему, такому как есть, со всем его жизненным грузом. А люди говорят: Да он сам виноват, неудачник, не приспособленный к жизни.
А вчера утром в вагоне метро стоящий рядом молодой человек читал толстую книгу Русские Святые.