col sm md lg xl (...)
Не любите мира, ни яже в мире...
(1 Ин. 2:15)
Ветрово

Марина Новицкая. Семантика сада и леса в поэзии иеромонаха Романа (Матюшина)

В статье представлены результаты анализа образов сада и леса в поэтических произведениях иеромонаха Романа (Матюшина). В ходе исследования семантики этих образов показано направление развития их внутреннего значения как смыслового ядра авторской модели жизненного пути человека.

Фотография Александра Шадурина

Концепты «сад» и «лес» в русском фольклоре в основном противоположны по смыслу. Лес — чужое пространство, населен враждебными человеку мифическими существами, и человек в этом пространстве не хозяин, а гость. И потому он испрашивает у лесных хозяев разрешения войти в их владения, соблюдает определенные правила поведения в лесу, чтобы не раздражать хозяев и не погибнуть. В противоположность лесу сад — культурное пространство, созданное самим человеком для своей пользы и радости, символ ожидания любви и плодоношения, местобытие чувств и переживаний человека, вложившего свой труд в создание этого культурного локуса. Таким образом, в русском фольклоре «лес» и «сад» являются важными концептами, которые во многом противостоят друг другу в структуре народнопоэтической картины мира.

В авторской картине мира иеромонаха Романа, поэта, отчетливо манифестирующего в своем творчестве православное миросозерцание, концепты «лес» и «сад» изначально не противостоят друг другу. Оба они, сад и лес, выступают как Божьи творения. При этом Рай и Райский сад, Эдем, сотворенный Господом, является первообразом, образцом для созидательной деятельности человека как со-Творца, действующего совместно с Богом. Рассмотрим, какие духовные смыслы этого первообраза выявляет поэт в образах «леса» и «сада», постоянно и последовательно возникающих в его стихотворениях на протяжении многих лет и устойчиво сопрягающихся с другими, столь же значимыми в его поэзии образами. Эти постоянство, последовательность, устойчивость позволяют увидеть проступающую в кажущейся мозаичности стихотворений параллель между библейской историей человечества и индивидуальным жизненным путем человека. На основе контент-анализа всего массива поэтических текстов иеромонаха Романа (Матюшина) попробуем через смысловое ядро «сад/лес» определить, как выстроена авторская модель этого пути.

Человечество в лице Адама и его потомков получает от Бога бесценный дар; теряет его; получает Заповеди, исполняя которые можно вернуться к Богу. Вот и человек, рождаясь на свет, получает в дар свой Рай — безгрешное, чистое Детство. Память о нем проходит через многие стихотворения иеромонаха Романа, вызывая за собой образы отца и матери, которые, на первый взгляд, возникают в совершенно реальной житейской обстановке. Отец в воспоминаниях поэта выступает как добрый посредник между ребенком, лесом и его обитателями:

Придя из леса, по привычке
Отец улыбкой согревал:
— Тебе гостинец от лисички, —
Ломоть замёрзший подавал.

Часто и теперь, в иночестве, пребывание в лесу для поэта становится возвращением в Детство, а стилистика стихотворений, рожденных встречей с лесом, словно несет в себе лексику и теплые, житейские интонации, унаследованные от отца:

<…> Паучок опустился в лукошко,
Чуть помедлил — и вниз головой.
А в опалой дубовой ладошке
Це́ло море воды дождевой.

У воды комары обсыхают,
Тишину среди мхов сторожу.
Запах детства вдыхаю, вдыхаю
И дитём на лисичку гляжу.

В лесу — как в детстве — человеком обретается простота и безыскусность природной жизни:

Последний сбор — лисички, зеленушки.
Прощальный дар последним грибникам.
Ноябрьский дождь, затихли и лягушки,
А нам милы любые облака. <…>

Последний дождь. Назавтра обещали
Ветра, снега, и то сказать — пора!
…Как обреченно смотрят в час прощальный
Лисички, зеленушки из ведра!

Поэт-монах видит лес во всем многообразии мира растений и животных — живого, растущего, трепещущего полнотой бытия:

И это тоже утешенье:
Дождаться зоревой поры,
Стать на причале без движенья,
Глядеть, как плавают бобры.

Везде поют, кричат и плещут,
Повсюду жизнь, она чиста.
В кругах воды животрепещет
Бобрам светящая звезда. <…>

В этой, казалось бы, просто пейзажной зарисовке выстроена невидимая чистая вертикаль, связывающая Небо и Землю. Оказывается, что мы зрим, по слову поэта, «безмятежную юдоль», где «<…> Десницы Божьей узнаванье / Душе являет час святой. / Под журавлиные взыванья / Бобры играют со звездой».

Символом Детства в поэзии иеромонаха Романа является и яблоневый сад, неразрывно связанный с образом Матери и Родины-Руси:

Давным-давно, совсем еще ребёнком,
Когда мечтой и чистотой дышал,
При матушке, да на родной сторонке,
Под листопадом яблоньки сажал. <…>

Воспоминание о посадке яблоневого сада в стихотворении многослойно. На первый взгляд, это лирическое описание конкретного события, полное тонких и конкретных деталей:

<…> И осень чаровала и дымила
Картофельной ботвою по полям.
И матушка мне что-то говорила,
Да кто же помнит сказанное нам! <…>

Это и метафора человеческого труда, продолжающего первозданную творческую работу Бога на Земле, когда человек как Его со-Творец создает реальные земные сады «здесь и сейчас». Но посадка яблонь это и путь возрастания человеческой души, которая в свой час неминуемо покинет яблоневый Рай Детства:

<…> Длиною с детство счастие земное,
Пройдёт оно — и каждый станет сир…
А яблони, посаженные мною,
Так разрослись!.. Им тесен детский мiр. <…>

Рефреном после каждой из трех этих строф звучит щемящий вопрос:

<…> Родина, моя Родина,
Родниковая тихая Русь!
Родина, моя Родина,
Неужели к тебе не вернусь? <…>

Четвертая строфа стихотворения подготавливает расширение образа яблоневого сада-Детства до святого для поэта образа Родины-Руси:

<…> В чужом краю душой не отогреться.
О сердце, сердце, прошлым не живи!
Когда б не Бог, зовущий всех нас в Детство,
Кто выжил бы без смысла и Любви? <…>

После этой строфы оба вопроса разрешаются утверждением:

<…> Родина, моя Родина,
Родниковая тихая Русь!
Родина, моя Родина,
Я вернусь, непременно вернусь.

Однако, чтобы вернуться в утраченный яблоневый сад Детства, человек должен пройти через многие испытания, искушения, заблуждения. Одно из таких искушений — это «здешний сад», «смертный сосуд бытия», образ, несущий в поэтике иеромонаха Романа, несомненно, отрицательные коннотации, особенно явственные в стихотворениях 1990-х гг.:

Земля — приют несовершенства.
Повсюду зрак неполноты.
Душе, взыскующей блаженства,
Опасны здешние сады.

Примирение с природой произойдет позже — «Нет разницы, кем быть — землёй, травою, / Животным, человеком <…>». А пока, в стихотворениях 1990-х гг., звучит мотив, утверждающий лживость «здешних садов» для человека, который покинул Райский сад Детства и еще не обрел возвратного пути к нему:

<…> Улетучились думы мои,
И омылась душа тишиной.
Пусть о чём-то поют соловьи,
Я приветствую голос иной.

И сирень для меня отцвела.
Не волнует, как давеча, грудь. <…>

Погребальное в цвете фаты
Старый сад неспроста усмотрел.
Всё обман! Даже эти цветы.
Слава Богу, хоть к ночи прозрел.

Соловьи, умолчите на миг,
Что свистеть до утра без конца?
Я смирился, к утратам привык,
Обретаю в утратах Творца.

Однако обретение Творца сначала проходит через мучительный разрыв всех связей личности с миром природы и людей. Он, этот разрыв, представлен в страшной по ощущению холода и отчужденности картине весеннего ледохода:

Отошли от меня, отошли от меня до единого,
Говорящие мне… впрочем, что поминать их слова?
И плыву в никуда обречённою, рыхлою льдиною,
Обгоняя в пути торжествующие дерева.

Ледоход, ледоход, наконец-то оковы разрушены,
Замутнели ручьи, полноводней река, что ни день.
И застряну в кустах, чтобы ночью под звёздное крошево,
Схоронясь ото всех, растворяться в холодной воде.

И не станет меня, и река не замедлит движения,
Разольется вовсю, затопляя чужие края.
Одинокий олень, лобызая свое отражение,
На коленях губами коснется души моея.

Душа в ранней поэзии иеромонаха Романа также предстает в образе сада, который не просто последовательно развивается, следуя естественным законам природы, а переживает в течение жизни под напором уродующих стихий мучительные метаморфозы:

<…> Я повсюду твердил об одном:
Наши души — поваленный сад.
И спускался на самое дно,
Чтоб оттуда взывать к Небесам. <…>

Угрозой для души выступает ложный Эдем — Город, Рай для плоти, Рай для мертвых душ, где за счет растений царствует асфальт, бетон, где объявлена война земле и Божьему саду:

И посетил я град большой,
Безумный край.
Хотя для тех, кто мёртв душой,
Он просто рай.

Однако это не просто город, а то городское пространство, которое заполняют чуждые ритмы, смыслы, образы. Горький жизненный опыт и глубинная память поэта-монаха о детстве убеждает в том, что спасением для души может стать только обращение к традиционным ценностям России-Руси:

Зазывают в Эдем. Но лукавые речи не слушай:
Что красоты чужие, коль нет Чистоты и Любви?
Рай для плоти всегда опаляет и совесть, и душу,
Есть наследие — Русь: обрети, обживи, обнови.

Однако современную Россию поэт видит с болью. Теперь это страна, пустившая под топор свои сады — человеческие души и взамен воспринявшая плоды иной культуры. Страна, утратившая свою душу. Так приходит понимание, что антитезой Небесному Божьему Саду, куда взывает поэт, выступают не обычные земные сад и лес, которые по-прежнему хранят верность Небесам, а та обманная подделка, удобный для плоти город, умерщвляющий человеческие души-сады:

<…> Режет уши мне неродной мотив.
Ритмы чуждые, где вы взяли их?
Кто сады свои под топор пустил,
Тот питается от плодов чужих.

Я сыграл бы вам, если б только смог,
Но напевы те вам негожие,
И в чужой земле, как сказал пророк,
Никому не петь песни Божии! <...>

Мучась и страдая в поисках путей к Богу, поэт точно знает, что в современном городе их не найдет. Вот почему он жаждет вырваться из ложного Эдема и получить милость Божью — умереть среди берез:

<…> Я умру, но только бы не здесь,
Не в больничных суетных палатах.
Для меня, надеюсь, место есть
Средь берёз в медсёстринских халатах. <…>

И уже обретя свой путь, инок настойчиво выверяет свое назначение, понимая ответственность поэтического слова. Оно должно нести духовную пользу читателям и слушателям, исходя от человека с живой, горящей душой, которая отвергла «здешний сад», чтобы ее «глаголы» приближали к Саду небесному:

<…> Радеем о подсвечниках златых,
А людям и огарка не зажгли!

Зажжёт ли тот, кто сам душой потух,
Кто возлюбил всем сердцем здешний сад?<...>

* * *

<…> Господи, дай мне сказать
Нужное детям Твоим <…>

Не восхвалять здешний сад,
Не удалять от Небес. <…>

Уже, казалось бы, после преодоления искушений ложным Эдемом, пришло точное знание:

<…> А истина — не в суете,
Не в многословьи-мельтешеньи —
В зверье, растениях, воде —
В том, что не носит искаженья,

Что не испачкала рука,
Что указует путь к иному…
Постой в тиши у родника —
И прикоснешься к неземному.

Благослови полёт листа,
Свечение звезды дрожащей…

Вот жизнь, которая чиста,
Другой не знаю настоящей!

Однако душа, которая чувствует в себе отсутствие Рая, опасается разрушить своей дисгармоничностью цельность райской гармонии природы:

<…> И глазами, и сердцем вбирай
Бирюзовую чистую гладь…
Я бы раем назвал этот край,
Да куда вот себя подевать?

И если в Детстве естественно наяву возноситься в небесную Лазурь, прозревая детской душой Царские чертоги, Небесные сады, то душа, заблудившаяся среди страстей, только во сне может прикоснуться к ним:

<…> Порою снятся Царские Чертоги,
Плоды садов, цветов благоуханье,
Одежды белые, Любовь Отца. <…>

Оказывается, что для души путь к Небесному Чертогу проходит через Гефсиманский сад как пространство неусыпной — по примеру Христа! — молитвы. И только молитва, как лестница, милостиво спущенная с небес, ведет в Райский сад, где Правда, Красота, Жизнь:

Сам Господь нашей жизнью поруган,
Человечество тонет во зле.
Чтобы люди не съели друг друга,
Должен кто-то прощать на земле.

Но Христова дорога к Чертогу
Пролегла в Гефсиманских садах…
Укрепись, подражающий Богу:
Ты помилован Им до Суда.

* * *

Молитва — лествица из Рая
Для всех, желающих спастись.
На чудо-лествицу взирая,
Восстань, лежащий, укрепись! <...>

И вот когда душа пройдет через свой Гефсиманский сад, очистится молитвой от скверны ложного Эдема, тогда и уврачуется болезненное нарушение цельности райского пространства, возникнет чувство единения с реальной земной Природой, которая и есть Богосотворенный сад:

Лазурь, и зелень, и вода
Всё чисто, благостно и ново.
Мы все допущены сюда
Воспеть доверие Христово. <…>

Ни суеты, ни слов пустых.
Земля в сияниях небесных.
О, сколько же покоя в них
И в меньших братьях безсловесных!

О Богосотворенный сад,
Исполненный благословенья!..
И листья, и трава слезят
Творцу слезой благодаренья.

Только молитва преодолевает мучительное разъединение человеческой души-сада и Богосотворенного сада на Земле и тем самым воссоздает полноту Небесного Божьего сада. Знаком этой полноты выступает единение символических цветов — зеленого и лазури:

Цвет голубой и цвет зелёный:
Что боле радости виной?
Иль тот небесный, отдалённый,
Иль этот близкий нам, земной?

Я разрывался в раздвоеньи,
В непостоянстве, как во зле.
Искал порою утешенья
То в небесах, то на земле.

Цвета, любимые доселе,
Причина тишины и бурь, —
Жизнеликующая зелень
И духоносная лазурь.

Душе́! Едино на потребу!
Мимоходящим отболей!
…И снова радуемся небу,
Не забывая о земле.

Автор находит поэтическую формулу для того единства земного и Небесного, которое осуществлено в человеческой душе, омытой, очищенной молитвой:

<…> Полнолуние, полноладие,
Всё окутано новизной.
И земля моя — как предградие
Града Вечного надо мной.

Так в стихах иеромонаха Романа (Матюшина) выражается обретенная опытным путем евангельская истина Царство Божие внутрь вас есть, когда через Преображение души, познавшей благодать, совершается Преображение мира:

Свежесть, и покой, и благодать.
Всё — добро, когда душа поёт.
Повелел ей мiр преображать
Сам Преображающий её. <…>.

И стою, блаженствуя душой,
Думы я́сны — не о чем мечтать.
Вот и ты не лишний, не чужой, —
Свежесть, и покой, и благодать.

Покинув яблоневый сад Детства, пройдя через муки и искушения ложным Эдемом, через отрицание земных садов и горькие метания между земным и небесным, человеческая душа благодаря молитве обретает чувство благодати, блаженства, тишины, чистоты. И возвращается, как заблудившееся дитя, в райский сад:

Полночь. Храм. Над куполом луна.
Колыбелит душу Млечный Путь.
— Господи! Какая тишина! —
Словно в детстве, выдыхает грудь.

Красоты устам не передать.
Разве Божье людям по плечу?
— Господи! Какая благодать! —
Как ребёнок, в Небеса шепчу.

И, как в детстве, слёз не утаю,
Услыхав Архангельскую Весть…
Что мне рай! Я и сейчас в раю.
Главное, что Ты на свете есть!

И теперь душа всюду в мире природы видит знаки единодушного, всецелого стремления к Единому Богу, когда деревья и все, что тянется вверх, указует нам путь к Небу:

Мы вширь растём, к земному клоним взор,
И потому немирствие ярится…
В единодушии сосновый бор:
Он устремленьем к Небу единится.

Пред Успением

Вечер благостный. За́ реку гляну —
Над болотом светло и бело.
Словно Небо великим туманом
На смиренную Землю сошло.

Выдыхаю восторженно: — Лепо!
Как же Милостив Ты, Боже мой!
И деревья восходят на Небо,
Увлекая и нас за собой.

Как в детстве, когда дитя, в силу своего роста и особой любопытной зоркости, отчетливо видит то, что взрослый и не замечает, прозревшая, преображенная душа ценит все, что глядит вверх и тянется к Небу:

* * *

Пожалей, дорогой, пожалей
Всё кругом, до последней былинки.
Мудрость Божия здесь, на земле,
Познаётся не только в великом.

Ничего не растёт просто так,
Потому не сломай без потребы
Одиноко торчащий сорняк,
Прославляющий землю и небо. <…>

Бережное, дружественное православное отношение к Божьему творению преображает суеверное народное правило входа в лес в монастырский обычай иноков творить молитву перед дверью кельи собрата:

У входа в лес всегда стучу:
Никто не входит в дом без стука.
Молитву краткую шепчу —
И вот уже в гостях у друга. <…>

В соответствии с православным мировидением во множестве произведений автором четко выстроены духовные соотношения размеров и масштабов, вертикалей и горизонталей, ценностей и антиценностей:

<…> Душе́ моя, роднись и дале с Небом!
Ты рано возлюбила лик Христов
И предпочла высокое пустому.
Леса и степи — смуте городов,
Скопленье звезд — скоплению людскому. <…>

Это четкое видение истинных духовных параметров окружающего мира позволяет иеромонаху Роману тонко и верно продолжать замечательную мировую и отечественную литературную традицию в стихотворениях, посвященных природе, изображая ее как величественный храм, в котором неустанно, как и на небесах, творится молитва. В нем небесный свод — грандиозный купол; звезды — православный хор; деревья — монахи, птицы — богомольцы…:

Полночью, лунной полночью
Шорохи в саду, старом саду. <…>

Руки деревья подняли
В праздничных кружевах.
Служится служба Господняя,
Слышите эти слова?

Христос рождается, славите,
Христос с небес, срящите,
Христос на земли, возноситеся,
Пойте Господеви вся земля!
<…>

Светом исполнясь внутренним,
Светится Млечный мост.
Правит святую утреню
Хор православных звезд.<…>

* * *

<…> Мотив Божественный… Мерцая,
Светила развевали тьму.
Ряды деревьев чернецами
Внимали звёздному псалму.

Луны блестящее кадило
Курилось дымкой облаков.
И всё пустое отходило
Затихнуть где-то далеко. <…>

И, моему настрою слитно,
Со всех сторон, со всех концов
Пел «Да исправится молитва…»
Хор придорожных чернецов.

* * *

<…> За окном морозится январь,
Млечный Путь без края и конца.
Всякое дыхание и тварь
Славит, славит своего Творца. <…>

Сосны клонят головы свои,
Совершая воздеянье рук,
И перебирают в забытьи
Чётки ледяные на ветру. <…>

Служит Богу весь подлунный мiр,
Тихий лес над спящею рекой.
О места, забытые людьми,
Лобызаю дивный ваш покой. <…>

Тема «Служба в Храме Природы» по своему значительному месту и духовному смыслу в поэзии иеромонаха Романа (Матюшина) заслушивает отдельного исследования. В данной же статье в связи с концептами «сад / лес» хочется только отметить развертывание этой темы в ритме годового литургического круга, естественно сопряженного с сезонными природными циклами:

<…> Так чудно, так похоже на Служенье,
И здесь поют хоры́, и здесь кадят,
И птицы-богомолки без движенья
На ветках, как на лавочках, сидят.

Молчальники дубы стоят рядами,
Сама земля моление таит.
И облака расходятся Вратами,
И солнышко о Солнце говорит.

Среди произведений названной тематики для завершения данной статьи следует указать стихотворение, поэтический сюжет которого представляет Пасхальную литургию. Это путь к обновлению души через ее слияние с полнотой Божьего мира, где равновелики в своем служении Творцу и роща, и река, и болото, и сад, и Ангелы в небе:

Я шёл один. Свеча и Крест в руке.
Десная фимиамом воскуряла.
И столько было силы в огоньке,
Что тьма, обуревая, не объяла.<…>

— Христос Воскресе! — осенял Крестом,
В таком безлюдьи отклика не чая,
Но роща и река, и эта топь,
— Воскресе! — тихим эхом отвечали.

Выходит, не один взирал горе́?
И не один стремился Крестным ходом?
Со мной, благоговейно замерев,
Встречала Праздник Божия природа.

Места мои! В забытой стороне
Познал я, лобызая Воскресенье,
Что Ангелы слышнее в тишине
И ближе Небо в здешнем отдаленьи.

В поэзии иеромонаха Романа (Матюшина), лирический герой которого ищет ответы на духовные вопросы о смысле жизни, концепты «лес» и «сад» сложны и многогранны. Являясь ядром авторской модели жизненного пути человека, они вобрали в себя и следы народно-православной основы образов, и плоды развития их в лоне литературной традиции, при этом никогда не утрачивая собственной самобытности, индивидуальности, рожденной многолетним глубоким личностным опытом творческого восприятия и поэтического преображения реального природного пространства родной земли.

Марина Новицкая, кандидат филологических наук
Семантика сада и леса в русской литературе и фольклоре: сборник научных статей / отв. ред.: А.И. Смирнова,
И.Н. Райкова. – М.: МГПУ, 2017
Сайт «Ветрово»
9 июня 2025

Заметки на полях

  • Волгоградская обл.

    Спаси Господи!
    Мы с Марией на Троицу ездили в лес, за корой осины.
    При входе в лес постучали постучали, мол мы здесь (как отец Роман) и лес нас принял. И тут же встретили ужика небольшого, который быстро уполз. В лесу своя атмосфера, тихая, как будто природа только слушает своего Творца.

Уважаемые читатели, прежде чем оставить отзыв под любым материалом на сайте «Ветрово», обратите внимание на эпиграф на главной странице. Не нужно вопреки словам евангелиста Иоанна склонять других читателей к дружбе с мiром, которая есть вражда на Бога. Мы боремся с грехом и без­нрав­ствен­ностью, с тем, что ведёт к погибели души. Если для кого-то безобразие и безнравственность стали нормой, то он ошибся дверью.

Месяцеслов

Стихотворение о годовом круге, с цветными иллюстрациями

От сердца к сердцу

Новый поэтический сборник иеромонаха Романа

Где найти новые книги отца Романа

Список магазинов и церковных лавок
// // //Ftakar - disabled. // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // // Раздел «Песнопения». Интерактивные кнопки и окна с видеозаписями. // Что здесь? Три кнопки btn_ru (Rutube), btn_vk (VK), btn_yt (Youtube). // Нажатие на кнопку // 1) делает её заметной классом .btn_visible. // 2) пригашает другие кнопки классом .btn_muted. // 3) открывает нужное окно с видеозаписью удалив .v_hiden и добавив .v_visible. // 4) закрывает ненужное окно, удалив .v_visible и добавив .v_hidden. // // // В продолжение работы с видеозаписями. // Остановка видеозаписи по нажатию на кнопку интерфейса. // // // // //