Статья была напечатана в сборнике «Совесть России. Иеромонах Роман» // Приложение №6 к журналу «Православный летописец Санкт-Петербурга. — СПб., 2005
Впервые песнопения иеромонаха Романа я открыла для себя в середине 90-х годов. Я и раньше слышала о них от православных своих знакомых. Говорилось, что это необычная «духовная заводь» и что я обязательно должна в нее заглянуть. Но время шло… Я не заглядывала из-за занятости в университете, хотя к тому времени знала уже, что песни иеромонаха Романа на кассетах записаны не только в его исполнении, но и в исполнении Жанны Бичевской, Олега Погудина, Ирины Скорик, Сергея Безрукова, Павла Колесника, Игоря Мурашко, Фотинии Осиповой и других.
Но тут видимо (и сейчас случившееся я уже осознаю по-другому, и каждый человек скорее всего так бы это и оценил), одно событие Промыслом Божьим резко вмешалось в мою привычную университетскую жизнь преподавателя психологии, заставив начать «выживать» по-другому и многое передумать, переосмыслить. На меня напала собака, я получила тяжелую травму ноги и полгода не могла работать. Молитвы, молебны, соборования, Причащения и просьбы об исцелении. И в конце предназначенных мне нерабочих полгода я пришла в наиболее близкий к моему дому Новоспасский монастырь, где и раньше до болезни бывала на службах. Просто, чтобы еще раз помолиться, чтобы Господь избавил меня от боли в колене. Я то сидела, то стояла, народу в будни было мало, и монахи невольно стали замечать мое присутствие. Как-то в лавке я спросила, нет ли у них кассет с духовным исполнением песен. Так неопределенно и спросила. Послушник достал мне одну кассету. Строгая белая обложка, внизу — маленький черный силуэт идущего с посохом монаха. Мелкими буквами по-русски и по-английски было написано:
Иеромонах Роман.
В келии лампаду затеплю.
Духовные песнопения.
В тот момент я и подумать не могла, что, начиная с этой кассеты, а точнее, именно с песни «В келии лампаду затеплю», для меня откроются не просто утешение и умиротворение, с которыми вообще так связана духовная музыка, а какой-то совсем иной, глубокий, потаенный душевно-духовный пласт, до боли близкий. Может быть, он и был раньше погружен в глубинах моей души, да вот не раскрывался до того, как я услышала эту песню, не резонировал во мне. Да, как профессиональный психолог признаю, что это было не просто открытие, а новое вхождение в теперь уже свою, вновь обретенную душевно-духовную реальность. Признав, что сделала внутри себя открытие, я как-то сразу, забыв обо всем уже мне известном, наивно подумала: «А почему только я об этом знаю и никто больше? Какое еще нужно духовное питание, чтобы вот так внутренне распахнуться и умиротвориться?» Но тут я снова вспомнила о тех своих знакомых, которые давно в общении со мной упоминали имя иеромонаха Романа с каким-то несвойственным им в жизни благоговением и трепетом, с каким-то новым духовным знаком. Я поняла, что ими в свое время было сделано такое же открытие, как и мной, но тогда у меня не было магнитофона… Но все эти воспоминания пока оставались на границах моего сознания. Я по нескольку раз в день ставила купленную в Новоспасском монастыре кассету и внутренне «растворялась» в песнопениях, тихих таких, идущих из потусторонней глубины и Вечности. Выражаясь на языке профессиональных психологов, я неожиданно почувствовала, что открыла для себя сугубо свой, подсознательно искомый мною вариант психотерапии, духовной поддержки и помощи. Позднее, уже будучи знакомой с поэзией отца Романа, я узнала, что был такой случай с одной женщиной, когда она решила покончить жизнь самоубийством, но неожиданно включенная кем-то кассета с песнопениями отца Романа остановила в ней это намерение. Почему остановила? Видимо потому, что она получила эмоциональную и не всегда внятно осознаваемую поддержку с другой стороны, а именно, поддержку Свыше, которую она не поимела в миру и потому не нашла выхода своим переживаниям.
Постепенно я стала приобретать все кассеты отца Романа в разных церковных киосках, монастырях, церквях, на православных ярмарках и даже на столиках церковной продажи в метро. Опять же, случайно для себя («путеводителя» по творчеству отца Романа у меня не было) на открытой продаже в Сретенском монастыре вижу зеленую книгу с мелкой золотой надписью, сделанной рукою отца Романа: иеромонах Роман, сверху — маленький золотой крестик. Это было первое издание (сейчас уже есть третье) книги «Внимая Божьему веленью. Стихи. Духовные песнопения». — Минск: Издательство Белорусского Экзархата, 1998. Купила. Обрадовалась, так как оставалось всего два экземпляра, но мне один достался. Узнаю многое из того, что уже знаю, еще раз проясняю для себя некоторые строфы песнопений… Но открывается и другое — нелегкая жизнь отца Романа, запечатленная только в нескольких стихотворениях. О неслучайном существовании поэтического дара отца Романа в наш непростой для России период было написано во вступительной статье Валентина Распутина. Говорится о неразрывности его поэзии и песнопений с судьбой России, с русской духовной культурой, с «избранностью» русской духовности, ее пронзительностью, искренностью, жертвенностью, неповторимостью.
В отношении себя могу лишь добавить, что с открытием творчества отца Романа мое «духовное Я» было поделено на периоды «до» и «после» этого открытия. Я узнала много другого для себя, в том числе неожиданного, и так это до сегодняшнего дня и осталось. Песнопения, поэзия и вообще все творчество отца Романа стали для меня не просто прикосновением к русской духовной культуре, а своего рода «психотерапевтической заводью», не заплывая в которую трудно выжить человеку с исходно русским менталитетом и наполняющими его ценностями. Аналогов «психотерапевтической заводи», открывающейся в песнопениях отца Романа, я не знала и не знаю до сих пор, хотя знакома со всеми основными видами западных психотерапевтических техник.
Попробую теперь как профессиональный психолог проанализировать, что же тогда произошло со мной, когда отдельные песнопения отца Романа я выбрала для себя как свой оптимальный вариант духовной психотерапии. Многое поначалу будет непонятно, но потом все должно встать на свои места. Отец Роман вроде бы ничего неизвестного не открывал, сверхъестественного — тоже, но была какая-то Тайна в его поэзии, в песнопениях, заключающаяся в обретении данности Свыше. Уединение, отшельническое общение с Богом, Природой, Вечностью и уже душевно-духовный (а не просто физический) уход от мира, мирских тупиков и соблазнов, душевной обремененности, с одной стороны, и опустошенности, с другой, — все это вместе открывало неистощимый источник духовного питания, умиротворения, просветления, общения с Высшим, с Вечным. Да, услышав под тихое звучание гитары его «Келью», другую, целительную, духовно питающую келью я открыла тогда для себя. Слушать песнопения старалась вечером, когда было потише на улице и дома, но хотелось все продолжать, и продолжать…, и иногда уже, вовлеченная в них, я начинала под их сопровождение заниматься текущей работой. И странное дело. Хотя в песнопениях отца Романа не было ничего оптимистичного, я начинала чувствовать, что внутренне обретаю себя, умиротворяюсь, успокаиваюсь. «Недуховное мирское» меня уже так не тревожит, потому что не конкурирует больше с той Высшей реальностью, которой Я стала сопричастна. Получается некоторое противоречие: «Грусть песнопений вела к целительности…». Но, видимо, не совсем так. Это была не обычная депрессивная грусть – уныние, а Грусть человека, открывшего для себя иной Источник Жизни — Бога, Вечность, Природу. Видимо поэтому обычная человеческая грусть не самодовлела в песнопениях, хотя, опять же, повторяю, тон их и содержание чаще были грустными, печальными. Веселости почти не было, а если такие ноты и появлялись, то скорее как эхо чего-то прошедшего, а иногда, может быть, даже с оттенком небольшой иронии (например, «Колыбельная»).
Чем же еще целили песнопения отца Романа? Была в них какая-то удивительная духовная чистота, прозрачность доносимого содержания, непосредственная устремленность к высшему духовному началу, к Богу и, вместе с тем, уверенность в том, что он, будучи человеком, будет Богом услышан. Казалось еще, что в них нет ничего лишнего, отвлекающего человека от того, чтобы быть связанным с Богом. И вот эта вновь обретенная связь общения с Высшим и питала духовно, и целила.
Еще об одном психологическом моменте, характерном для «вхождения» в песнопения. Происходила постепенная «децентрация Я». (Для сравнения напомню: во всех наиболее известных функционирующих психотехниках делается обратное, как-то — одна «часть Я» обращается к другой «части Я», первая ей что-то отвечает, они дискутируют между собой, пытаясь выяснить, что же хочет их «целое Я», фрагментами которого они являются). Искусственные приемы психотехник создают на время искусственную игрушечную реальность. Человек, который центрирован на своем «Я» и на своих проблемах только в контексте своего «Я», вряд ли сможет ощутить на себе целительную, психотерапевтическую силу песнопений отца Романа, хотя в художественном отношении может быть и оценит их. Кстати, отец Роман и сам предвидел такой вариант гипертрофированной центрации на своем «Я»:
Когда вода самозамкнётся,
Прервав с источником общенье,
То вырождается в болотце,
Не замечая вырожденья.
…………………………
…………………………
О Древо Вечное, Живое!
Источник мой, дышу мольбой,
Чтобы отпадшею листвою
Не оказаться пред Тобой.
6 апреля 1991, г. Печоры
Напрашивается еще один вопрос: «За счет каких психологических реалий песнопения Отца Романа воспринимаются нами тоже как посланный Свыше духовный источник? Из чего состоит этот источник?» Частично ответ на этот вопрос уже был дан — духовная искренность, прозрачность при непосредственном обращении к Богу. Возможность внутреннего вхождения в песнопения и обретение с их помощью духовной устойчивости, целостности помогают укрепиться «духовному Я», не ломая при этом суетное «наличное Я». Возникает новое ощущение спокойствия и неожиданной внутренней силы и красоты, соединяющее человека с Богом, благодаря удивительно редкому художественному «сплаву» духовной поэзии и музыки. Даже если не ставить отдельной психологической задачи профессионального объяснения того, как песнопения иеромонаха Романа помогают психотерапевтически, достаточно было бы сказать: «Они входят в душу, очищая, просветляя, утверждая и успокаивая ее». Какие именно песнопения? — их много, но перечислю те, которые мне наиболее близки и потому наиболее запомнились: «В келии лампаду затеплю», «Канон преподобного Андрея Критского» («Пост с молитвой сердце отогреет»), «Пел соловей, ах, как он пел», «Птах» («Исполнился мой дом нечистоты и мрака»), «Придет зима (она всегда приходит)», «Страх Господень — авва воздержания», «Пожалей дорогой, пожалей», «Отойди, отойди, грусть-печаль», «В эту ночь, в эту ночь не уснуть, не уснуть», «Ах как я долго плыл…», «Белый храм над рекою», «Заночую в стогу», «Радость моя, наступает пора покаяния», «Белая ночь приготовила ложе на Псковщине», «Мой старый друг. Когда на склоне дня…»
Особым по силе, глубине и удивительной внутренней согласованности, отлаженности представляется «Канон преподобного Андрея Критского», созданный отцом Романом еще в марте 1987 года в Печорах под впечатлением прочтения текста этого канона в первые дни Великого поста. Тихо идущая откуда-то издали и постепенно наполняющая душу своей выстраданностью струя песнопения, негромкий, ровный голос отца Романа на какое-то время так захватывает сознание, что хочется только слышать эту саму по себе духовную мелодию и голос и не вникать поначалу в содержание песнопения, в его текст… Последнее происходит спустя несколько мгновений и вызывает самые покаянные чувства…
Входя постепенно в творчество отца Романа, то и дело слушая его песнопения и открывая сборники стихов, я открывала для себя все новые и новые содержания в этой духовной безбрежности. Поначалу я думала, что отцу Роману свойственно только уединение, чтобы духовно и творчески состояться. Но это оказалось не совсем так. Выяснилось, что отец Роман может быть и православным воином и наставником («Ликует Рим в языческом весельи», «Вся Россия стала полем Куликовым», «Всезнайства ослепляющие блики», «Не разрывайте истину на мнения», «Матушка Добрынюшке наказывала», «Во времена лукавой гласности», «О Сербия, ведомая к пропятью»), и монахом-отшельником, неподкупным взором взирающим на мир и видящим этот мир из глубины своего молитвенного сознания («Колыбельная», «Дом печали», «Девятый вал», «Звон погребальный. Диакон кадит безучастно», «Земля от света повернет во тьму», «Я проплывал на старой барже», и др.).
Россия и отношение к ней — одна из самых значимых тем в творчестве Отца Романа, хотя так или иначе сугубо русской духовностью и свойственным ей мироощущением пропитана вся его поэзия. И боль за свою Родину, и гордость за нее и неотделимость от нее проходят через все его творчество.
Особенно в последнее время эта тема все острее и острее захватывает его сознание и проникает в его поэзию — теперь уже поэзию уединения, затвора. В затворе он не перестал писать стихи. Напротив, в молчании ему еще раз с новой силой открывается его предназначение — поэтически запечатлеть Россию и то, что связано с ней, сегодня, стихами «прокричать» ее необычный духовный путь, не обходя при этом все самые больные сопровождающие этот путь явления (сборники стихов «Русский куколь», «Радоваться небу»).
Заканчивая эту статью, не могу не остановиться на одном довольно печальном моменте, сопровождающем творчество и жизнь отца Романа и, как и многое в жизни, имеющем психологическую подоплеку. Несмотря на огромный резонанс его поэзии по всей православной России, неподкупный интерес к ней народа и духовно ориентированной интеллигенции, на ревностную любовь к нему самых разных людей, остаются еще приходы и даже епархии, где по воле лишь одного управляющего человека не разрешена продажа его кассет и книг, или (что совсем абсурдно) закрыта через какое-то время после того, как началась, как народ узнал о нем. И это не в период застоя, а в наше, неограниченно свободное для самых разных культурных явлений время. В чем тут дело? Каковы причины такого рода запретов? Утверждать не буду, но как психологу, живущему в миру, мне легко предположить, что связано это скорее всего с двумя смертными человеческими грехами, а именно, чьей-то Завистью, и как следствие последней, чьей-то Гордыней. Или элементарным непониманием поэзии. Иначе происходящее объяснить было бы трудно — ведь поэтические сборники отца Романа изданы по благословению Патриарха Московского и всея Руси Алексия II … Жаль только, что невозможно убедить «авторов запретов» на поэзию отца Романа в том, что вредят они тем самым не только себе, но и русской духовной культуре, которую призваны охранять. Что ж, как говорится, Бог рассудит… А отец Роман лишь отражает несение своего креста обращением:
Не ищите во мне злоязычества суть,
Кто ж меняет Творца на творенье?
Отложите пока человеческий суд,
Распахните сердца на мгновенье.
Елена Фанталова, кандидат психологических наук, доцент кафедры психологии личности РГГУ
(Российский государственный гуманитарный университет ), Москва.
14 июля 2004
Сайт «Ветрово»
25 октября 2024
