Отреклись от друзей, отреклись от родни
И считают, остались в России одни.
Мол, Россия без них, как без рук и без глаз,
Но вокруг не народ, а свекольник и квас.
Мол, Россия без них, как без рук и без ног,
Только не с кем идти и вести диалог.
Во дворе вместо мудрости снова с утра
Невёселая песня, но с криком «Ура!» —
Так считают они на пороге войны,
И остались одни — никому не нужны.
А Россия исчезла, считают они,
Вся Россия — они в эти тёмные дни.
И пугаются стука за каждой стеной —
И пугаются, это за ними конвой.
Почему столько страха в высоких словах,
И нет русского сердца, лишь билль о правах?!
Или адреналин. Или тестостерон.
Но никто не придёт — зря пугают ворон,
Зря психуют, что нет под ногами страны,
К ним никто не придёт — никому не нужны.
И какую историю ни сочини,
Но остались одни, потому что — одни.
Потому что смекает российский мужик,
Что у них на болоте скончался кулик,
Что у них на болоте трясина и муть,
И легко разлюбить. И легко утонуть.
А российский мужик разбирался не раз,
Что за морем светло, да светлее у нас.
И ему, словно гаджету, не передашь
Фарисейское горе, судьбы камуфляж.
Остается бухать и японскую мать
Поминать, что им некому руку пожать.
Остается бухать, презирая народ.
Но их нервную руку никто не пожмёт —
Пусть не прячут её, словно нож, за спиной,
Не придет за рукой сердобольный конвой.
И какие бы страсти по пьянке ни жгли,
Не поймёт их народ, что живёт на рубли.
Не поймет, чем они безнадежно больны,
Лишь поймет, что они никому не нужны.
Им бы надо уехать куда-нибудь «вдаль»,
Где дают за презренье к народу медаль.
Или тридцать разменных, как совесть, монет.
Только нет этой «вдали».
И Родины нет —
Нет им Родины, нет ни кола, ни двора,
Ни родни и ни песни с припевом «Ура!»,
И с надеждой глядят на чужие огни,
Но везде они будут, как прежде, одни.
Нет на свете для них ни одной стороны —
Никому не нужны.
Никому не нужны.
Андрей Попов
Сайт «Ветрово»
15 марта 2023
Строчка из стихотворения Андрея Попова «Зря психуют, что нет под ногами страны» — это отсылка к стихотворению Осипа Мандельштама, которое стало главным обвинительным материалом в его деле:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
Читала, что Сталин брал книги из кремлёвской библиотеки, а когда возвращал, страницы были в жирных пятнах. Так и появилась строчка «Его толстые пальцы, как черви, жирны». Недавно на лекции о церковнославянском языке преподаватель поделился замечательным наблюдением. Когда после перестройки (или в её годы) впервые было подготовлено серьёзное издание произведений Мандельштама, а предисловии было сказано: «В последние годы Осип Эмильевич много ездил по стране». «Но не говорилось, — заметил преподаватель, — что ездил он в вагоне с зарешёченными окнами». Ну а умер он, как я узнала из послесловия к другой книге, «в пересыльном лагере Вторая Речка под Владивостоком; по официальным данным, сообщённым вдове, он скончался 27 декабря 1938 года». Читала я это послесловие в школьные годы и, помню, обратила внимание на лаконичность этого высказывания.
В старших классах Мандельштам был одним их моих самых любимых поэтов, хотя, конечно, не за стихотворение о жирных пальцах. Помню, учительница по литературе показала мне это четверостишие, написанное в ссылке:
Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь,
Ты выронишь меня или вернёшь,-
Воронеж — блажь, Воронеж — ворон, нож.
«И ни слова о своей боли», — добавила она, и я до сих пор вспоминаю эти слова с благодарностью.
Но больше мне нравилось это стихотворение:
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
«Господи!» — сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди!
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади…
Кстати, в биографии Мандельштама есть очень отрадный эпизод: родившийся в еврейской семье, в возрасте двадцати лет он принял Крещение – правда, в протестантской церкви. Стихотворение было написано вскоре…
Мне до сих пор помнятся эти строки Мандельштама.
На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветви поднимали
И незаметно вечерели.
https://pishi-stihi.ru/na-bledno-goluboj-emali-mandelshtam.html
Однажды старшая сестра однажды взяла мой совершенно чистый блокнот и на первой странице написала:
* * *
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза, —
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.
Вся комната напоена
Истомой — сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.
Немного красного вина,
Немного солнечного мая —
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна.
Осип Мандельштам
Так я и полюбила Мандельштама (мне было лет 14). Правда, в дальнейшем многие его стихи читала и любила, понимая при этом примерно наполовину. Впрочем, недопонимание порой добавляет произведению таинственности и привлекательности (как это бывает с текстами на иностранном языке). Больше не читаю Мандельштама, но некоторые стихотворения до сих пор помню наизусть.
Есть ещё один еврейский поэт с похожей судьбой, но с более тяжело читаемыми стихами. Это И. Бродский:
«Творчество И. Бродского всегда неоднозначно. Любое его стихотворение требует глубокого философского анализа. Судьба поэта складывалась непросто. С самого раннего возраста он чувствовал глубокую неприязнь к советской идеологии. Бродский считал, что поэту для самореализации необходима полная свобода творчества. Это приводило к столкновениям и конфликтам с официальными органами. Бродский совершенно не вписывался в социалистическое общество, что, в конечном счете, привело к его эмиграции. В 1970 г. он написал стихотворение «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку», в котором высказал свои взгляды на место человека в советской системе.»
Это его стихотворение оставляет тягостное впечатление, наводит на мрачное раздумье. Нельзя поверить, чтобы поэт не мог обрести внутренней свободы. А если бы обрёл, то не считал бы себя частью системы. Как говорят, «…с системой не нужно бороться, так же как и не нужно с ней быть заодно. А лучше стремиться быть вне системы». Внутренняя свобода даруется тем, кто со Христом.
Кто носит Рай в душе, тот написал бы это стихотворение («Не выходи из комнаты, не совершай ошибку») совсем по другому…