Война

Имя автора воспоминаний — Константин, фамилия его неизвестна, однако нет никаких сомнений в подлинности этого текста. Публикуем, сохраняя авторский стиль и исправляя лишь очевидные ошибки.

20 марта 1941 года нас постигло самое большое горе в жизни — умерла наша мать. Это произошло в десять часов вечера. Она лежала два дня, стало плохо. Я побежал в больницу, но медички были в клубе. Прибежал домой, а мама уже мёртвая.

Хоронили назавтра, были большие сугробы, везли на санях. Шли за санями по одному человеку в цепочку, такая была дорога. Когда шли домой, я на сани не сел, шел и всю дорогу плакал. Через несколько дней Колю забрал дядя Андрей.

В полотне находился запрятанный золотой крестик и пятирублёвая золотая монета, мать предупреждала. Всё пропало. Только в 1946 году, когда я увидел крестик на тётке, она сказала, что нашла крестик на пожарище (он не расплавился, когда дом горел???). Раскрывать ложь не было смысла, был необходим уход за Колей.

А через три месяца после похорон, вопреки церковным канонам, в доме у деда была свадьба. Женился дядя Павел в возрасте тридцати лет, брал Наташу. Ей было двадцать лет. Наташа была из Пустоселья. Свадьба началась в субботу 21 июня. Утром в воскресенье на улице начали собираться группы людей. Гости, которые были приглашены на свадьбу, выйдя на улицу, услышали плач женщин. Причина выяснилась сразу. Началась война. Это было в воскресенье, 22 июня. Так мы встретили начало войны. На следующий день, в понедельник, началась мобилизация десяти приписных возрастов военнообязанных. Из Черницы 2-й в Березино пришла колонна грузовых автомашин, которые работали на строительстве железной дороги Лепель-Крулевщизна. Все мобилизованные Березинцы сели в эти одиннадцать машин и уехали в Бегомль.

Перед войной, месяца за два, каждое воскресенье в клубе проводились информации о международном положении. Комиссар погранотряда Бобров прямо говорил:

— Война надвигается на нас.

Стали часто ловить шпионов, они отстреливались, убивали пограничников, убивали и диверсантов.

Недели за две до начала войны с западной Белоруссии шли беженцы группами и в одиночку. Разбирали в магазинах все продукты, лишь бы съестное. Мужчины, женщины, дети. Бежало всё еврейское население. Бежали от немцев, от Гитлера на восток. Они твердили, что скоро война и Гитлер будет здесь. Березинские учительницы-еврейки принесли к нам всю свою одежду, надеясь, что Нина сможет её хорошо спрятать. Директор МТС Зямка отдал всю одежду Павлу, чтобы он сохранил. Потом «народники» из РОА вычистили всё.

На территории военного городка в погранотряде с 1939 года, когда границу перенесли на запад, для охраны военных складов и построек осталась только рота охраны. С 22 июня рота несла ещё и патрульную службу. А 25 июня рота вышла из городка и на опушке леса, на левом (восточном) берегу реки, заняла оборону, чтобы задержать немцев на мосту. На территории городка было оставлено только несколько человек для охраны проходной рядом с дорогой на Докшицы. Несколько раз самолёты бомбили Березино с большой высоты. Скорее всего, они хотели разбомбить погранотряд. Бомбы были большие. Глубина воронок около четырех метров.

27 июня, из-за участившихся авиаударов противника по военному городку погранотряда, управление и штаб, а также подразделения боевого обеспечения и тыла были скрытно выведены в запасной район сосредоточения — в лесную чащу, расположенную в полутора километрах к северу от Березино. В этот же день линейные заставы получили приказ окопаться на левом берегу реки Березина.

Отступления Красной Армии не видели. Её вообще не было. Шли солдаты погранотряда по одному. 27 июня в Березино собралось много беженцев. Позвонили в Глинное, а там ответил немец. Начальство, коммунисты засуетились. В МТС схватили машину и уехали на Лепель. Среди беженцев была группа милиционеров. На следующий день, 28 июня, около 16 часов они пошли по гребле к мосту, который был уже заминирован. В это время со стороны Докшиц к погранотряду пришло четыре немецких бронемашины. Часовой на проходной выстрелил по ним, но сразу же был убит со своей собакой очередью из пулемёта. Потом немцы заехали в деревню и обстреляли из пулемёта беженцев перед мостом, опушку леса за мостом, обстреляли мельницу и, развернувшись, уехали в сторону Докшиц. В колонне беженцев несколько человек было ранено. Несколько милиционеров прибежали в деревню и начали просить у жителей гражданскую одежду, чтобы снять милицейскую форму. Они сказали, что на дороге остался тяжело раненый лейтенант милиции. Пулемётной очередью ему перебило обе руки, ногу и ранило в грудь. Узнав об этом, из больницы прибежала фельдшер Аня. Она поймала на огороде милицейского коня, но не смогла сесть на него из-за узкой юбки. Она зашла к деду Максиму и попросила брюки. Потом переоделась, села на коня и помчалась к раненым. Тяжело раненого лейтенанта она погрузила на подводу и привезла в больницу. Может быть, она смогла бы его вылечить и спасти, но немцы при осмотре больницы случайно обнаружили милицейскую форму и застрелили лейтенанта.

Папа связывал с этим убийством какие-то странные явления, которые происходили в больнице позже, когда он болел. Он слышал голоса, которых не было. Когда я лежал в больнице, то видел около двери шар диаметром около метра, как будто из ртути, в некоторых частях покрытый налётом темной плёнки. Он висел в воздухе примерно в метре от кровати на высоте около двух метров и немного изменял форму, переливался. Может быть, у нас были слуховые и зрительные галлюцинации, связанные с болезнью. Но мы не могли только болезнью объяснить то, что ощущали.

Был подорван мост, но только один пролёт. Немцы его восстановили за два часа.

Видимо, на бронемашинах была немецкая разведка, которая доложила, что войск и сопротивления нет, потому что перед заходом солнца с запада послышался шум моторов и лязг металла. В Березино без выстрелов вошла колонна танков, автомашин и мотоциклов. Остановились в центре на площади, где были общественные постройки: сельский совет, магазины, склад погранотряда в помещении церкви, молокозавод. Начали собираться местные жители. Немцы сбили замки с магазинов. Себе они брали только водку, а людей за шиворот затягивали в магазин и заставляли брать всё, что попадало под руку.

В газете было описано. Жители понемногу начали вылезать из укрытий. Начали грабить вещевой склад погранотряда в бывшей церкви. Все ринулись грабить погранотряд. Тянули всё, что попадалось под руки. Одна женщина потрогала мешок и решила — вермишель. Притащила домой и только через какое-то время обнаружила, что притащила полный мешок деревянных сапожных гвоздиков. После этого к ней приклеилась кличка «вермишель». Кто смелый, начали разбирать колхозный скот. Нам ничего не досталось. Дед сказал:

— Ничего не берите. Идёт война, и неизвестно, чем кончится. Большевики вернутся и это не простят.

Создали комиссию на раздел земли и разобранного скота. Кто схватил скот, на решение комиссии не отреагировал. Я схватил, это моё, конец. Землю начали делить на души. В разных полях разные размеры. А чем обрабатывать?

Я договорился пасти ночью коней трёх хозяев. Каждый за эту услугу давал мне коня на полдня в неделю, а иногда и на день. Детвора, творим целую ночь, не дадут заснуть. Они приедут домой — и свободные, у них родители, а мне надо ехать пахать, а потом опять бессонная ночь.

Немецкие солдаты, молодые, лет двадцати-тридцати, чистые, весёлые подъезжают к колодцу, достают тазы умываются, иногда голые. С ними кухня. На месте ловят курей и гусей, варят, платят марки, небольшие, а может быть, у них такая цена. Разбивают магазины, водку забирают, а всё остальное раздают народу бесплатно. Потом ехали на машинах, на мотоциклах и даже шли пешком более старого возраста, потом шли итальянцы, за ними испанцы, которые просили даже хлеба. Суконное обмундирование, летом шерстяные носки (говорят, в России холодно).

Три раза гнали советских военнопленных. Один раз размещали в погранотряде. Оттуда многие сбежали. В домах было где спрятаться. Были те, которые до войны служили в погранотряде. Просили, передайте такой девушке, что я тут. Девчата приходили с попом, выдавали себя за жён, но это ничем не помогало. Дай документ. А где его взять? По-моему, только одной Вере Девбешевой удалось выручить из плена Игнатова. О нем немного потом. Два раза немцы огораживали площадь на поле около колхозных сараев. Забор из колючей проволоки, на поле не спрячешься. Охрана стреляет. Колонны были длинные. Голова колонны уже в деревне, хвост ещё в лесу, в шесть шеренг. Пленные просили:

— Принесите поесть.

Во всей деревне топили печи. Сколько было горшков, засыпали мытой, но не чищеной бульбой, варили по нескольку раз, и подростки носили пленным бульбу, там им и делили. Больше такой активности я не видел ни разу. Когда гнали пленных, Кореневский, откуда-то приехавший в Березино, заявил немцам, что в деревне есть коммунисты, показал на трех человек, хотя они не были коммунистами. Немцы их забрали в колонну отдельно и в Докшицах расстреляли. Ольга Богуцкая просила отдать ей солдата, не отдали, пошла с колонной, дошла до Глинного, потом её прогнали. Игнатов женился на Вере, поехали венчаться, он напился, во время венчания начало рвать, обрыгал попа, со свечкой побежал на двор. Шлейф на полу от попа до двери.

Начали устанавливать власть. Создали волость — это сельсовет. Привезли из Докшиц Завойчинского председателем. Создали полицию — начальник Кульба из Кадлубищ. В полицию набрали полудурков, пьяниц, воров и недовольных советской властью. Возродили школу, но учили по советским учебникам, а кляузы учителя высказывали от себя кто как мог.

Но пришла зима, а шерстяные носки изорвались, и обмундирование стало не по сезону. Объявили сбор теплой одежды для немецких солдат. Сдавали то, что себе не надо. Часто полицейские на улице раздевали прохожих в пользу немецкой армии. Сняли полушубок и с Павлюка Зыка. Потом он увидел его надетым на председателе волости Завойчинском. Заявил в жандармерию, что он сдавал полушубок для немецкой армии, а не для Завойчинского. Немцы нагрянули на своих прислужников, сделали обыск и нашли не сданные властям полушубки и валенки. Среди улицы на центре построили виселицу, согнали всех жителей, чтобы смотрели, и повесили Завойчинского и Кульбу, чтобы другим было неповадно.

В погранотряде стал гарнизон. Стояли связисты — двадцать, двенадцать, а потом и шесть человек, которые контролировали телефонную линию Глинное — Пышно. Молодые солдаты приходили на танцы. Когда танцы были в частном доме, винтовки, подсумки с патронами, гранаты бросали на печь и шли танцевать. Когда получали шнапс — водку, приносили на танцы и угощали. Приучали к культуре. Не поздоровался, получишь в морду и сапогом под зад.

На место старшины волости поставили Автушко с Улесья, который взял себе писаря — родственника с Улесья, хромого инвалида, который впоследствии получил двадцать пять лет. Самого старшину в деревне звали почему-то Телятник. Был староста деревни Сэзы, который добивался выполнения всех распоряжений немцев и волости.

Нас, подростков, вызывали на работу в гарнизон на разные работы — пилить дрова, копать траншеи. Вокруг казармы строить блиндажи. День работаем, а вечером, когда отпускают домой, заскуют собаками, но у собак надеты намордники. Мы врассыпную убегаем, а собаки догоняют, сбивают с ног, но укусить всей пастью не могут, а только очень больно щипят зубами.

На сутки солдатам полагалось четыре сигареты, и мы, по просьбе курящих мужчин, ходили выпрашивать сигареты «пан гиб раухен». Идём человек пять-семь, стоим на коридоре, просим. Открывает комнату и зовёт, «ком». Заходили по одному. Выходили с зажжённой сигаретой в зубах, со слезящимися глазами и старались сразу прислониться к стенке спиной. Дошла и моя очередь. Я был последним. Как только переступил порог, немец сразу закрыл дверь. Взял за воротник, голову зажал между своих ног и толстым резиновым четырехжильным кабелем как врезал от головы до ног. Поднял за воротник, сунул в рот сигарету, зажигалкой поджёг и выставил за дверь. И только я вышел, как все начали хохотать сквозь слёзы. А до этого молчали, хотели, чтобы каждый получил свою порцию. И я со всеми на коридоре глотал дым вместе со слезами.

В 1942 году начали поговаривать, что появились партизаны. Начали рвать телефонные провода. Из шести человек гарнизона на аварию выезжали четыре. Проедут за мост, а дальше бояться. Проедут один километр, возвращаются. Провода порезаны, а там засада.

Гарнизон начали укреплять. Добавили солдат. Начали строить «китайскую стену». Две стены из брёвен высотой два метра. Между ними расстояние один метр засыпали песком. Бункеры, амбразуры.

Однажды весной на обрыв линии поехали шофёр и пять человек. Линия проходила по лесу, надо обнаружить порыв, а там засада. Это было километрах в трёх от моста. Шофёр с машиной сумел уехать. Три человека убитых. Один, Антон, по болоту Нарышница вышел в пяти километрах по течению ниже моста. Второй, Иван, по лесу шёл пятнадцать километров, вышел к деревне Пышно. В другой раз была порвана связь. Поехали восстанавливать, напоролись на мину — подорвались. Двенадцать человек убило. Мёртвых не могли забрать, вызвали подмогу из Докшиц и Лепеля.

В деревнях народ раздвоился, одни за русских, другие за немцев. Те, кто не вступил в колхоз, были за немцев — мы обиженные. Из деревни Угольцы часто прибегал в гарнизон молодой хлопец — Бордасенок с доносом, что в деревне партизаны. Зачем ему это было? Партизаны выследили и за это перестреляли всю семью, даже в колыбели грудных детей. Всего восемь человек.

По доносу немцы поехали в деревню Угольцы. Там были партизаны. Рассказывали — въехали в деревню, там ходят партизаны. Толпа людей стоят, разговаривают. Партизаны разбежались. Двое побежали в сторону Березино и из автоматов резанули по крытой машине. Немцы сидели в кузове, и очереди прошли выше голов. Был ранен двумя пулями шофёр австриец, его все звали Акуляры-кресник. Брал корзину, заходил в каждый дом: «Матка, яйко». Брал только одно, два не брал.

Ночью в гарнизоне часто была стрельба, стреляли почти каждую ночь. Когда спрашивали немцев:

— Зачем вы стреляли?

Отвечали:

— Собака лаяла или дерево в лесу упало.

Однажды хлопцы поехали на ночлег раньше, а я немного опоздал. Они спросили у немцев, можно ли ехать на ночлег, немцы разрешили. Они переехали мост и свернули с дороги. Я ехал, не доезжая до моста метров пятьдесят, разминулся с машиной. Подъезжая к мосту, услышал треск пулемёта. В этот раз я ехал на одном коне. Конь понёс, я пригнулся и обнял коня за шею. Проскакал через мост и догнал хлопцев. Они удивились, как я остался жив. Стреляли по шоссе на рикошет. Потом стреляли в сторону Завулочных. Там горел костёр — готовили ужин. Некоторые от страха попрыгали в реку. Приехали на ночлег. Я где-то нашёл порох от снаряда величиной с трёхкопеечную монету, но толще в три раза, с дыркой посредине, и в этот раз привёз его с собой. Мы брали гибкие прутики, нанизывали порох, поджигали в костре и бросали вверх. Немцы начали бить в нашу сторону из пулемёта, но было большое расстояние, и пули не долетали. Утром дядя Андрей встречает меня и смеётся:

— Я думал, что тебя застрелили.

А пойти на мост, где я мог быть убитым или раненым, он не пошёл. Я же не родной.

Назавтра староста и войт в присутствии немцев собрали ночлежников и начали разбираться, кто подавал сигнал партизанам. Я очень боялся, что будут бить, ведь это я привёз порох, но обошлось. А нам пообещали, что если еще раз такое сделаем, то немцы выедут на место и нас всех перестреляют. Но было и так: немцы стреляли всю ночь. Утром оказалось, что в деревне убит старик Довбеш. В бревне рядом с окном есть дырка входа пули и в доме выход пули. Но дырки одинаковые и расщепов бревна никаких нет. Начали говорить, что, когда выходит пуля, делает расщепы, а тут? Две работницы, которые работали у немцев на кухне, сказали им:

— Зачем вы стреляли в сторону деревни? Вот и убили Довбеша.

Они ответили, что ни одного выстрела в сторону деревни не было.

Подозрительно. У Довбеша жена была уже вторая, и у неё была дочь Вера. Жена хотела, чтобы Вера с Игнатовым жили у неё. У Довбеша были свои дети, а ещё были двое общих. Довбеш не хотел, чтобы Игнатов жил у них. Игнатов и жена Довбеша сговорились и под выстрелы убили старика, а напротив сердца патроном прокрутили дырку. Власти приехали из Бегомля, раскопали могилу и не нашли пули. Вызвали в Бегомль и за связь с партизанами расстреляли.

Как-то вечером пошли в лес за дровами. Кричим:

— Руби сухую олешину!

Слышим, кто-то повторяет: «Руби сухую олешину». Выходят два партизана с винтовками, начали расспрашивать, где немцы.

Пошли слухи, что партизаны ходили по деревне, но ни к кому в дом не заходили. После этого немцев стало в деревне тридцать человек.

Партизанский отряд

Где-то в сентябре ночью мы увидели пожар, горел мост. Через дорогу от теперешней сплавной был смолзавод. Партизаны прикатили оттуда на мост несколько бочек со смолой и скипидаром и зажгли. Немцы молчали. Не было ни одного выстрела. Местное начальство на ночь стало уходить ночевать в гарнизон. Дня через два гарнизон убрался. Примерно через неделю две машины заблудились и приехали в Березино. Солдаты, очень усталые, ночевали у нас. Утром уехали на Бегомль.

Через неделю явились партизаны. 2-й отряд под командованием С. Д. Гунина со стороны Черницы зашёл в Березино 16 ноября 1942 года и, разделившись на две группы, ушёл в сторону Бегомля и Пустоселья, чтобы защитить Березино с этих направлений. Сожгли все государственные здания: школу, сельсовет, больницу, всю МТС. Все боялись, что будут жечь всю деревню, и выбрасывали из домов всё, что можно выбросить. Партизаны забрали с собой семь человек. Они стали партизанами. Ночи через две партизаны пожаловали к нам. Вся лучшая одежда была уже запрятана в ямы. Начался обыск. Один партизан стоял как охрана, а начальник с женщиной искали — и нашли. В шкафу висел женский костюм, который Нина попросила у тётки Полины сходить на танцы. Его и забрали. Вот было неприятностей, почему не спрятала. Мужчина был командир 1-го отряда Луничев, а женщина — его жена Таня. В третий раз пришли ночью и забрали Павла как кузнеца со всем инструментом. Немного позже в Березино разместился штаб бригады со своим резервом.

В следующий раз пришли уже прямо к нам. Это было начальство партизан. Привёл их Дернушков — помощник комиссара бригады по комсомолу, и он же секретарь подпольного райкома ЛКСМБ. Он до войны работал с тётей Полиной.

— Вас не обижают?

— Обижают. Забрали костюм у сироты без отца и матери.

— Возвратим.

Месяца через два возвратили (только верх), но он уже был в таком состоянии, что носить его можно было только на работу. Командир сказал, что ему надо посетить жителей деревни, которые были занесены в список. Пусть пацан меня ведёт. И я пошёл с ним по дворам. Будим, садятся за стол, я в пороге.

— С немцами спала?

— Нет.

— А зачем он к тебе приходил? Признавайся.

— Просил научить русскому языку.

В следующем доме спрашивает:

— Погранотряд грабил?

— Нет.

— Где спрятал награбленное обмундирование? Отдай. Продукты съел, а обмундирование отдай.

— Нет.

— Отдай!

И так прошли семь домов. Потом он говорит мне:

— Иди, пацан, домой.

Я спрашиваю:

— А часовые, как я пройду?

— Назовёшь пропуск: «шапка» — ответ «шар».

Я пошёл, а часовой спрашивает:

— Откуда знаешь пароль? Признавайся.

— Обер-лейтенант дал.

— У нас оберов нет.

Но пропускают.

У Бакасов в примах жил Козлов. Он до войны работал с Бурлом в погранотряде.

— Отдавай награбленное.

— Нет.

Делают обыск. Находят, забирают. Жена Марта после этого начала болтать в деревне:

— Всё не нашли, ещё три ямы есть.

Вызывают:

— Где ещё спрятал?

— Больше нет.

Начинают искать. Находят ещё. В мельничном доме жили партизаны. Вызывают туда Козла. Арестовали и решили отвезти в Бегомль. Марта говорит:

— Один не поедешь. Поеду и я.

Козла посадили в возок. Марте места не было, стала сзади на полозки санок, поехала. Расстреляли обоих. Хоронить не дали. Снег растаял, а они лежали наверху.

При немцах был открыт магазин. Торговал Сецко Александр. Я с его дочкой Ниной учился в одном классе. Очень красивая и очень способная. Покупателям говорил:

— Вы покупаете и отдаёте партизанам.

Кто-то донёс, и партизаны его расстреляли. Расстреляли Курильчика — тестя Семенюка, за язык. Расстреляли Федю Цика за дезертирство. Шендил несколько раз ставил его на пост, а он уходил к ухажёрке в Отрубок. Яшу Критинина, примака Шульгатовой Нади, и примака с Цагельни расстреляли за дезертирство.

Осталась девчонка, года три, Зинка. Жила с бабушкой.

Ещё в третий приход партизан в деревню забрали дядю Павла. Тогда забрали только двоих, Павла и Апанаса — коммуниста. Подогнали подводу и приказали грузить весь кузнецкий инструмент, чтобы можно было ковать в партизанах. Я всё время работал с дедом в кузне. Открутить, закрутить, дуть в горн, точить на точиле. Летом научился делать серпы из прутьев. Летом особенно много было работы с серпами. Дед сам уже не видел. Научил меня зубить серпы. Надо отпустить — раскалить, на точиле отточить, насечь зубья, закалить, немного отпустить на огне. Всё на глаз. За день делал до пятнадцати серпов. Все хвалили. Такой маленький, а так хорошо режет серпы. Ключи к любому замку — это моя работа.

Коня нам из колхоза не досталось. Подрядился водить на ночлег трёх коней дядьки Андрея, Матейки и Петруся. За это они мне давали раз в неделю коня на полдня, а иногда и на день…

Продолжение следует.

Сайт «Ветрово»
13 декабря 2023