Александр Шадурин. Неслух

Крайняя справа — бабка Алёна (Ипполитова Елена Борисовна). Второй слева — Александр Шадурин

«Отче, даю тебе послушание», — шутливо обратился во время уборки в Храме иеромонах к настоятелю. Шутка была воспринята как укол, и потому последовал мгновенный ответ: «Я — непослушный!». И эта неожиданная откровенность настоятеля меня и позабавила, и заставила оглянуться на своё прошлое.

Слово «непослушный» или «не ́слух», как говорила моя мать, было знакомо мне с детских лет: если «неслух» сказано было в начале воспитательной «беседы», то ручонки сами тянулись прикрыть от ремня известное место, если в конце — значит, уже можно было подтянуть сползшие ниже обычного штанишки и, переведя дух, радостно бежать по жизни дальше.

Так добежал я до возраста, в котором Господь послушанию учит другими средствами. Есть в жизни «кнопочки», нажимая на которые, Создатель показывает, кто мы есть и что должны исправить в себе. Нажатие часто воспринимается болезненно, иногда как потрясение. Таким потрясением для меня стала смерть моей бабушки по материнской линии — бабки Алёны. Я и мой младший брат-погодок звали её именно так: бабка Алёна — и такое обращение не казалось грубым, наоборот, для нас не было в то время имени ласковее и роднее.

Мы росли в её доме, и лет до семи помню себя только в бабкиной семье, среди её шестерых детей. У бабки Алёны всегда было много дел. Дела прерывались лишь на время, когда она позволяла себе прилечь на досках простенького деревенского диванчика, устланного вдвое сложенным, домотканым половиком, с фуфайкой или поношенным пиджаком вместо подушки, а под головой — всегда рука, с согнутыми в кулак пальцами. Выполняя уйму повседневных дел, бабка ещё умела стричь овец, ткать холсты, валять валенки, мастерить санки и лыжи, плести корзины из ивовых прутьев, и многое из того, что необходимо в домашнем хозяйстве, было сделано её руками и содержалось её трудом. Постоянная нужда во всём научила бабку Алёну ценить и беречь самое простое: корзину, старое ведро, нож или обыкновенную сковороду. Потерянное или испорченное купить было негде, да и не на что. Одежда и обувь передавалась от старших младшим, не один раз латалась и забрасывалась на чердак дома лишь после того, как приходила в полную негодность. Каждая вещь в доме служила не один десяток лет. Помню нож с самодельной ручкой и наполовину истертым от долгого пользования лезвием; лезвие легко гнулось, но зато всегда было острым. И этот нож бабка особенно ценила, как ценила она лёгкую алюминиевую сковороду с отверстиями на том месте, где когда-то крепилась ручка. Сковорода не была единственной, но, видимо, отличалась особенно нужными для хозяйки свойствами, если на ней в печи всегда что-то жарилось и вкусно пахло.

И надо же было мне взять именно её, когда небольшой компанией захотелось посидеть у костра. Меня ждали товарищи, и я быстро направился со сковородой к выходу. «Возьми другую», — послышался бабкин голос. «Да какая разница! И что с нею случится?», — с каким-то сердитым упорством бросил ей в ответ, и уже за дверью услышал: «Не забудь принести!». «Ладно», — отмахнулся я и через несколько минут был со сверстниками в небольшом овражке среди берёз.

Глядя на костёр, в какой-то блаженной истоме хорошо вспоминать, как когда-то вот такими же тёплыми вечерами готовили ужин на улице, как пламя обнимало за бока чугунок, и по нему мелкими каплями стекала вода и остатки жира. Капли с шипением быстро испарялись, и на их месте появлялись новые. Вот и внутри бабкиной сковороды, что разогревалась на глиняном кирпиче среди горящих углей, тоже появились мелкие капельки. Капельки с боков стекали на дно, но почему-то не испарялись, а собирались в крупные. Крупных капель становилось всё больше и больше, дно при этом вдруг странно заколыхалось, поплыло, в середине неожиданно появилась одна огромная капля, и только тогда я понял, что сковорода плавится! Берёзовым поленцем вытолкнул из огня то, что от неё осталось… Возвращать было нечего. Горячая волна стыда накрыла меня всего. Опомнился только дома. Бабка стояла у печи: в кирзовых сапогах, в пиджаке с подвёрнутыми рукавами, руки сложены поверх фартука. Она не сказала ни единого слова после моего объяснения, лишь слегка опустила голову и продолжила свои хлопоты, прерванные моим возвращением.

Я побежал по жизни дальше, и неприятная история со сковородой быстро потерялась среди множества новых впечатлений юности. Но после неожиданной смерти бабки Алёны во мне что-то сдвинулось. Образовавшуюся пустоту стали заполнять воспоминания о ней, среди которых почему-то особое место занимает история со сковородой.

Не скоро я усвоил, что непослушание наказуемо, и потом даже исповеданный грех продолжал тяготить мою душу, а печально-кроткое выражение лица бабки Алёны и какая-то виноватость в нём помнится уже пятьдесят лет.

Что поделаешь… Неслух!

Александр Шадурин
Сайт «Ветрово»
7 апреля 2024