Людмила Селенская. Рыжее солнышко

Праздничная служба, надо сосредоточиться на молитве, но я постоянно оборачиваюсь к входной двери: пришли-не пришли?

Почти двадцать лет назад крестили моего крестника Данечку. Крестили без меня, но это мой мальчик.

Вспоминаю, как увидела его впервые. Я прилетела в Хитроу с двумя старшими и третьим, пузожителем. Среди пестрой толпы встречающих сразу увидела рыжего мальчика лет двух, кругленького, ладненького, в джинсовой курточке, с букетом в руке. «Данечка, подари цветочки крестной, тете Миле», — подталкивает ко мне малыша Лиза. Он застенчиво протягивает мне букет и прячется за маму, выглядывая из-за ее спины и наблюдая за мной исподтишка зелеными глазами. Беру его на руки, обнимаю. Он вырывается.

Потом мы изредка видимся в Лондоне, раз в два-три года. Последний раз я видела Даню лет в двенадцать. Какой он сейчас? Перед глазами стоит двухлетний малыш с цветами.

В очередной раз обернувшись на дверь, замечаю рыжую лохматую голову, возвышающуюся над пожилыми прихожанками. Не успев разглядеть парня, я понимаю — это он. Подхожу к нему, обнимаю. Не могу ничего сказать, только жадно смотрю на него. Он немного смущен, спрашивает: «Как у вас дела?»

Как ответить ему? Как рассказать, что третий год учимся жить без старшего, Коли? «Ничего, Данечка, спасибо. Скучаем без Коли». Даня смотрит на меня нежно и грустно и вздыхает. Я веду его в лавку, прошу выбрать от меня подарок. «Да я сам зарабатываю, могу все себе купить», — отнекивается Даня. «Подарок от крестной..» Даня виновато говорит: «Ой, Вы знаете, я мало молюсь». Глажу его по руке. Вижу, что парень без креста. Он выбирает деревянный крест. Потом замечаем серебряные крестики, но они дорогие. Не хочет ли Даня серебряный? Нет, не хочет. Возможно, не желает вводить меня в расход. Спрашиваю, не хочет ли какую-нибудь книгу. «Да я книг не читаю», — признается Даня. И хотя он окончил первый курс университета, по нему как-то заметно, что книг он не читает. Я почему-то думаю, что он поладит с любой шпаной в подворотне. Да и немудрено — в районе жил отнюдь не шикарном, там с первого класса надо уметь договариваться с разнообразными персонажами. К тому же он скейтбордист. Лихо катается на скейтборде и два раза ломал руку.
Выходим на улицу, дарю ему альбом с Колиными рисунками. Он бережно и внимательно рассматривает каждую страницу. «Я тоже рисую. Но так красиво не умею». Обнимаю Даню и плачу. Он растерянно гладит меня.

Его отец видит священника, крестившего Даню, сокрушается, что не принес подарка, и бежит в магазин за бутылкой вина. «Столько лет не виделись. Он небось нас и не помнит». Но отец Максим помнит и благословляет семью.

Как всё начиналось. 2003 год. На этот раз меня вызвали переводить в больницу. Я пришла заранее, нашла женщину, для которой меня пригласили. Ее муж, увидев меня, стал торопливо прощаться и все заглядывал ей в глаза с волнением: «Смотри, чтоб все было хорошо». Уходя, все оглядывался на жену. «Какой заботливый», — мелькнуло в голове.

Нас позвали в кабинет. Переводить надо было беседу перед планирующимся на следующей неделе абортом. Первым импульсом было — бежать. Бежать и не быть даже косвенным соучастником греха. Я имела на это право, мне слова бы не сказали на работе. Но что-то остановило меня, спокойствие наполнило душу, и я осталась.

Врач говорила серьезным, грустным голосом. Женщина только кивала, вопросов не задавала, так что переводила я в одну сторону, с английского на русский.

— В девять тридцать Вы должны быть на месте… С собой возьмите…

Неужели вот так, буднично, готовится убийство ребенка? И я все это перевожу?

Врач избегала смотреть на женщину. Описывала ход предстоящей «процедуры» и после каждого предложения говорила:

— Помните: Вы можете передумать в любой момент.

Затем продолжала ровным тихим голосом.

— Потом Вам наденут маску. Но и тогда не поздно передумать! Это Ваше право.

Женщине сделают анестезию. Все пройдет максимально безопасно для нее. А ребенку — ему сделают анестезию? Его-то будут без обезболивающего высасывать, выскребать, раздавливать.

На прощание врач вскинула скорбные глаза на женщину:

— Не бойтесь передумать! Никто не будет на Вас сердиться.

Бредем к выходу из больницы. Лиза рассказывает, как тяжело им сейчас живется. Они беженцы, приехали недавно, только стали оправляться от пережитого шока — а тут беременность. Положение их в Великобритании шаткое, статус беженцев еще не получили, их могут депортировать на родину в любой момент. «Вообще-то мы хотели второго — но позже, когда все образуется. Сейчас — ну не потянуть нам еще ребенка, сами на птичьих правах».

Главное — не дать ей уйти. Что делать, делать-то что?! Зову Лизу в гости. Пойдем, говорю, познакомимся поближе, посмотришь на моих пацанов. Она на удивление легко соглашается.

Муж не удивляется приходу постороннего человека. Мы пьем с Лизой чай вдвоем. Я говорю, говорю — все не то. Лиза спокойно смотрит на меня, соглашается с моими доводами, но остается при своем. Мне ли убеждать ее? Она лет на десять меня старше, человек опытный, четко знает, чего хочет от жизни. Несмотря на свою непростую ситуацию, беспомощной не является, да и не кажется. Производит впечатление сильного, уверенного в себе человека. Задуманное — сделает.

Ей пора уходить. Я прошу:

— Приходите в гости с мужем!

Обещает прийти.

Я не знаю, что делать. Надо предотвратить смерть маленького человечка. Но как? Ноги у меня цепенеют, словно во сне, когда хочешь убежать от страшного — а бежать не можешь, прирастаешь к земле. Молюсь. Прошу Матронушку. Потом звоню друзьям и прошу молиться, подать записки о Лизе. Все воспринимают это как свою боль, просят Господа о Лизе.

Звоню Лизе:

— Приходите завтра!

— Ой, что Вы, завтра мы не можем…Может, на следующей неделе…

На следующей неделе! ПОСЛЕ того, задуманного… Да я знать не захочу ее на следующей неделе. Неужели — все? Неужели — поздно?

Я вся в холодном поту. Я кричу Матронушке: «Помоги! ПОМОГИ! Ты знаешь, Матронушка, я ленивая и грешная, я не умею молиться — но ты умеешь! Вот и умоли Господа! Тебе ведь жалко малыша — вот и молись о нем. Я тебе все поручаю!»

Лиза соглашается приехать завтра.

Мы сидим за столом, пьем чай, знакомимся поближе. Саня, Лизин муж, очень интересный собеседник. Сначала говорим о постороннем, затем я потихоньку начинаю атаку на Саню (с Лизой-то бесполезно говорить). Что, мол, не бойтесь трудностей. Вы поступите по-человечески и с вами поступят по-человечески. Прости меня, Господи, я дерзаю обещать им за Тебя! Я не просто внушаю им надежду на Твое милосердие — я поручаюсь! Я обещаю им, что если они оставят ребеночка — то их не депортируют. Обещаю, словно это от меня хоть на сколько-нибудь зависит!

Но Саню этим не проймешь. Он не из робких. Он не боится таких трудностей, он обеспокоен здоровьем жены. В конце концов — ей вынашивать, и рожать, и растить, а здоровье не очень. Сил нет. Тогда я подхожу с другого конца: да ведь это — живое! Живое! Ну не убьете же вы уже существующего сына, если он вдруг начнет представлять угрозу для здоровья матери! А этот малыш, нерожденный еще — чем он хуже?

Саня задумался. Да, это в точку. Об этом он как-то не задумывался раньше. Он пристально смотрит на Лизу и надолго замолкает.

На прощанье я дарю им крохотный комбинезончик нейтрального цвета с самолетиками. Саня бережно кладет комбинезончик в сумку и говорит:

— Лиза, будем с тобой разбираться.

Я обещаю Господу: «Если они решатся рожать — никогда, НИКОГДА не подумаю, что это я спасла малыша. Господи, спаси Ты его! Я знаю — человек бессилен убедить женщину, решившуюся на убийство ребенка. В Лизиных глазах прочла я свое бессилие. Но Ты Господи, Ты силен! Помоги!»

Утром звонит Лиза: «Мы отказались от аборта. Участковый врач стала со мной приветлива! А то и разговаривать со мной не хотела».

Слава Тебе, Господи! Благодарю тебя, Матронушка!

Через полгода родился мальчик. Ласковый, улыбчивый, непоседа и умница. Мой крестник. Рыженькое солнышко.

Людмила Селенеская
Сайт «Ветрово»
19 сентября 2023