Рисунок автора
Когда я был маленьким, примерно метр тридцать, у меня была незатейливая игрушка «Калейдоскоп». Чудесным образом она сохранилась до поры, когда я уже стал метр восемьдесят пять. Бумажная этикетка растворилась во времени, а на пластиковом теле трубы-калейдоскопа едва виднелась надпись, выведенная маминой рукой: «Иллюзия красоты». Странное название мама дала игрушке. Заглядывая лет на сорок назад, я посмотрел в глазок калейдоскопа, нацелив его на свет, а там… Покрутишь трубу, и цветные стекляшки перекатываются, строят узор. Стеклышки синие, зеленые, красные. Вроде как цветы, да только по линейке, не живые, не настоящие. И правда — иллюзия красоты, всего лишь иллюзия, холодная, мертвая, бездушная. Разглядывая эту игрушку, вспомнил, как я любил в детстве слушать бабушкины сказки, которые она рассказывала распевным говором, с чудны́ми словами, с героями, среди которых было место и смелому мальчику с моим именем. Пластинка тоже, конечно, хорошо. Взять хотя бы любимых «Бременских музыкантов». Артисты так здорово рассказывают и поют! Одно плохо: все время одно и то же и все время одинаково, даже не кашляют.
Иллюзия-то иллюзия, но она упорно борется за первое место на пьедестале. Она упорно выталкивает и замещает оригинал. Как неприятны искусственные цветы, синтетическая ткань, полимерная музыка, так же неприятны и поддельная любовь, и тепличная вера. Поиски настоящего — наверное, неизбежный путь юношества. И вот, спотыкаясь на этой дороге, я пришел в храм. Дал Бог слух, дал Бог голос и главное — жажду … Первые шаги, первое, можно сказать, звание. На греческий лад — параекклисиарх, попросту — пономарь или по старинке — дьячок. Дальше — больше: как часто бывает на церковной службе, ты уже и швец, и жнец, и на дуде игрец. К радости пения, чтения и помощи в алтаре добавилось еще и послушание звонаря. Это было очень ответственное дело. Тебя слышали не только прихожане в храме во время пения или чтения Апостола, но весь городской народ! На колокольне я соорудил своеобразный станок, куда крепил веревки, бегущие к языкам колоколов, связанные попарно и по три. Для человека несведущего это выглядело, как неподдающаяся геометрической логике паутина. Но я-то знал — это чудо-инструмент! Ощущение морозной радости и полета — это то, что я испытывал во время колокольного звона. Тяжелый в щербинах великан начинал басом профундо, бу́хая бархатом грома. И когда его голос достигал степенного ритма, вливались баритоны средних колоколов, украшая и усиливая аккорд. Звон перекатывался, разливал тучный, бронзовый цвет и вдруг вспыхивал серебряными искрами теноров. А где-то наверху, так озорно и забористо, заливались колокола-колокольчики.
Вчера перевернул страничку календаря, глядь – пятнадцать лет прошло. И как-то получилось, что, начиная «за здравие», сменил пение в храме на профессиональные пение в ресторане. Всё было легко, понятно, оправдано насущными потребностями, словом, сплошная радость. Или может быть иллюзия радости?
Сегодня зашел в забытый мной храм, как раз на Светлую. И захотелось опять подняться на колокольню, пройти по стертым бессчетными шагами деревянным ступенькам: раз, два, три… сорок шесть, и ударить в колокола! Всё как раньше. Как тогда. Как пятнадцать лет назад.
Саша-певчий, давний знакомый, проводил меня на колокольню, вспоминая прошлое, расписывая нынешнее. И вот они! Старые друзья! Как я рад вас видеть, колоколища — колокола — колокольчики. Наверху свежо и солнечно. Пасхальная радость окатывает светом, вновь наполняя юношеским восторгом и энергией.
— Ну что? Я гряну? — спросил я Сашу, замечая, что улыбаюсь шире себя самого.
— Давай, — запросто ответил он.
Я стал у станка. Так волнительно, и приятно, и даже немного страшновато. Я взялся за веревки, вдохнул…
И вдруг колокола звякнули, брякнули, будто случайно, запрыгал равномерный железный горох, ударило молотком по среднему колоколу, потом ещё и ещё прогремело железяками и стихло. Я отдернул руки. Замер. Саша засмеялся и указал на тонкие тросики, идущие к колоколам, молоточки и машинку, прикрепленную к стене, а ниже еще какой-то механизм с проводами и рычажком.
— Что это? — растерянно спросил я, заметив машинерию колокольни.
— Очень удобно, — объяснил Саша. — Теперь не надо каждый раз бегать на колокольню. Снизу алтарник по телефону дает команду. Там программка такая установлена.
— Это же та самая «иллюзия красоты», — вырвалось у меня.
Конечно, никакие тросики и молоточки не отнимут Пасхальной радости, и я звонил от всей души, как умел. А внизу останавливались люди. Они заглядывали вверх, а я смотрел на них и махал рукой, а они мне – Христос Воскресе! Спускаясь вниз по ступенькам, я спросил Сашу:
— Может, для удобства хор заменить? Включил магнитофон, а там академический имени Музыканта Музыкантыча, заслуженный и непревзойденный.
— Да ну, — усмехнулся он.
— А что «да ну»? Фонограмма споет лучше нас и даже не поперхнется в ненужный момент, не собьется и не промедлит, уронив листы с нотами. И, знаешь, она не опаздывает, не болеет и зарплаты не требует.
Мы спустились еще ниже, и я остановил Сашу, ухватив за рукав.
— А потом и проповедь можно в записи пускать. Представь, в любом храме, и в деревнях замерших, и в городах бегущих, звучит голос митрополита Антония Сурожского. А потом из алтарной стены выдвигается на рычаге крест для целования. Удобно!
Мы прошли еще несколько ступеней вниз, и я опять остановил собеседника.
— Это все незаметно подкрадывается. Я был как-то в Венгрии и, прогуливаясь, заходил в разные их храмы. В одном из них, огромном соборе, названия не помню, хочешь посмотреть на руку их святого — брось три форинта, лампочка в ящичке и зажжется, а через тридцать сек опять темнота. Такая вот добровольная жертва любопытствующих. А что? Удобно ведь. А в одном «преданье старины глубокой» хор в унисон — мужские стройные голоса, красиво. И ни-ко-го! Просто никого! Запись, дружище, та самая запись, которая тебе кажется невозможной. Не то храм , не то музей, не то инсталляция какая-то. А скажи, зачем нужен храм, если в нем нет молитвы? Зачем колокола, если нет звонаря? Это же, это… — запнулся я, и мы молча пошли дальше, всё ниже и ниже.
Георгий Росов
Сайт «Ветрово»
6 мая 2019
Да, это же… ложь. А ведь в Храме пребывает Правда, и лжи там не место.
Что касается фонограммы в Храме, то это уже стало реальностью, уже начинаем привыкать. На Службе, конечно, поёт живой хор, а после службы включается «невидимый». Создаётся иллюзия того, что Служба продолжается, но вот как в ней принять участие? И как побыть в настоящей, не придуманной тишине, в которой «Ангелы слышнее»?