Протоиерей Владимир Цветков. Как жить в миру по-монашески

Публикуется в сокращении

Час­то спра­ши­ва­ют, мо­жет ли хрис­ти­а­нин жить по-мо­на­шес­ки в ми­ру, не ухо­дя в мо­нас­тырь. И это во­прос не празд­ный и не слу­чай­ный. Де­ло в том, что мо­на­шест­ву­ю­щие, под­ви­за­ясь в мо­нас­ты­рях, ис­пол­ня­ют все те же за­по­ве­ди, ко­то­рые да­ны нам в Еван­ге­лии. Но то, что фи­зи­чес­ки в ми­ру ис­пол­нить нель­зя или ред­ко ко­му уда­ет­ся, мы мо­жем ис­пол­нить ду­хов­но.

Так, если жизнь в миру не позволяет нам раздать свое имение нищим, то каждый из нас, подвизаясь, может отсекать свои помыслы, похотения, чувства, неугодные Богу, и все это наше имущество раздать иным нищим, то есть падшим духам, которые нам его на каждом шагу предлагают. А нищими падшие духи, согласно святым отцам, являются потому, что лишились почти всего из того, что было им при творении даровано Богом.

У отца Валентина Свенцицкого есть сборник бесед, в которых он учит своих духовных чад, живущих в миру, молитве Иисусовой, которая считается в основном монашеским достоянием и деланием. Отец Валентин учил своих чад жизни в строгости, иногда, может быть, даже превосходящей требования монашеские.

У каждого мирянина есть такой уголочек в сердце, который тянет его из мира, и такие моменты в жизни, когда ему бы хотелось пожить в монастыре хотя бы какое-то время или, может быть, удалиться в монастырь навсегда. Бывает и так, что эти помыслы не от Бога — например, когда они приходят в минуту уныния, или обиды, или нагромождения всевозможных проблем, которые человек не знает, как и решать. И думает: вот бы в монастырь, там ничего этого нет, там все иное. Да, там все иное, но, может быть, оно еще тяжелее, чем тут, в миру.

Но, конечно, бывает и истинное стремление к монашеской жизни, истинное желание подражать монашествующим. Святые отцы говорят, что монахи — это свет и научение для мирян, а светом и научением для монахов являются Ангелы. Не случайно монахам при постриге часто дают ангельские имена. Вот у нас в монастыре настоятель архимандрит Серафим, и есть еще схимонах Херувим и монах Рафаил. Разумеется, образом для научения мирян являются не все монахи, а те, которые просвещены Духом и которые Ангелам подражают на деле, а не только на словах. Слова говорить и других учить легко. Как Серафим Саровский говорил, учить — это как камушки с колокольни бросать, а исполнять — это как большие глыбы на колокольню носить.

В сердце каждого христианина есть некое сочувствие, некое сопереживание монашествующим, и я думаю, что сами монахи подвизаются не только своими силами или той благодатью, которую получают через свое послушание или от старцев, но и по молитвам мирян. Потому что спасаемся мы единым организмом, все вместе. Одному человеку спастись невозможно. Горе единому. Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе? Спасаемся мы вместе во Христе благодатью Духа Святого, и в этом отношении мирян нельзя отделить от монахов. Я вот пытался в монастыре^[1] отрешиться от всего, что в миру. В течение семи месяцев я вообще не выходил из монастыря и не знал, что и где происходит. Иногда только доходили новости о событиях в Вифлееме, и все. Там нет никаких средств массовой информации. И что же? Придешь в келью, посмотришь на записки духовных чад, такие толстые пачки, и понимаешь, что некуда деваться, надо их читать, надо их в храм носить. Так и носил, и читал — три пачки.

Многое можно забыть, но не тех людей, с которыми Господь привел встретиться. И это не только духовные чада, но и все люди, каждый человек, с которым мы когда-то встречались. И те, которые чем-либо нас обидели, и которые были к нам безразличны, как и мы к ним. Все эти люди, раз встретившись нам, становятся частью нашей души и что-то добавляют к ее свойствам.

Когда-то, много лет назад, я, по благословению старцев Троице-Сергиевой Лавры, трудился в храме города Покрова. Я был там алтарником. И вот однажды поехали мы с тамошним батюшкой, отцом Андреем, в Сергиев Посад (он тогда назывался Загорском). Там я познакомился с одним человеком. Он был пожилой, с военной выправкой, хоть и в штатском. Его звали Олег Иванович.

Меня попросили наколоть дров, я их наколол, только остался один пень, с которым я никак не мог справиться. Стучал, стучал по нему, как порой стучится в наши сердца Господь, но пень не отзывался — стоял твердо на своем. Тут вышел Олег Иванович и предложил свою помощь — попробовать расколоть этот пень. А ему было уже под восемьдесят. Я отдаю топор, а сам думаю: «Как он может с этим пнем справиться? У меня-то сил больше, я сильнее могу ударить». А он взял, ударил не торопясь и расколол, потом еще и еще, причем не было вложено в это особой силы, а какой-то скорее опыт или просто умение.

Потом мы познакомились ближе. Я узнал, что в молодости он был полковником в армии Колчака и с белыми отступал через Китай, потом находился долгое время в Харбине в лагере. Рассказывал, что там многие умирали, причем не от голода, а от страха голода. Он же привык поститься и даже радовался, что к посту церковному добавляется и такой, невольный пост.

Позже он работал во французском консульстве. Потом уехал в Париж. И уже после войны вернулся в Россию, отсидел десять лет и стал жить у своей сестры, которую застал живущей все в той же квартире, что и в прежние годы.

После моего рукоположения в дьяконы я приехал к нему в гости. При расставании он мне говорит: «Вот мы встретились, и эта встреча навеки». Я тогда подумал: «К чему такой пафос?» Потом меня рукоположили в священники в Псковской области, и тут я узнаю, что он умер, и приезжаю на его похороны, провожаю его в последний путь. Похоронен он на Серафимовском кладбище. На похоронах я понял, что у него было множество духовных чад из молодежи, которых он окормлял, и они пришли его проводить. До последних дней он сохранял бодрость, делал зарядку, спал с открытой форточкой. Почил он в возрасте восьмидесяти четырех лет.

Тогда я не понял последних обращенных ко мне слов Олега Ивановича, а теперь и сам так думаю, что мы встречаемся с человеком, с любым человеком, навеки. Даже если это совсем мимолетная встреча, он остается у нас в сердце и мы несем ответственность за него и должны молиться о нем. Если даже не помним — а может быть, никогда и не знали — его имени. Господь соединяет нас здесь на земле, чтобы потом в вечности соединить и с теми, которых мы никогда не знали. Но уже сейчас мы можем познакомиться со многими из тех, кто давно почил, но чьи имена остались в памяти Церкви — со святыми, чьи жития, а может быть, и творения, сохранились, и нам дана возможность знать их имена и быть в общении с ними, просить их о помощи и получать ее.

* * *

Господь собирает в Свою Церковь самое лучшее — то, что поддается, что послушается, что смиряется Богу, и потому лучше, чем в Церкви, людей в мире нет. Они лучше не по нашему человеческому мнению и представлению, а по Его критерию — по заповедям, по тем свойствам, которые требуется иметь, чтобы быть одним из членов Церкви, одной из частичек Тела Христова, богочеловеческого организма, чтобы войти в вечную жизнь.

Все мы, люди, не просто живем на одной земле, но все мы живы единым Духом — Божиим, Святым. Никто из нас, как бы он этого ни хотел, не может уединиться и духовно отделиться от тех людей, которые живут на земле или жили прежде. С теми, кто уже отошел от этой жизни, мы общаемся духовно: молимся, поминаем в записках об упокоении. На проскомидии во время литургии мы поминаем всех православных христиан, от века почивших в вере и надежде воскресения и жизни вечной, как поминаем мы и всех ныне живущих. Таким образом мы соединяемся друг с другом, и вынутые частички с именованием живых и усопших вместе опускаются в Чашу с Кровью Христовой, и мы приступаем к Чаше вместе с незнакомыми нам людьми и пьем Кровь из одной Чаши с ними — с теми, кто шел к Причастию перед нами, и с теми, кто после нас.

* * *

Количественно миряне всегда составляли бóльшую часть Церкви. Монахов всегда было меньше, чем мирян, но монашество дало миру больше подвижников, святых, молитвенников, которые молились и молятся за тех, кто остается в миру, кто нуждается в помощи и заступлении Божием.

Наши святые покровители Петербурга — отец Иоанн Кронштадтский, Ксения Блаженная, Любушка — были мирянами. Они не принимали пострига, но жили монашеской жизнью, то есть в некоей предельной мере исполняли те заповеди, которые были даны всей Церкви.

Первое, в чем миряне, желающие жить в миру по-монашески, должны подражать монахам, это в стремлении вместить в свое сердце как можно больше людей. Всех тех, с кем мы встретились в нашей жизни. Пусть кто-то обидел нас, или остался к нам равнодушен, или, по той или иной причине, не нравится нам, вызывает чувство отторжения — мы должны помнить, что первая наша обязанность, если мы христиане — не отделяться от тех людей, с которыми мы живем. Это нелегкий подвиг, но без него не может быть подражания Христу. Если ты хоть одного человека презираешь, ты не христианин.

Старец Силуан говорит, что проверить себя, христианин ли ты, можно по своему отношению к врагам: если ты любишь их и о них молишься, тогда все в порядке. Но любить врагов нужно мудрой любовью. Епископ Игнатий учит, что мы должны исполнять заповеди по отношению к врагам — накормить, одеть, посетить, но не вверять им себя, а быть осторожными, когда речь идет о неблагонамеренных, мало верующих или совсем не верующих людях. Но это не избавляет нас от ответственности за них, от молитвы за них, от служения им, заботы и милосердия по отношению к ним.

На христианина возлагается очень тяжелый крест — он должен всех любить, и врагов, и ближних, и прежде всего себя самого. Чтобы возлюбить ближнего как самого себя, надо сначала возлюбить себя, свою душу, свое будущее — ту вечность, в которую мы призваны войти и о которой мы должны заботиться, исполняя заповеди Божии. После этого уже можно возлюбить ближних, потом и врагов. То есть всех людей без изъятия мы должны любить.

Святые отцы говорят, что Бог любит каждого человека, как Своего единственного сына или единственную дочь. А у нас есть заповедь: быть совершенными, как Отец наш Небесный, и другая, подобная ей и, может быть, более понятная: быть милосердными, как милосерден Отец наш Небесный, Который посылает дождь и праведным, и неправедным, то есть тем, кто стремится исполнять заповеди, старается жить по ним, и тем, кто их отвергает. И солнышко светит всем людям. Господь милосерд ко всем и учит тому и нас.

Это заповедь для всех христиан, и для мирян, и для монашествующих. Всех — и верующих, и неверующих, грешников, разбойников, блудников, пьяниц, еретиков, мусульман, людей любой веры, кем бы они ни были — всех мы должны обнимать своей любовью, всем мы должны дать место в нашем сердце, за всех молиться, а при встрече — послужить или, может быть, потерпеть от них. Это основа нашей христианской жизни, и в этом мы все равны, монашествующие и миряне.

* * *

Первое, что мы должны услышать и начать исполнять — это стараться, чтобы сердце наше было готово вместить любого человека, с кем Господь нам доведет встретиться. Но, опять повторю, не душу ему открывать, а если голоден — накормить, если болен — посетить, а если ты врач — исцелить. Как на войне было, когда врач должен был исцелять и своих раненых, и врагов, противников. Врачи изымаются из системы вражды и обязаны служить всему человечеству, любому страждущему человеку, нуждающемуся в их помощи. Согласно европейской традиции, врач должен быть христианином по духу, неважно, какой идеологии, веры или неверия он придерживается. Он должен помогать всем.

Следующая наша обязанность, наша радость, наш труд, наш подвиг — быть в Церкви Христовой, в нашей Православной Церкви, в которой мы очищаемся от грехов, учимся любви и милосердию, учимся хранить свое сердце от злобы, недовольства, раздражения — всего того, что разрушает любовь. Заповедь у нас по сути одна — любовь. Исполняя ее, мы исполняем все заповеди, нарушая — все нарушаем. Заповеди, как говорит нам апостол Павел, даны не для верных, а для неверных: для разбойников, воров, блудников — для тех, кто их нарушает, чтобы они могли увидеть себя отторгнутыми, находящимися вне Церкви, потому что, нарушая заповеди, мы оказываемся вне Церкви. И на исповеди в разрешительной молитве священник говорит: «Примири и соедини со Святой Твоей Соборной и Апостольской Церковью». Через покаяние и разрешительную молитву мы, отделившиеся от Бога грехом, вновь становимся полноправными членами Его Церкви, частицами Тела Христова. А что происходит с частицей тела, если она отделится от него? Она становится мертвой, жизнь уходит из нее, и хотя поначалу ее можно еще приложить и она приживется, но чуть-чуть — и она уже не сможет прижиться и жить жизнью тела, от которого отпала. Так и мы, грехом отделившись от Церкви, Тела Христова, должны тотчас, как можно быстрее к нему присоединяться, чтобы организм не начал нас отторгать как нечто мертвое и совершенно чуждое.

Но что значит быть в Церкви? В чем суть воцерковленности? Вот мы говорим: «Верую во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь». Что значит «верую»? Это значит, что предмет, о котором идет речь, предмет моей веры, не есть явный, физически осязаемый и видимый, но веруемый, то есть созерцаемый духовно, по мере веры. Мы веруем в Церковь, которая невидима, но имеет некоторые внешние проявления. Верой можно возвратиться в Церковь и быть в ней, а можно неверием и забвением оказаться вне ее. Часто ли мы вспоминаем об этом, и задумываемся, и спрашиваем себя: «В Церкви ли я или вне Церкви?» И если в Церкви, радуюсь ли я, благодарю ли Бога, понимаю ли, какое это великое благо, достоинство, милость Божия? Ведь сколько людей, не менее благочестивых и набожных, не менее разумных, чем мы, а может, и превосходящих нас в чем-то, принадлежат к каким-то иным христианским вероисповеданиям. И среди них даже те, кто были недавно нашими братьями и сестрами по вере, с которыми мы причащались из одной Чаши — теперь они называют себя католиками, униатами, украинскими автокефалистами или Зарубежной Церковью. Мы, слава Богу, принадлежим к одной из поместных Церквей, которые находятся в единении друг с другом.

Многие называют себя христианами: и баптисты, и адвентисты, и многие другие, сейчас много их приезжает с Запада. Но чтобы действительно быть христианами, а не только так называться, необходимо принадлежать к одной из поместных Церквей, находящихся в евхаристическом общении друг с другом. Живя на Святой Земле, я причащался не в храмах Московской Патриархии, а в храмах, принадлежащих Иерусалимской Церкви, но поскольку эта Церковь находится в евхаристическом общении с другими поместными Церквами, и с Московской тоже, то я остаюсь христианином Православной Церкви.

Апостол и евангелист Иоанн Богослов говорит: «Мы называемся и есть чада Божии». То есть можно называться и не быть. Но еще бывает такое таинственное состояние — быть, но не называться. Апостол Павел говорил, что он апостол от чрева матери. Но ведь он не сразу стал апостолом, как родился, и какое-то время даже гнал Церковь, то есть, родившись апостолом, еще не назывался им, еще не явил себя как апостол. Так же и с христианами: тот, кто крестится, уже от чрева матери крещен. Так и священники, и монахи, и епископы. И Патриарх не случайно стал Патриархом, а был избран в Патриархи от чрева матери. В своем отношении ко Христу каждый человек от чрева матери есть то, что он есть. Игумении все, кого я видел — точно от чрева матери игумении. Это совершенно прозрачно. Их Господь избирает, приводит и ставит на это место.

Воцерковленность — это прежде всего принадлежность к Православной Церкви, которая не просто называется православной, как автокефальная украинская или зарубежная, но действительно является таковой. В Греции — пять или шесть таких православных деноминаций, не принадлежащих к вселенским патриархатам. Они, на первый взгляд, так же крестятся, так же молятся, только отделились от своей матери Греческой Церкви и не находятся в общении ни с ней, ни с другими патриархатами. Такие же раскольники есть в Румынии, Болгарии, появились уже и в Грузии.

* * *

Далее нужно сказать, что для того, чтобы стать христианином, человек должен быть крещеным и миропомазанным в недрах Православной Церкви. Приняв же эти таинства, он должен регулярно посещать храм Божий. Кто три воскресения не был в храме без уважительной причины, тот, согласно церковным канонам, перестает быть христианином, отделяется от Церкви. То же следует сказать о Причащении…
Вспомним слова разрешительной молитвы: «Примири и соедини со Святой Твоей Церковью». Это значит, что человек согрешивший, особенно если он тяжким грехом согрешил, оказывается вне Церкви и некоторое время не может, не имеет права называться христианином. Так и тот, кто откладывал Причащение, должен соединиться с Церковью, принеся покаяние, и стараться больше не расслабляться.
В одном патерике есть рассказ о женщине, заколдованной домогавшимся ее мужчиной, которого она отвергала. Он, при помощи чародея, сделал так, чтобы всем, кто смотрел на нее, она представлялась лошадью. И она не могла есть ни сено, ни человеческую пищу. Она уже три дня ничего не ела, когда мужу ее пришла мысль отвести ее в пустыню к преподобному Макарию Египетскому (это было в Александрии). Братия, стоявшие у келии святого, не хотели пустить мужа к старцу, говоря: «Зачем ты привел сюда эту лошадь?» Когда же они все же согласились сказать о них преподобному Макарию, святой уже помолился о женщине в своей келье и получил откровение от Бога. Когда жену привели, преподобный Макарий благословил воду и облил ей голову, тогда все увидели, что это не лошадь, а женщина. Потом он велел накормить ее и дал наставление никогда не уклоняться от приобщения Христовых Тайн.

«Несчастие, — сказал преподобный Макарий, — случилось с ней потому, что она уже пять недель не причащалась». А ведь она была христианкой и хранила верность мужу, соблюдала посты, но вот она пять воскресений не причастилась, и стало возможным действие на нее колдовства, то есть падших духов. И все, кроме старца, имевшего духовное зрение, видели ее лошадью. Это говорит нам о важности регулярного Причащения.

Есть свидетельство одной старицы. Она говорит, что Петербург стал центром оккультизма, волшебства и колдовства. Нет такого экстрасенса, который бы не побывал в Петербурге и не обольстил бы какую-то часть людей. Все колдуны приезжают сюда периодически, как на работу, и, судя по тому, что снимают для своих сеансов дворцы спорта, очевидно, пользуются популярностью.

Мы должны причащаться, если хотим сохранить себя от действия обольщенных, которые хотят обольщать других, то есть от действия всяких экстрасенсов, колдунов и прочих оккультистов. При этом надо помнить, что никакой колдун ничего не сможет с нами сделать, если мы находимся внутри Церкви, пока мы верны Богу.

Если нам показалось или на самом деле кто-то навел на нас порчу или колдовство, то виноваты мы сами, что расслабились, удалились или отделились от Церкви и поэтому падшие духи оказались способными нам вредить. Причина всегда в нас, так как ни один падший дух не в состоянии вредить, нести нам какую-то скорбь без разрешения, без благословения Божия, о чем мы читаем в Книге Иова. Падшие духи приходят и просят разрешения, а Господь определяет меру, силу и время искушения, которому они могут подвергнуть праведника, Иова в данном случае. Но и нас также. Ни один волос не может упасть с нашей головы без воли Божией, кто бы ни старался нам повредить: колдуны, или экстрасенсы, или еще кто-нибудь. Поэтому бояться надо греха, а не колдунов. Надо бояться обидеть Бога грехом. Как невеста боится обидеть жениха, чтобы помолвка не расторглась, так и мы должны бояться обидеть Бога, нарушить Его волю, заповедь Его, единение с Ним, нахождение внутри Его Тела.

Кто не соблюдает Великого поста и не постится в среду и пятницу, также теряет свое право называться христианином. А если называется, то незаконно, становится самозванцем.

* * *

Право и обязанность христианина — молиться Богу, обращаться к Нему как к Отцу. Отче наш — это основная молитва, пример и основание всех молитв. Мы должны обращаться к Богу с благодарением, покаянием, славословием, с нашими просьбами. Существует четыре вида молитвы: благодарение, славословие, прошение и покаяние. Есть определенные молитвенные каноны, то есть утренние и вечерние молитвы, каноны, акафисты, Псалтирь, которые мы должны читать и читаем по мере наших сил и возможностей. Есть молитва Иисусова — самая главная молитва, которой мы спасаемся, которой очищается наше сердце и которая является кратким Евангелием, потому что в ней сжато выражена суть евангельского учения, суть евангельских отношений человека и Бога. Я признаю себя грешником, прошу помилования: «Помилуй мя грешнаго», обращаюсь к Богу как к Господу, признавая себя рабом. Некоторые говорят: «Нет, мы не рабы». Но если не хотят быть рабами Бога, то будут рабами падшего духа, страстей этого падшего мира. Рабами все равно будут, вольно или невольно, рабами Того или другого. Кто кому служит — тот тому и раб. Мы не можем не быть рабами. Важно выбрать достойного господина, служа которому мы не пожалеем об этом ни в этой жизни, ни в будущей.

Иисус — значит Спаситель, Христос — Мессия, Помазанник, Царь. Сыне Божий — это центр молитвы. Сила ее основана на призывании имени Иисуса, которое освящает наше сердце, изгоняет падших духов, помогает в борьбе со страстями. И мы призываем Его и свидетельствуем, что Иисус — Сын Божий. Он сказал Петру, что не кровь и плоть открыли ему, что Он — Сын Божий, а Отец Небесный. Нельзя назвать Иисуса Сыном Божиим иначе как Духом Святым, как говорят нам апостолы. Поэтому, призывая Иисуса Христа, мы призываем Его Духом Святым, то есть Он, Дух Святый, вместе с нами называет и призывает Иисуса Христа, признает и свидетельствует, что Иисус Христос является Сыном Божиим. Это суть нашей веры, суть евангельской проповеди, суть и свидетельство того, что я действительно являюсь христианином на деле, в действии. Как только мы оставляем молитву, то больше или меньше удаляемся от Христа, а если и находимся в Церкви, то переходим на периферию ее, и даже появляется опасность оказаться вне ее. Если причина благословенна — если мы заняты послушанием, или служением, или еще чем-либо важным, то тогда легко восстанавливается наша принадлежность к Церкви Божией через молитву, например через вечерние молитвы, которые мы прочитываем.

Если же это происходит злонамеренно и добровольно, то тогда мы будем все больше отдаляться от Церкви, пока не покаемся и не обратимся к Богу, как блудный сын, который отошел далеко, истощил свое имение, данное ему отцом, а потом, придя в себя, возвратился к Богу, к Отцу своему, который его принял. Таким образом он возвратил свои права и достоинства сына. А все мы, живущие на земле, являемся чадами Божиими. Только одни сознательно, другие бессознательно, одни вольно, другие невольно, одни в действии, другие только по сути происхождения и по самому факту жизни в этом мире. В мире, где жил и пострадал Господь наш Иисус Христос, где Он пролил Свою кровь за наши грехи, чтобы нас очистить, освободить из рабства дьяволу, смерти и греху.

* * *

Какие еще у нас обязанности, если мы желаем подражать монахам? Какие обеты они дают и как можно их исполнить или подражать им в миру?

Первый, самый важный — обет послушания. Христианин, монах он или мирянин, должен послушаться. Кому мы должны послушаться в миру? Мы должны послушаться Богу, и ради Бога тому, через которого узнаем волю Божию — духовному отцу, духовнику. Преподобный Симеон Новый Богослов говорит, что кто не имеет отца, тот еще не родился. Не имея духовного отца, мы еще духовно не родились, а только еще собираемся, готовимся родиться. Бывает так, что некое существо уже живо, но еще не родилось. Так и нам, может быть, еще предстоит родиться. Очень важное делание — послушание. Послушание учит нас смирению. Если мы находимся в послушании, то исполняем все заповеди. Так учит святитель Игнатий (Брянчанинов). Послушание подтачивает и ослабляет все страсти, которые действуют в нас, и привычки, с которыми мы боремся и часто терпим поражение — они побеждают нас. Послушанием они начинают ослабевать. Послушанием учимся смирять свой разум, отсекать свою волю и учить ее послушанию. Им это очень полезно, особенно уму, который легко впадает в гордость, когда успешно решает какие-то задачки и достигает чего-либо в миру. Ум наш Богу приходится смирять через грех: согрешив, мы обращаемся с претензиями к уму своему, который, не подумав, не посоветовавшись, не благословившись, что-то сделал, и вот оказалось, что это грех. Нам приходится стыдиться и смиряться послушанием духовнику. Бывает так, что духовника у нас нет — тогда есть приходский священник, который нас знает, с которым мы советуемся, которому не надо много объяснять, когда возникает какая-то сложная ситуация, потому что он уже в курсе наших проблем. Человек сам себя не считает духовным чадом, священника не называет духовником, тем не менее духовнические отношения существуют, на важные дела берется благословение. Хотя классическим вариантом будут установившиеся духовные отношения, когда священник знает, что он — духовник, а чадо его — что оно чадо. Тогда, если человека спросят, кто у него духовник (хотя это не всегда приличный вопрос), он может ответить — такой-то батюшка. Духовниками могут быть необязательно священники. Могут быть простые монахи, монахини. Вот у моего духовника духовником была матушка Екатерина, блаженная Пюхтицкая, ныне прославленная в лике святых. Старец Силуан был духовником многих, даже и владыки обращались к нему за духовным окормлением. А он был простым монахом. Могут быть даже люди, не имеющие духовного или монашеского звания. Вот к Любушке Сусанинской многие духовные чада обращались, а она не была ни монахиней, ни священником.

Послушание — очень важный элемент духовной жизни монаха. Но и в миру можно брать благословение — конечно, не на каждое дело, а на самые ответственные и важные дела в нашей жизни, такие как поступление в институт или другое учебное заведение, перемена работы, жилья, переезд в другой город, вступление в брак, поступление в монастырь.

Послушание — это нелегко. Вот матушка Серафима жалуется, что в монастыре такая проблема — безотцовщина. Приходят к ним послушницы в монастырь, не имеющие духовного отца, сами. Бывает так, Господь приводит. И возникают трудности. Не имея духовника, они не имеют навыка послушаться, не умеют отсекать свою волю. Часто, получив послушание, делают по-своему — как им кажется, лучше, правильнее, чем им сказали. Думают, что их похвалят, а их ругают. Может, оно и действительно лучше, но в монастырь уходят не для того, чтобы какие-то дела делать, да еще лучше, чем сказано, а для того чтобы отсекать свою волю, послушаться, смиряться. Терпеть, когда ругают. В монастыре человек постоянно испытывается на смирение, его регулярно очищают. В разных монастырях, конечно, по-разному. В миру редко когда ругают. Даже замечания редко делают. Кто нас ругает? Только тот, кто нас любит. Чтобы мы не особенно возносились, потому что легко вознестись. А вот смириться тяжело.

Но мы в миру имеем возможность послушаться не только духовнику. Послушание Богу — это послушание Его заповедям, Священному Писанию, святым отцам, канонам Церкви, послушание правилам человеческого общежития, правилам уличного движения, законодательству страны, если оно не противоречит заповедям. Это послушание на работе, послушание начальству, старшим, послушание своему профессиональному призванию и обязанностям. Это также требует усилия, отсечения своей воли, понуждения. Долговременным навыком становится легче исполнять все рода послушания, но всегда это требует отсечения своей воли, самоотвержения. Хочется делать одно, а должен — другое.

* * *

Обет целомудрия. В браке тоже нужно соблюдать целомудрие, то есть вступать в супружеские отношения только в разрешенные дни. Воздерживаться также при определенных состояниях жены, когда она болеет, например, тут не твоя воля — делай что хочешь. Церковь регламентирует эти отношения. И апостол Павел об этом пишет, и святые отцы. Хотя они и монахи, но им приходится вникать в эти тонкости, так как это очень важно. Ведь семья и супружеские отношения — это одно из оснований жизни мирян. Кто рожает монахов? Миряне. Важно, кого будут рожать миряне: бандитов, монахов, священников. Чтобы рожать благочестивых христиан, надо жить по заповедям.

Было такое понятие — праздничные дети. Приходят работники с заработков (их отпускали на праздник), и после этого рождается больной ребенок — дебил. Знают, когда приходил муж в праздник, соответственно знают, когда был зачат ребенок. В деревнях всегда были такие дети, их жалели и кормили, не обижали никогда, наоборот, считали, что они близки к Богу, так как они не имеют тех грехов, которые совершают люди в здравом уме. Они хранят целомудрие, не совершают злонамеренных преступлений, смертных грехов. Я видел такого ребенка, причащал его. Его мать рассказывала, что, когда он видит в окошко священника, он радуется, просто приходит в восторг. Душа-то христианка, неважно, что ум искажен и восприятие мира неполноценно.

Храня обет целомудрия, христиане должны довольствоваться супружеским ложем. Преподобный Иоанн Лествичник говорит, что мирянам следует следить за своими глазами, сердцем, помыслами, с тем чтобы не нарушить супружеского целомудрия, верности и в помыслах, и в чувствах, не говоря уже о поступках. В городе это достаточно трудно, но возможно, если есть решимость. Подвиг супругов, хранящих целомудрие, более тяжелый, более сложный, требует большего мужества, чем хранение целомудрия монахами, потому что воздерживаться полностью легче, чем воздерживаться по временам. Например, совсем не есть весь день легче, чем если скажут — есть понемножку, не досыта. Мало кто такой подвиг выдержит, скорее скажет: уж лучше я совсем есть не буду. Полное воздержание в борьбе с любой из страстей всегда легче, чем периодическое воздержание, регламентированное употребление того или иного свойства человеческого естества. Но если ты христианин, то обязан хранить целомудрие, а иначе ты выпадаешь из Церкви и куда-то катишься.

Можно еще сказать о духовном послушании и духовном целомудрии. Послушание Богу значит, что и помыслов, противных заповедям, не можем принимать. Должна быть чистота помыслов, должны быть молитва и безмолвие, и только те мысли, которые необходимы нам для нашей жизни. Это предел, которого иногда и миряне достигают. Например, святитель Григорий Палама в «Добротолюбии» описывает, что его отец Константин Палама во время заседания Сената (он был сенатором) настолько углублялся в молитву Иисусову, что переставал слышать, что говорится. Император, заметив это, просил всех говорить потише: «Он молится за всю империю». Это состояние умной молитвы, когда человек предстоит перед Престолом Божиим и в его ответственности, в его руках находятся судьбы мира. Он может его вымолить или нет, но его состояние — важнее любых, самых важных государственных дел империи. Вот это правильный, духовный подход, когда император — православный, и советник творит молитву Иисусову и, вместо обсуждения конкретных дел, молитвой решает проблемы всего мира и всей Римской империи. Это такая духовная красота!

Но полное послушание Богу совершил только Христос, Который не имел даже помыслов, противных Богу Отцу. Все остальные святые были только очень похожи на Христа, подражали Ему, прежде всего в том, что не только не нарушали заповеди или, нарушая, каялись, но и в помыслах своих хранили верность заповедям Божиим. И все противное заповедям отсекали как чуждое Богу, как чуждое и разрушительное для духовной жизни и спасения.

В отношении целомудрия можно отметить еще один момент. Целомудрие святыми отцами понимается как хранение супружеской верности или воздержание, хранение девства, но и как целостность восприятия мира. Единство восприятия Бога, себя и людей. Целостное видение, ощущение, бытие и жизнь в целостности восприятия всего того, что окружает человека. Это становится итогом и венцом христианского подвига. К этой целостности мы должны стремиться как в восприятии мира (то есть в мировоззрении своем, мирочувствии, мироотношении), так и в действиях по заповедям. И в этом — цель и смысл нашей жизни, наших трудов, в миру мы живем или в монастыре.

* * *

Третий монашеский обет — нестяжание. Это очень важный обет, потому что за все то, что мы имеем, мы несем ответственность, и оно либо освящает, очищает нас, либо мучает нас, печалит и заботит. Это относится не только к вещам. В монастыре проблема решается просто, они все оставляют и ничего не имеют, но святые отцы рассматривают, как исполнять заповедь о нестяжании в более глубоком духовном смысле. Говорят о мыслях, помыслах, предвзятых мнениях, в том числе в плане отношения к людям. Все это тоже является имением, которое надо раздать.

Стяжать надо плач мытаря и первую заповедь блаженств — нищету духа. То есть надо понять, увидеть, ощутить и возжелать свою нищету. Как говорит апостол Павел, что ты имеешь, что бы ты не получил? Мы все получили от Бога. Это все не наше, это Божие, дарованное нам на время.

Что же наше? А наша только стрелочка сердечная, уклоняющаяся к добру или ко злу, и прошлые грехи и страсти. Грехи, которые мы еще не исповедовали, и страсти, которые мы еще не изжили. Вот что есть наше. Как в конце старых молитвословов написано: если сделаешь что доброе, то поблагодари Бога — это Богу принадлежит. А если что злое — покайся, это твое. Это тебе принадлежит, поэтому ты должен покаяться и молить Бога о прощении.

Один из святых так говорил: если хочешь чем-то похвалиться — хвались тем, что ты имел до своего рождения. Если хочешь похвалиться тем, что действительно тебе принадлежит. А что нам принадлежало до рождения? Или еще дальше взять — до зачатия, до того, как мы появились в этот мир? Ничего. Все, что мы имеем доброго — Божие. И наша способность видеть, слышать, разуметь, наши навыки, знания, умения, все, что мы имеем — это дар Божий, за который нам, по притче, надо дать ответ. Одному дано пять талантов, другому два, третьему один, но с каждого потребуется их умножение. Каждый человек должен пустить их в оборот. Тот, кто один талант имел, испугался риска. Отдашь в какое-нибудь дело, и можно потерять, и одного таланта не будет, а как потом посмотреть в глаза Тому, Кто имеет власть? Надежней положить в землю, а потом отдать, сказать: «Боялся риска, боялся потерять все, так как знаю, что Ты очень строгий, когда наказываешь». А те, которые не боялись, отдали торговцам или в рост — те получили с лихвой. Таким образом, мы видим, что ничего не имеем, все не наше. Что бы мы ни насобирали, оно не наше: либо это Богу принадлежащее, либо это падший дух нам навязал — внедрил как-то в наше естество какие-то свойства, качества, какие-то мысли, какие-то отношения. И с этим надо разобраться, где бы мы ни жили — в миру ли мы живем или в монастыре.

Все, что не Божие, надо отсечь, отделить от себя, отдать нищим. А нищими, как мы знаем, отцы называют падших духов. Мы, живя в миру, имеем какие-то вещи. Есть у монашествующих такое понятие — мшелоимство. Это когда человек имеет ненужные вещи в своей келье. Их можно отдать кому-то другому или выбросить на помойку. Монахам, которые хотят уйти в монастырь, говорят: «Если ты не можешь раздать свое имение сразу, то надо действовать с мудростью. Начни отделять от всего, что имеешь, то, что тебе не нужно и что ты уже можешь отдать. Потом посмотри, что из оставшегося ты можешь отделить. И так постепенно сделаешь то, что не можешь сделать сразу».

И миряне могут так же действовать. Вот есть у нас четыре вазочки — одну отдай в храм. Не можешь хрустальную — отдай сначала простую. Есть у нас такая возможность — подражать монашествующим в их нестяжании и в плане вещей, и в плане ложных мыслей, представлений, понятий. Их мы стараемся исправлять в соответствии со святыми отцами. Мы ходим в храм, слушаем проповеди, читаем книги. Мы можем читать духовную литературу по нашему вкусу, по нашему разуму, что нам нравится и что хочется. И наш разум будет просветляться, неправильные понятия будут заменяться правильными.

* * *

Ум очень подвижен и легко признает истину. Может, человек и хорошо думал, но по-человечески. Как Петр думал, что будет хорошо, если Господь не взойдет на Крест («Да не будет Тебе этого»). Но Господь ему сказал: «Отойди от меня, сатана, мыслишь не Божие, а человеческое». Услышав, что надо мыслить Божие, Петр так и стал мыслить, а человеческое отторг. Когда человек идет к истине и слышит Слово Божие, и вообще, когда узнает что-то более истинное, чем он слышал раньше, сначала у него освящается ум, который занимается поиском истины, а потом уже — воля. Сначала я услышал, как надо делать, потом пытаюсь осуществить это в жизни. Потом освящается сердце. Оно более инертно, не так быстро откликается на зов истины. Но и оно постепенно оттаивает.

Если надо прощать того, кто нас обидел, сначала ум это понимает (раз это истина, раз Христос так сказал), затем волей делаем усилие простить ближнего, найти свою вину. А сердце все-таки обижается, не может сразу простить и возлюбить обидчика, но мы силой воли продолжаем его смирять.

Мы молимся за своих врагов: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй раба Твоего такого-то и святыми его молитвами прости все мои согрешения, вольные или невольные». Или просто: «Спаси, Господи, и помилуй раба Твоего такого-то и его святыми молитвами прости все мои согрешения». Если мы так будем молиться, то любая обида потом превратится в радость. Мы скажем: «Ну какой же это замечательный человек! Как он постарался, чтобы помочь мне смириться, потерпеть здесь за свои грехи и за те обиды, что я другим нанес. Помоги же ему, Господи, дай ему здоровья, да покроет благодать Божия все его согрешения!» Тогда понимаешь, что он даже и не враг, а благодетель, врач нашей души. Если человек постепенно начинает приходить в разум и молиться за того, кто его обидел, то спустя, может быть, какое-то время получает и помощь от Господа. И человек уже не с усилием молится, а с радостью. У него сердце радуется, что вот такой-то человек — его благодетель. Потому что те, что хвалят нас — вот наши враги, они могут повредить нам. Святые отцы говорят, что обиду без вреда может потерпеть и праведный, а похвалу без вреда может понести только святой.

Трудно и опасно выслушивать похвалу, особенно когда нас хвалят незаслуженно, хвалят неискренние люди. Если мы что-то сделали, нас похвалили, а мы отнесли это к Богу, потому что знаем, что человеку такое не под силу — тогда нам вреда не будет, искренне нас хвалят или льстят ради какой-то корысти. Сделал что-то доброе, скажи: «Раб неключимый — сделал, что должен был сделать». Хорошо еще, если сделал, а то обычно и сделал-то не все, а что-то еще осталось недоделанное, недодуманное, незаконченное. До совершенства всегда еще далеко, так что в любом случае у нас есть повод смиряться и побеждать свое тщеславие и свою гордость, которые у нас возникают, когда нас похвалят или когда удивятся каким-то нашим умениям, познаниям или талантам, миряне мы или монашествующие — все равно.

Нестяжание — неприсвоение себе ничего, а отнесение всего к Богу. В греческих монастырях на все отвечают: «Окириос». Просишь благословить («Илогите»), тебе отвечают: «Окириос», то есть «Бог благословит», благодаришь («Евхаристо»), тебе говорят: «Окириос», что означает: «Господа благодарите», провинился, что-то не так сделал: «Синхориссен», — говоришь, — «Виноват, простите», — и слышишь в ответ: «Окириос» — «Господь простит». Очень просто, на все случаи жизни «Окириос». Он и благословит, Ему и благодарение, Он и простит. По-русски надо на все свой ответ найти, а по-гречески на все одно слово: «Господь», «Кириос». «О» — это артикль.

* * *

Вот три кита, на которых держится духовная жизнь монаха: послушание, целомудрие, нестяжание. Мы, миряне, во всем этом должны стараться подражать монашествующим, согласно со своим местом в жизни, обстоятельствами, условиями, силами, — все в меру. Святые отцы говорят: все, что не в меру, то от бесов. Мерность, метрон, золотая середина, царский путь — это очень важный момент христианской жизни. И в посте, и в молитве, и в отношениях с людьми, и в чем бы ни было есть некий тесный путь, узкие врата, тот средний путь, по которому надо стараться идти, а уклонившись — каяться.

Но первое и самое главное основание монашеской жизни заключается в отречении от мира. Как же миряне, живя в миру, могут отречься от мира? Тут все не так просто. У святых отцов под миром подразумеваются страсти, привязанности, неправильное употребление свойств человеческого естества, использование во зло того, что может и должно приводить нас к Богу и что, благодаря этому злоупотреблению, удаляет, отвлекает нас от Него. В миру есть рестораны, казино, но кто меня заставит туда идти? В кино или театр я также по своей воле могу идти или нет. Также и покупать что-то, и находиться где-то, и делать или не делать что-то, я тоже свободен. Василий Великий и Григорий Богослов учились в миру, в Афинах, в столице культурного мира. Они говорили, что их маршрут был простой: из дома, где они жили, в храм или в училище. Хотя в то время они еще не были монахами, но просто юношами, которых послали учиться в высшее учебное заведение. Но, будучи благочестивыми, они мира не касались, и их мир не касался, потому что их задача была — сохранение благочестия, веры, целомудрия, чистоты и других добродетелей. То есть и живущие в миру могут отвергнуться мира, иначе — всех тех видов служения плоти, греху, страстям, к которым призывает мир, которые он рекламирует, чуть ли не требуя приобрести, попробовать, вкусить то одно, то другое.

Как живущие в монастыре борются с миром, так и миряне могут и должны с ним бороться, потому что к этому нас призывают заповеди Божии и совесть христианская, и тогда мир не помешает спасению. Само нахождение в миру не мешает отречению от мира. Более того, в миру отрекаться от мира в каком-то отношении даже проще, потому что здесь все как-то отчетливее и очевиднее. И легче проверить себя: день прошел, а о чем мы думали, к чему стремились, где мы были, что делали? Стремились к мирскому или духовному, к миру или, наоборот, стремились тем или иным образом от него убежать. Правда, бывают такие ситуации и такие профессии, что человек и хотел бы посмотреть на этот мир, каков он есть, но времени нет, у него только дом и работа, ему не до телевизора, не до газет, не говоря уж о том, чтобы пойти куда-нибудь и самому что-нибудь увидеть.

Апостол Павел говорит о двух деланиях, связанных с отречением от мира: распять мир в себе и распять себя миру. Распять мир в себе — это проще. Это значит оставить мир, уйти из дома в монастырь. Или в миру жить так, чтобы мир нас не касался. А второе делание, распять себя миру — очень тяжелое как для монашествующих, так и для мирян. Распять себя миру — значит искоренить свое стремление к миру и к мирскому, победить свои привязанности и пристрастия, свои грехи и страсти: гнев, раздражение, недовольство, осуждение, многозаботливость, зависть, ревность и многое другое. Научиться не отторгать то, чего не следует отторгать.

Тут миряне — в равных условиях с монашествующими, им даже труднее, потому что у монахов нет всей этой суеты, всех этих мирских забот, и обязанностей, и людей, с которыми человек, живущий в миру, должен поддерживать те или иные отношения. В монастыре легче думать о своем внутреннем мире. Но где подвиг труднее, там и награда больше. Святые отцы говорят, что подвизающийся в пустыне меньше, чем тот, кто подвизается на торгу, на базаре. Потому что на базаре и шум, и суета, а он ничего этого не видит и не слышит — он молится за весь мир, и, конечно, его подвиг гораздо выше, чем у того, кто ушел в пустыню. Там тишина, там только Кедрон шумит, ночь, звезды, молись себе, если хочешь, а не хочешь — так спи. Там уже будет видно, кто ты и что ты, чего ты хочешь, зачем пришел сюда.

Вот кратко о духовной жизни в миру, о том, как, живя в миру, подражать монахам. Хотя можно было бы еще сказать о богослужении, о правилах и о многом другом.

Из книги протоиерея Владимира Цветкова «Пример для монахов — Ангелы, пример для мирян — монахи»
СПб: «Православный летописец Санкт-Петербурга», 2020