Протоиерей Владимир Цветков. Память о Боге должна быть всегда

Ко­гда че­ло­век на­чнет пла­кать над со­бой, на­чнет боль­ше и боль­ше се­бя ви­деть, ка­пель­ки слез и со­кру­ше­ние сер­деч­ное бу­дут углуб­лять шах­ту, ухо­дя­щую внутрь, в глу­би­ну на­ше­го ес­тест­ва. Все боль­ше и боль­ше нам бу­дет от­кры­вать­ся зна­че­ние то­го, на что мы рань­ше не об­ра­ща­ли вни­ма­ния. Мы ду­ма­ли рань­ше: «Ну что это за грех? Ну что я та­ко­го сделал?» (Или не сделал, быть может, потому что мы не только за то , что сделали будем отвечать, но и за то, что могли бы сделать, и не сделали.) И тогда мы начнем видеть значение грехов своих, а не только иметь память о том, что мы что-то сделали. Иногда человек приходит и говорит:

— Ну да, и это сделал, и это сделал.

— Ты каешься?

— Каюсь, но я как-то не чувствую, что это плохо. Но раз сказано в Священном Писании, что это грех, то я каюсь.

— Ну если ты каешься, то я могу уже читать разрешительную молитву.

Но сколько еще этому человеку покаявшемуся, назвавшему свои грехи и над которым прочитана разрешительная молитва, надо трудиться, подвизаться, чтобы ощутить себя грешником, ощутить всю глубину того, что он совершил по отношению к себе, к Богу и к ближним. Иногда для этого нужна целая жизнь. Иногда надо уйти не только в монастырь, а еще в монастыре в затвор, в пустыню, наложить на себя вериги или поклоны, перейти на воду и хлеб или еще что-то предпринять, чтобы плач открывал все больше и больше глубину нашей греховности, тяжесть всех обид, которые мы наносили Богу своими грехами. Когда мы увидим кровь, которая текла из ран Христовых, когда мы согрешали тем или иным грехом, и когда мы ощутим ужас того, что мы сделали с Любовью, сшедшей с небес, воплотившейся и предавшей Себя на распятие, а мы вместо веры, благоговения, почитания, послушания, вместе с распинателями грехами своими сознательно, зная, что это грех (если не сознательно, меньший грех), пронзали Его ребра копием, вбивали гвозди в Его ноги, надевали терновый венец, ударяли Его и говорили: «Скажи, кто ударил Тебя, если Ты Пророк?»

И все, чему учит нас Церковь и Евангелие, помогает нам увидеть себя. А мир устроен так, что своей суетой, необходимостью постоянного действия, желанием что-то добывать, на что-то посмотреть, кому-то что-то говорить, уменьшает, застилает тьмой, закрывает нас от самих себя. Мы перестаем себя ощущать грешниками, теряем чувство покаяния, начинаем думать: «Да я ничего себе, не хуже других, и в храм хожу, и крест уже надел давно, и каюсь, и молитвы читаю утренние и вечерние, правда не всегда, но все равно, стараюсь же. Ну что еще?»

Вот мы во Фрунзе как-то беседовали, адвентисты подошли и говорят: «Батюшка, скажи нам, что еще надо делать? Мы женам не изменяем, матом не ругаемся, не курим, посещаем богослужения (свои, естественно), читаем Слово Божие, стараемся не делать греха. Что нам еще можно делать?» Представляете, какая задача? Уровень нравственности в протестантизме достаточно высокий, то есть… боюсь сказать, что он выше нашего, православного. У меня лично к протестантизму тяги или симпатии нет, но нужно отдать им должное, что в морально-нравственном плане они нас превосходят. Или так скажем: многие превосходят многих, могу сказать из опыта. Но могу сказать, что духовного уровня у них нет вообще. А у нас все же у некоторых иногда появляется. Иногда вдруг на молитве заплачем, да? Ну не все сразу и не каждый день. Иногда сердце вдруг умилится, и мы сделаем для ближнего, чего и сами не думали. Или пойдем и помиримся с тем, с кем двадцать лет враждовали, с кем, думали, никогда не помиримся. Ну уж не говорю про все остальное. То есть, у нас есть уровень духовный, а в нравственном плане мы ниже, чем они. У них устои тверже. И если у них кто-то курить начал или пить, сразу удаляют из членов общины на галерку, А у нас человек курит, и ходит в храм, и ничего. Не говоря уже про другие дела, про которые лучше сейчас не вспоминать.

Да, так вот, духовный уровень требует, чтобы мы помнили, что Бог видит нас, а душевный, чтобы мы видели Иисуса Христа в ближнем, Тут уже наше зрение. Вижу ли я в ближнем (крещеном) Иисуса Христа? Во Христа крестились, во Христа облеклись, причащаясь, принимаем Христа. А если человек не крещеный, то все равно он — образ и подобие Божие, тоже достаточно, тоже икона. Можно поклониться каждому человеку, и мы кланяемся, не важно, кто он. Кланяемся не просто человеку, а образу и подобию Божьему, иконе. Так батюшка один говорил — если кланяются мне, так это не мне кланяются, мне гордиться нечем. Я как аналой — кланяются кресту, который я ношу, Иисусу Христу, который на кресте. И никакой тут гордости нет. Человек поклонился, ну хорошо — вот крест, целуй.

Итак, что касается душевного уровня и делания, мы должны постоянно и в каждом видеть Иисуса Христа. Если не видим, то мы окрадены, тогда и раздражаться и ругаться будем, и прочее, и спорить, и осуждать, и озлобляться. А если бы помнили, никого бы никогда не осудили, никого бы не обидели, всех бы любили и служили бы каждому, потому что, служа ближнему, служили Христу, который в нем. И потом Он скажет — Мне вы послужили в том-то и том. Как — Тебе? Да вот, в ближнем Моем. Ведь так все просто. Ведь это и дите может понять. Дети понимают Евангелие. Но понять, это не значит уметь исполнять. Надо не только понять умом, этого мало, но еще волю привить к этому пониманию, и чувства, а это длительный, тяжелый (кто пробовал), кропотливый труд на всю жизнь. Но надо не труда бояться, а безделия, потому что мы будем осуждены за безделие, а труд, хоть маленький, хоть какой-то, может быть, не всегда удачный, Господь примет, а что нужно, исправит.

Но душевные силы человека и ум подвергаются расслаблению, извращению, искажению. Какие искажения ума? Прежде всего гордость, да? Гордыня является источником многих зол. Почему? Потому что человек, принимая ложные понятия, мнения, считает это правильным только потому, что сам их принял, потому что это мое. Он защищает это понимание, исполняет на деле и совершает грех. Хорошо, если после этого смиряется и приходит в себя. К уму относится прелесть мнения, когда человек принимает ложное мнение за истинное, живет в согласии с ним, или действует так, как будто оно истинное, и конечно, попадает во всякие приключения. То есть, просто-напросто совершает грехи.

* * *

Первое, что освящается, что самое изменчивое и подвижное, это ум. Поэтому, когда говорится Слово Божие, и мы в здравом уме слушаем, то смиряемся и отвергаем все мнения, не согласующиеся со Священным Писанием, и принимаем те, которые открывает и говорит нам Господь. Но это только начало. Надо привить это к воле, к сердцу, к чувствам. Например, мы прочитали в Евангелии, что Господь пришел грешников спасти. Мы сразу говорим: «Я — грешник». Это умом я принял, а сердце говорит: «Как это так? Я грешник, но не самый же грешный. Я знаю тех, которые хуже меня». И когда еще сердце ощутит, что я — грешник, настолько, что забудет, что существуют люди не то что грешники, а даже лучше или хуже. А пока человек думает: «А как другие? А может я не очень, и не сильно, и не в самом аду буду, а поближе к выходу» — значит мы только умом знаем, что я тоже грешник. Раз все грешники, и я грешник. Раз надо говорить «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного», не могу же я сказать: «Вы знаете, братия, а я вот не грешник, и буду говорить «Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя», а «грешного» пока не выговаривать.

Это касается искажения ума, потом воля, или наша гневательная часть, когда она искажается, что с ней происходит? Вражда, раздоры, разделения, отчуждение, ссоры, зависть, ненависть, злоба. Значит, надо прививать нашей воле — что? Какое свойство противоположно гневу? Кротость. Кротость укорачивает гнев. Совсем не гневаться мы не можем, требовать это от себя невозможно, мы живые существа, будем, наверно, гневаться всю жизнь. Святой Иоанн Кронштадтский в последний год жизни каялся в раздражительности. Так что и святые раздражались, каялись, и испрашивали у Бога прощение. А, кстати, противоположное гордости какое свойство? Смирение. Значит, смирение относится к уму. Ум необходимо смирить. Надо знать, на кого узду набрасывать. А то нам скажут: «Ну-ка, взнуздай там, сейчас поедем», — побежал, на корову узду накинул и вывел ее. Скажут: «Ты что? Нам коня надо! На коне поедем-то!» Ну на коня, так на коня. Ум, он как конь, бежит куда хочет, не любит узды, или тяжести возить, а так вот, по полю прыгать и скакать, свободу любит. Поэтому ум исправляется смирением, а извращается гордостью. Гневательная наша часть в извращенном виде проявляется как гнев, пределом которого является какой грех? Убийство. А противоположным качеством является кротость. Волю обуздывать и прививать кротость.

А наши чувства? Похотная наша часть? Какое здесь происходит отклонение и извращение? Во что мы впадаем? Во всякое удовлетворение нашей чувственности, всякого рода сластолюбие. Самым ярким выражением сластолюбия является блуд, прелюбодеяние. А противоположное этому нашему свойству, нашей похотной части, которое относится в основном к телесности, — воздержание, целомудрие. Целомудрие относится и к уму в виде смирения, и к душе (воле) в виде кротости, и к плоти в виде телесного воздержания. Нами обычно целомудрие воспринимается как воздержание от блуда, а не как целомудрие ума. Чтобы не блуждать умом в помыслах на молитве, а каждое слово вкладывать ум, и иметь ум чистым. Обычно, когда говорят «целомудрие», имеют в виду не чистоту ума, а то, что человек не прелюбодействует. Но нужно смотреть глубже.

Далее, следующая важнейшая реальность и один из величайших даров Бога нам — это Церковь, — то есть то, что имеем Церковь, что являемся членами Церкви. Зданием церкви и богослужением обладает весь город, все люди. Пожалуйста, дверь открыта, можешь зайти помолиться, вздохнуть о себе, и дальше уже что-то делать, или не делать. Вот мы сейчас находимся там, где расположен центр трезвости, где помогают людям отказаться от пьянства, которое является отклонением от нормального бытия даже в падшем состоянии. К чему относится пьянство? К похоти, к телу, телесности и, соответственно, врачуется чем? Постом. Если человек постится, то маловероятно, чтобы он стал пьяницей. Если он соблюдает посты и в супружеских отношениях, и в словах, и в прочем, трудно себе представить, чтобы такой человек стал пьяницей. Пьяница прежде всего нарушает пост, то есть отказывается от одной из обязанностей христианина — соблюдать посты, учиться воздержанию. Есть и другие отклонения, такие как курение, наркомания, все из той же области, но немножко в другом виде. И началом воцерковления, спасения даже, является приведение в порядок телесности нашей. Чтобы похоти наши через воздержание привести в управляемое состояние. Нужно научиться владеть собой. Для этого нужно волю подключить, научиться кротости, и ум, чтобы от ложных понятий освободился. Не гордиться уже, а смиряться, и тогда мы сможем разобраться с кругом наших плотских вожделений, заключим их в рамочки, и достаточно нам будет телесных удовольствий от окружающего нас мира. Если мы постимся, это не значит, что мы ничего не едим или с голоду умираем. Среда сегодня? Ничего страшного, завтра четверг. Поедим молочное, яичное, рыбное — кому Господь что послал по их жизни, по их молитвам.

Или по грехам накладывается епитимья, как сейчас на всю Россию: ленились работать, ленились думать, бороться за веру, ну и соответственно… Бог ждет, ждет, потом мы постепенно вынуждаем Его своей нераскаянностью к вразумлениям. Сначала они слабые, а потом все сильнее и сильнее, чтобы дать возможность покаяться, обратиться. А мы думаем: «Покаюсь завтра, а пока поживу, как живу». Как блаженный Августин говорил: «Да, Господи, но не сейчас». Знаем, что делать, но не сейчас. Еще денек поживу так, и так вся Россия. Хотя все всё знают. Кто скажет, что не может достать книжку духовную, Евангелие или молитвослов? Куда ни пойду, где ни спрошу, нигде нет. Сейчас трудно этим оправдаться. В советское время так легко было оправдаться человеку, который в храм не ходил, не веровал, молитв не читал, Евангелие не читал. А сейчас совершенно невозможно, ну по крайней мере, очень трудно. Так вот, Церковь — величайший Божий дар, величайшее свидетельство любви Божией к человеку. «Созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют Ее». И доселе стоит Церковь, и будет стоять до скончания века, и закончится мир именно из-за того, что люди перестанут обращаться к церкви, креститься, нуждаться в Таинствах. Тогда не будет смысла самого бытия мира. Просто для того, чтобы люди покупали, продавали, рожали, строили, куда-то ездили, что-то там зарабатывали — какой смысл. Не в этом же смысл мира и жизни. Церковь предлагает нам Христа прежде всего, правильное, истинное понимание Христа, то есть, учение и путь ко Христу, возможность соединения с ним в Таинстве Причащения, через Таинство Крещения, Миропомазания, Покаяния.

И вот, мы имеем еще один величайший дар, величайшее благодеяние, которое выражается в Таинстве Покаяния, возможности через Покаяние очиститься от греха, и не только от греха, но и от укрепившихся, угнездившихся в нашей душе страстей.

Хотя это дело долгое и продолжительное, это подвиг, труд, забота, делание, но мы имеем такую возможность, имеем аскетическое учение о борьбе со страстями, борьбе с падшими духами, о молитве, борьбе с помыслами, которые и являются падшими духами, действующими на наше сознание, наше сердце, наше естество. Святые отцы нас учат борьбе, учат, какие страсти бывают, что основных страстей восемь; знают, что это за страсти, из опыта борьбы с ними, не по учебнику. Они дают средства борьбы, открывают нам тайны действия на нас падших духов, и делание, которое необходимо и возможно православному христианину.

И вот, центром и началом, и концом духовной жизни, как говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), является покаяние. То есть, мы должны с покаянием войти в храм Божий, будет ли это в первый раз после того, как в детстве нас крестили, или для того, чтобы принять Крещение, неважно. Но, как мы вошли с покаянием, должны пребывать в покаянии и закончить покаянием, как нас учат Отцы, и как они действовали в жизни сами. Если бы не было покаяния, не было бы святых. Если бы не было разрешения грехов священниками, если бы не было этого: «Прощаю и разрешаю…», то никто бы не спасся. Без прощения, без разрешения грехов спастись не-воз-мож-но.

Это невозможно и при наличии Таинства Покаяния, если человек не покается в своем грехе каком-либо одном, особенно если это тяжкий грех, сознательный. Знаю, что это тяжкий грех, но не желаю в нем исповедоваться, называть его по различным причинам. Чаще всего сохраняют и берегут блудные грехи, не хотят или не могут, или стыдятся покаяться. Ну и действительно, потому что враг тут действует стыдом, который от Бога, но дан-то он для сохранения от греха, а не хранения грехов, и враг использует это. «Ну как же я это скажу, и что же батюшка подумает, как он на меня посмотрит, Да я не выдержу, провалюсь сквозь землю, или разрыв сердца у меня будет. Ведь это такое вытворить! Сам не понимаю, как это я мог, да еще бы один, а и второй… Не знаю, как это собрать и принести. И тем не менее, мы же к врачам ходим, и иногда стыдные места открываем, если болит, и не стыдимся рассказывать о своих тонких и тайных недугах, и врач исцеляет нас. Так и священник. Поверьте, что священник не удивится никакому греху, и более того, если даже удивится, ну, может, действительно никогда такого не было, он не покажет виду. Более того, навряд ли он его запомнит, разве что в продолжении этой исповеди, а там уже другие грехи, другие люди. А потом, даже если будет вспоминать: «А кто же мне такой грех… а впрочем, какая разница, уже прощено, и Господь с ним».

Могу сказать, что запоминаются (уж так и быть, раскрою тайну духовничества) не грехи, какие бы они не были, а добродетели. Вот пришел человек, спрашиваешь: — Ты замужем? — Нет. — Мужчины были? — Не было. И вот это запоминаешь на всю жизнь. И смотришь, кто же это? Вот это редкость. Тут уже ни за что не забудешь. А если у человека десять абортов, или сколько-то там мужчин, или что-то там еще навытворял, да не нужно это запоминать, да что тут разглядывать, Мы же помойки не разглядываем. Даже если туда глянули, не запоминаем, что там находится. Кто помнит какую-нибудь помойку?

Так вот, я умоляю вас, и в прошлый раз я говорил, и в позапрошлый тоже, если у вас есть какие-нибудь блудные грехи или особенные, или неприятные очень, ну пожалуйста, ну не стыдитесь, отбросьте, это стыд ложный, от бесов. Покайтесь, и как можно скорее. Ну хоть в виде епитимьи. Представьте, что вас поругают, или как-то посмотрят — примите как епитимью. Готова принять епитимью, если это надо для очищения. Это же геенна огненная, это же мучение, это отлучение от Христа, если не покаемся. Это же страшно. У нас тысяча дел, еще отрабатывать надо эти грехи, что-то исполнить, потом снова покаемся, и что-то новое откроется. Там масса всего, неисчерпаемые залежи неполезных ископаемых, вредных. Поэтому не надо это хранить, Я прошу вас как… как… ну, как отец родной. Пожалуйста. Я знаю, что некоторым стыдно, неловко, откладывают, ищут, какому бы батюшке это исповедать, чтобы не так неловко, ну чтоб не слышал, что ли.

Вот я служил во Фрунзе. И там был батюшка на покое, он в Париже служил, потом вернулся из эмиграции, батюшка очень хороший, но немножко глуховат. Так вы знаете, какой он пользовался популярностью! К нам так на исповедь не ходили, как к этому батюшке, у него очереди выстраивались. Его просили: «Мы за всю жизнь хотим исповедаться, примите нас, вот нас двадцать пять человек». Ну что делать? Просят, значит надо принять, это ж дело серьезное, важное.

Так вот, я вас умоляю, не откладывайте, ведь умереть можно в любую минуту, вечером сегодня можно умереть, может, завтрашний день последний, поэтому не надо скрывать, надо делать то, что необходимо. Но могу сказать из опыта своего, бывает так тяжело, так трудно, что, кажется, легче умереть, чуть ли не в геенне огненной гореть легче, — но это ложь, это обман. Это враг обольщает, пугает, страх такой наводит, что сердце трепещет, — да как это я буду, да завтра, да в следующий раз, и то и се, да при том еще исповедаются, причащаются. Или одним словом поисповедуют, а сердце начинает чувствовать, что этого недостаточно, что надо рассказать, как это было, не входя в подробности, подробностей не надо, но суть, сюжет, да кратко так, чтобы не останавливаться. Сердце и душа наша чувствуют, что это необходимо, потому что нас будут обличать в поступках, а не в словах, не в названиях мытарств, а в поступках конкретных, которые мы совершили, иногда с отягчающими обстоятельствами, то-то и то-то сделали, еще и потому-то, это отразилось на ком-то еще. Это двойной грех, что произошло дальше с тем человеком, мы даже не знаем.

Я так много говорил на эту тему, потому что это очень важно. Я просто знаю, чувствую, что это есть, не было бы, я бы сказал, — вот тут ни одного человека нет, у которого был бы тяжкий смертный грех, все исповедались, все во всем покаялись, нет проблем. Вот теперь будем только приносить плоды достойные покаяния, ходить регулярно в храм, причащаться раз в недельку или раз в две недельки хотя бы, посты соблюдать и духовника будем искать, будем его слушаться, читать утренние и вечерние молитвы, Евангелие, 33 молитвы Иисусовы утром и вечером, главу Послания и так далее. В общем, краткий такой чин, минимальный, обязательный. Или то правило, какое духовник дал, будем исполнять, но нет, сердце не спокойно. Молюсь и здесь, и там, — Господи, ну дай им силы, дай им ревность, помоги отбросить этот ложный стыд, решиться, мужества набраться, ну как на смерть, ну умереть в конце концов в этот момент, но уж душа пойдет в рай. Вот так и скажешь: «Умер от стыда». Ну и все, как мученик будешь, зачтено, от исповеди умер. Так о себе рассказал все, что сердце не выдержало, и все, умер тут же, в храме, только разрешительную молитву успели прочитать, пока еще дышал.

Поэтому я вас прошу. Дело очень и очень серьезное. Это самое важное из того, что я вам говорил, может быть, самое серьезное. Прошу вас. Остальное так и так можно, можно исполнить, что-то исполнить, что-то — нет, что-то поняли, что-то не поняли, что-то получится, что-то может быть никогда не получится, но здесь — центр, здесь острие, здесь жало, здесь смерть. Понимаете? Да вы понимаете лучше меня, я это знаю хорошо.

Да, бывают непростые случаи, да и жизнь наша совсем не простая. Но очень важно сделать минимум, выйти на ступеньку из ада, из смерти, встать на ступеньку выше, чем пламя, которое там бушует, и чтобы нам дальше продвигаться, нужно хотя бы в тяжких, смертных, блудных грехах покаяться. Это наш духовный минимум. Без этого нет духовной жизни, душа мертвая. А судьей является кто? Не я. Бог и ваша совесть. Вы сами должны это знать и видеть. Я же не прозорливый, чтобы сказать — вот ты встань, у тебя то-то и то-то. Даже если б видел, то так не сделал, конечно. Это же стыд, позор. И так-то тяжело. Но сердце чувствует людей, человека, и вот, такое ощущение, что непорядок.

Вот человек приходит в комнату какую-то, в которой он давно не был. Первое, он должен самую тяжкую, самую страшную грязь вынести оттуда, а представьте, там какая-то дохлая крыса лежит, или кошка, разлагается. И вот, человек убрал всю квартиру, пыль стер, занавесочки, а эту крысу прикрыл салфеточкой, может там духами побрызгал, запах же, смердит. И живет себе, бегает, спит, салфеточку меняет иногда. Это похоже на то, как если бы, имея тяжкий грех, жили, улыбались, смеялись, а у нас, эта дохлая крыса в сердце лежала, и могла бы нас отравить трупным ядом и умертвить. Дальше уже говорить не буду. Все понятно, все в ваших руках, ваша власть. Единственно, напомню, что в прошлый раз я спрашивал: «Обещаете покаяться во всех смертных грехах?» И все ответили: «Обещаем». Так вот, обещаете покаяться во всех неисповеданных грехах? Обещаем. Хорошо. Нужно покаяться в тех грехах, которые уже открыты, и после этого откроются другие. Бог открывает нам грехи слой за слоем. Но пока не покаемся в тех, которые видим, следующие не открываются. Такой закон существует, поэтому, покайтесь в том, что видите, и откроется то, что пока не видите.

Ну и еще, о конце света и о смерти. Много еще можно говорить, я и половины не сказал из того, что хотел. Хочу сказать о смерти, и о конце мира, и об ожидающих нас страданиях. Вот поэтому еще надо в грехах покаяться, чтобы быть готовым к мученической смерти. Если мы во всех грехах не покаемся и останется хотя бы один грех, мы этих мучений исповедничества не выдержим. Это точно, потому что Бог не сможет действовать в человеке, который обладаем смертью, у которого сознательно не исповедан смертный грех.

Есть еще одна причина торопиться здесь, недолго осталось. Вернутся правители, которые ненадолго оставили нас на свободе, и начнутся гонения, и пророком не надо быть, это и так всем понятно, и видно уже это по концентрации зла, по реакции власть предержащих на те или иные события, и просто по ситуации нераскаянности, в которой мы находимся, по черствости и инертности нашего сознания, по тому, как мало ходит людей в храм.

Поэтому я прошу вас, то, что вы откладываете в отношении миссионерства Слова Божьего к ближним, посетить болящего, письмо написать откладываем по лености, еще какие-нибудь добрые дела, — не откладывайте. Стараться добрые дела делать быстрее, торопиться в доброделании. Осталось немного, там уже не будет времени для добрых дел и для бесед наших, вот таких встреч. Там уже будут испытания на излом нашей веры, того, кто же я такой, христианин ли я, вырос ли в меру возраста Христова, готов ли я умереть за Христа или не готов, так и не решился сделать шаг к Христу, не припал к Его стопам, окровавленным моими грехами.

И еще мы должны почаще вспоминать о смерти. Память смерти, память смертная. Это одно из деланий духовных, освящающих нас, помогающих увидеть грехи наши, помогающих нам трезво мыслить, избавляться от неправильных мыслей, чувств, стремлений, дорожить временем жизни, просто жизнью, ближними нашими, секундочкой каждой, минуточкой, каждым днем. А то мы живем как-то прохладно, как будто у нас другая жизнь будет, как будто этот день не считается, этот день проживем так-сяк, а вот завтра мы что-нибудь сделаем: может, каяться начнем, может быть и доброе дело сделаем, может быть понудим себя на что-то, может быть и вечерние молитвы даже прочитаем, а может быть книжку духовную снимем, откроем и прочитаем что-нибудь доброе.

Нам, конечно, интересно узнать, когда же там что произойдет, но время уже настолько сгустилось, ну самое уже донышко. А что там обычно на донышке? Если бутылку вина взять, что там на дне? Осадок, горечь некая, там осаждаются и выпадают в осадок самые скорби, самые болезни, самое неприятное, самое злое. То есть, человек жил, не расплатившись, в долг, а к концу расплачиваться придется, и может быть не тем, кто в долг брал, а его детям, внукам, может быть соседям, друзьям или еще кому-либо. И ведь по тому злу, по тому счету зла, которое мы сейчас видим, а не видеть его нельзя, даже если мы не читаем газет и не смотрим телевизор, как подобает вообще христианам православным. Да что нам там читать или смотреть? У нас есть свой телевизор, который может быть еще не включали как следует — наше сердце. Может быть мы еще не научились молиться внутри сердца, очищая его от помыслов, всяких образов, воспоминаний, всего того, что там у нас накопилось, оттуда же у нас исходили все грехи, и исходят. Будем внимательны к себе, живем в последние времена.

«Последняя година есть» — Иоанн Богослов говорил. А если он так говорил две тысячи лет назад, то как мы должны произносить эти слова. Для чего это говорится? Не для того, чтобы напугать и привести в ужас и страх, а для того, чтобы проснулись, пробудились, чтобы бодрость в нас появилась, и радость даже. Ах, ну раз последнее время, так мы тут как раз постараемся, потрудимся, Господь сказал: «В чем застану, в том и сужу». И тут, в одиннадцатый час потрудившись, нас примут так, как будто мы всегда так трудились, и динарий дадут, и в Царство Небесное впустят, и будет такое чувство, что мы всегда так и жили, да? Прекрасно. Так все уже, пора! Давайте начнем, верно? Потому что второй жизни не будет. Когда-то же будет наказание. Когда-то же долги надо раздавать. Когда-то будет взыскивать Господь. И старцы нам так говорят. Все уже, многие, и даже повторять их не хочется, они уже не единичные, а многие. И уже не новость, а как пластинка одна и та же. Нам это уже даже не интересно, скучно, ну сколько можно говорить, мы уже и так поняли, а все равно ничего не делаем. Да?

Но я думаю, что пора. А если мы думаем, что не пора, то Господь покажет нам, что пора. Уже объективными действиями своими и попущениями, когда, уже не читая газеты и не слушая радио, мы увидим, как и в какую сторону меняется наша жизнь, и что раньше было легко, станет невозможно, если и захочешь. И молитва, и посещение храма, и причащение, и покаяние. Мы скажем: «Вот, я решился наконец покаяться в этом тяжком смертном грехе». А где батюшка? Нету. Всех отвезли уже в Сибирь. И не только епископов, старцев, а всех священников, и дьякона даже не найти, чтоб с ним поговорить. Да и своих сестер, с которыми в храм ходили, которые участвовали в чем-то, что-то делали, и их уже отвезли. И что же мне делать? А я, окаянный, так и не покаявшись в грехе, не был причислен к христианам, и не повезли меня туда, куда повезли христиан. Падший дух сказал: «А этого-то, этого не надо. Этот наш». Вот так. Не надо путать козлищ с овцами. Овец в один эшелон, а козлища пусть ходят тут по тротуару. Да, милость Божья велика, но мы-то сами себя наказываем.

Один из великих святых говорил, что любовь Божья проявляется двояко: для праведных — как блаженство, как радость, а для грешников — как мучение, как огонь, как тьма, холод и червь. Потому что когда мы перед лицом Божьим увидим то, что мы не хотели видеть, — не вникали, не просили, чтобы увидеть все грехи свои, — что мы сделали со Христом; когда мы увидим Христа, изъязвленного нашими грехами, и сколько крови пролито было Им за нас, то будет так обидно, так жалко. И может быть даже не себя, себя забудем, а Христа, Его Страданий, Его Любви. Как говорил наш великий писатель Федор Михайлович Достоевский, мир спасет красота Лика Христова. То есть, если мы здесь не узрим в своем сердце лика любящего и страдающего за нас Христа, то мы погибли. Если увидим, очнемся и начнем что-то делать, то спасемся. Даже если успеем мало, и по качеству покажется чем-то незначительным, Господь примет и спасет нас и помилует, но для этого надо обратиться. Как и Никодим сказал – родиться вновь. Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорил, что каждое утро с нами должно происходить обращение такое, как когда мусульманин обращается в православие. Итак, когда мы просыпаемся, должно возникнуть чувство мусульманина, желающего принять православие и стать православным христианином, и доказать это желание. Знаете, как неофиты новокрещенные стараются все изучать, а если им что-то скажут, то сразу делают.

Давайте, будем так жить. Представляете, что тогда будет? Мы сами себя не узнаем, да мы и смотреть на себя не будем, потому что некогда будет. Сколько вокруг нас возможностей! А враг что делает? У-сып-ля-ет, расслабляет. Говорит – ладно, но не сейчас, завтра, сейчас уже конец дня, все устали, и ты тоже. Хорошо бы тебе краткое правило прочитать хотя бы… Серафима Саровского, или часть краткого правила, и – спать. Враг нас усыпляет, а Господь пытается пробудить, ну так будем с радостью встречать все пробуждения – болезни, скорби, поношения и все такое, потому что, если не проснемся, то потом уже никто нас не пробудит. Но Господь воскрес из мертвых, не страшна никакая степень мертвости человеческой души для Бога, нужна только решимость. Нужно только взять себя, развернуть резко, толкнуть себя в спину и сказать: «Все, иди, хватит. Пожил по своей воле как хотел, теперь, все… за Христом и вперед». Только так, чтобы это повторялось каждый день, а может быть ежечасно или каждые десять минут, кто как может. Так, чтобы мы постоянно находились в горении, как апостол Павел говорит – смотрите, в вере ли вы? По духу, находитесь ли в состоянии веры, верующего человека. Христос говорит ученикам своим, которые хотели огонь свести на самарян – не знаете, какого вы Духа. Чувствуем ли мы, какого мы духа, и в каком духе должны быть, к чему призваны? Я вас к столькому напризывал, что на целый год хватит. На этом нашу беседу можно считать законченной.

Протоиерей Владимир Цветков, духовник Нижегородской Софрониевой пустыни
Сайт «Ветрово»
30 апреля 2020