«Крест игуменский, иерусалимский». Памяти игуменьи Георгии (Щукиной)

6 февраля 2022 года почила игуменья Георгия (Щукина) — почётная настоятельница Горненской обители в Иерусалиме. Отпевание и погребение матушки состоялись уже на следующий день, 7 февраля. Сегодня, в третий день по преставлении, публикуем в память о ней материал, подготовленный редакцией сайта «Православие.ru» в конце прошлого года, когда матушке исполнилось девяносто лет.

Упокой, Господи, душу усопшей рабы Твоея, игуменьи Георгии, прости ей вся ея согрешения вольная и невольная, и даруй ей Царствие Небесное!

 

Сила нужна была…

– Матушка Георгия, весь XX век в России называют крестоносным. Что это за время такое для страны было? Расскажите, пожалуйста, о себе.

– Родилась я 14 ноября 1931 года в городе, который тогда назывался Ленинград. При Крещении назвали Валентиной, это значит «сильная». Сила нужна была… Детство мое прошло до войны, я его мало помню. А страшное время блокады запомнилось хорошо…

Мы жили тогда на первом этаже. Стекол в квартире уже не было, все они поразбивались от постоянных бомбежек. Окна были занавешены коврами и одеялами. Однажды совсем сильно бомбили, так что на наш дом тоже были сброшены бомбы, солдатики с крыши их вниз сбрасывали. Мы сидели за столом, вдруг рвется одеяло на окне, и к нам под стол влетает снаряд. Слава Богу, обошлось. Всем тогда было приказано держать в каждой квартире бачок или ведро с песком. Еще папа был жив, он сразу схватил снаряд большими щипцами и – в ведро.

Голод был страшнейший. Сварили тогда в пищу все, что было сделано из кожи: пояса, сумки, подметки даже. Однажды пришла к нам мамина подружка. А на комоде у нас лежали продуктовые карточки, она их и взяла… Только одна детская карточка осталась. А это 125 граммов хлеба. После этого наш папа скончался от голода. Он умирал, а мама настолько слаба была, что даже не могла встать к нему. 10 дней он лежал потом в прихожей. Квартира вся пустая. Соседи все поумирали уже к тому времени, его даже вынести было некому…

Мама совсем слегла, мне Господь давал еще силы, ходила я за этими кусочками хлеба, за другими скудными продуктами, которые распределяли также по карточкам. Пошла я как-то за хлебом, мне взвесили, хотела уже брать с весов, а мой хлеб у меня выхватили. К тому, кто это сделал, еще другие подбежали, целая драка завязалась. Иду домой и плачу. В нашем подвале тогда военных расселили. Они меня постоянно видели, как я в магазин хожу. И тут один меня рукой манит, спрашивает, что случилось. Я рассказала, он, – Царство ему Небесное! – дал мне тогда кусочек хлеба, который я и принесла домой.

Так и за водой я ходила – это счастье, что к соседям; другим, даже сильно ослабевшим от голода, приходилось ходить далеко, на Неву. Когда мама послала меня к своей сестре Матрене сказать, что папа умер, я почти целый день шла, хотя она жила недалеко от нас, три-четыре остановки. Тетя Мотя, которая потом меня и воспитывала, одинокая была, детей не имела. Супруг ее, раб Божий Сергий, мой крестный, был моряком и еще раньше погиб. Она проработала в больнице им. Ф.Ф. Эрисмана почти 30 лет.

Дохожу до больницы, смотрю: машины идут одна за другой… Я посторонилась, а как за угол завернула, взгляд уперся: площадь, скирды какие-то сложены на ней… Подумала: «Дрова?» А это, оказалось, покойнички! Машины их собирали по городу, а здесь сгружали и складывали друг на друга, на морозе они долго еще потом лежали. Хоронить тогда не было возможности.

Когда я тете Моте про папу сказала, к нам тоже машина приехала, люди в белых халатах зашли в квартиру и на носилках вынесли всех наших покойничков.

Господь помог пережить все это. А люди от голода и несчастий рассудка лишались. Ни воды, ни света, ни дров – ничего уже не оставалось. Мертвый город.

Другого детства мы не знали

– Как закончилась блокада?

– Когда пробили Дорогу жизни, по Ладожскому озеру стали вывозить блокадников: сначала на машинах, потом в поездах. Я обморозилась, без сознания уже в поезде оказалась. В Орехово-Зуеве мама сдала нас, двух покойниц: Ниночку – сестру, она там где-то в братских могилах и похоронена, и меня тогда, как покойницу, в морг определили. А я потом прямо воскресла. У меня обморожение было, на правой ножке пальчики даже ампутировали. И ручки были обморожены, но Господь сохранил.

– Блокада закончилась, но война-то еще продолжалась?

– Да, нас всех, блокадников, на Кубань отправили. Через три месяца, когда я уже чуть подокрепла, приехала в станицу Кавказскую, маму разыскивала. Нашла ее, немножко пожили, опять беда: немцы уже на юг заявились. Предлагали всем ехать в Германию работать, и многих так вывозили – сначала добровольцев, потом невольников. Уже когда наши наступали, фрицы стали хаты поджигать, расстреливать, виселицы устроили. А мы – мама, я, двоюродная сестра Лидочка и бабушка, у которой мы жили, – спаслись тем, что 10 дней просидели в хозяйском погребе, не высовывались, – он далеко был, на огороде, поэтому нас и не нашли. Партизаны потом нас освободили, но еще одно несчастье: началась эпидемия сыпного тифа. Мама заболела и умерла, там ее, за станицей, и похоронили.

Многое Господь еще дал испытать, пережить… Но шла война, у всех было полно бед, и нам все, что происходило, казалось тогда само собой разумеющимся… Другого детства мы не знали. Побыла я и в детдоме – слава Богу, что недолго. Потом, уже в 1944-м году, вернулась в Ленинград, у тети Матрены жила, это мамина сестра. Меня тогда устроили работать в столовой неподалеку от Финляндского вокзала в Ленинграде. Тяжело там было тем, что требовали обвешивать, чтобы эти недовесы директору доставались. Потом, к счастью, меня устроили в Центральный Исторический архив. А до этого – единственное утешение, что недалеко от предыдущей работы Преображенский собор был. Стала я туда после работы заходить помолиться…

«Возьми меня, Господи»

До принятия монашеского пострига

– Как Господь в обитель приводит, к монашеству?

– Надо, чтобы было призвание к монашеству. Кто-то хочет замуж выходить, а другая себя Господу посвятить желает. Здесь, в этом мире, все преходящее, надо позаботиться о вечной жизни. У монахов все же правило с поклонами, послушание в монастыре, – все условия: спасай только душу. Как говорят: одни приходят в монастырь жить, а другие спасаться. У первых все не так: и трапеза не та, и келлия им не подходит, и послушание не такое: «этого не умею», «плохо себя чувствую» или «не моя череда» – и такое можно услышать. А этого монахиня или послушница не должны говорить. Такие не по призванию пришли в обитель. А та, кто знает, зачем пришла в монастырь, – ради спасения свой души, ради Царства Небесного, ради будущей жизни, – может – не может, умеет – не умеет, ее череда – не ее, какая келлия, какая трапеза, – ей все хорошо. Она знает только: «Благословите, помолитесь», – и побежала на послушание. У нее и душа спокойна, и совесть спокойна, и Господь дает утешение и молитву. У таких все: ей, Богу содействующу! – как при постриге говорится. И никаких претензий, – вот эти точно спасающиеся.

Сама я, когда еще была в миру, очень любила проповеди священников в храме. А какие же у нас тогда батюшки были! Сильно их слово воздействовало на душу! Однажды священник на Рождество такое проникновенное слово сказал о том, что все что-то дарят Господу Родившемуся только что… «А мы что принесем?» – спросил он. «Боженька, Господи, что я тебе принесу? Я такая грешница, у меня ничего нет доброго. Я хочу Тебя любить и Тебе хочу себя посвятить. Возьми меня, Господи», – говорю…

Все время, куда ни приду, к Казанской Божией Матери или к святителю Николаю, я всех батюшек просила: «Помолитесь, помолитесь, я так хочу в монастырь!» А они мне отвечали: «Должна быть воля Божия, надо знать ее и благословение на монашество получить». – «От кого, – спрашиваю, – получить благословение?..» Слушала я так проповеди, слушала, а там все про подвижников рассказывали, как они себя Богу посвятили… И мое желание уйти в монастырь становилось все больше и больше. Мне тогда едва 16 исполнилось. Кто же такую отпустит, и кто же такую возьмет?

Тетушка моя и слушать ничего такого не хотела, глубоко верующая была, но все твердила: «Я тебя взяла из детдома не для того, чтобы в монастырь отпустить. Меня похоронишь, потом куда хочешь иди – хочешь замуж, хочешь в монастырь, это уже да будет воля Божия».

«С Богом гряди!»

– Тогда же в России вообще уже не было женских монастырей. Это только какой-то особый Промысл Божий привел в обитель?

– Без Промысла Божьего ничего в жизни не происходит. Ходила я тогда в Никольский храм, где чудотворный образ святителя, я там всегда акафисты помогала петь, вроде у меня голосенок прорезался и слух. Батюшки меня уже знали, и алтарницы тоже знали, что у меня желание в монастырь уйти. Я всех просила помолиться, чтобы как-то смягчилось сердце моей тетушки. Однажды алтарница сказала мне, что надо бы у владыки взять благословение. Ленинградским архиереем тогда был будущий Патриарх Алексий I (Симанский). Она меня так взяла как-то за руку и привела к владыке, потому как он тогда в Никольском соборе жил. Владыка Алексий расспросил меня и дал свое благословение на монастырскую жизнь. Я и его попросила помолиться, чтобы Господь смягчил моей тете Мотеньке сердце, – «Потому что она никак, – говорю, – не хочет отпускать…». – «Да будет воля Божия!» – сказал владыка и благословил меня съездить к старцу высокой духовной жизни, который в Вырицах живет.

Поехала я туда, а там народу столько! Старец болен – никого не принимает… Вышла его келейница, а ей записочки все передавали, у кого какая проблема, а она потом ответ старца сообщала. И вот, она подошла ко мне и спрашивает: «А ты чего?» У меня никакой записочки запасено не было… «Я из Ленинграда… – отвечаю, – и у меня очень серьезный вопрос». Через несколько минут она вдруг возвращается, берет меня за руку и ведет прямо в домик к отцу Серафиму. Те, кто в очереди были, роптать стали, они-то там давно уже, а я вот только приехала, и почему меня провели?..

Захожу, а батюшка Серафим лежал на одре, и так был похож на преподобного Амвросия Оптинского! Знаете, есть такая известная литография, где преподобный лежит на подушке. И вот, я опустилась на коленочки, плачу и ничего сказать не могу… А он и спрашивает: «Ну, что, деточка?» И сам меня стал расспрашивать. Я отвечаю на все вопросы. А про монастырь боюсь даже и заикнуться: «Ну, кто я такая? – думаю. – В монастыре жили такие подвижники, а я кто?» Но батюшка дальше сам беседу ведет, наводящие задавая вопросы, тут уже я и не выдержала: «Батюшка, я так в монастырь хочу!» А он тут же и подхватил: «Вот-вот! Матерь Божия тебя избрала, и ты должна жить в монастыре». И показывает так рукой на фотографию, что на стене у него висела: «Вот твой монастырь». Я вглядываюсь сквозь слезы, и – как солнце: это Пюхтица! И краем сознания уже слышу: «А тетушка твоя пусть ко мне приедет, я с ней поговорю!» – сказал батюшка Серафим. Так меня и благословил: «С Богом гряди. Господь тебя избрал, воля Божия есть. Так Господу угодно и Матери Божией. С Богом гряди!».

«Царица Небесная Сама здесь Хозяйка»

– Матушка Георгия, а тогда же молодежь вообще в монастыри не пускали. Это же вообще еще было время репрессий?

– Про то, что творилось в стране, про лагеря, где людей массами уничтожали именно за веру, конечно, говорили. К моей тете Моте приходили ее подружки. Одна сидит плачет, другая плачет, потому что кого-то взяли, кого-то на Соловки отправили или даже расстреляли. Но для меня это уходило на второй план сознания, у нас много тогда бед было… С 15 лет я стремилась в монастырь, – и всё.

– А в монастыре тогда власти давали спокойно жить? Не преследовали?

– Жизнь сестер в Пюхтице, не сказать, чтобы была легкой. Тогда еще ни рабочих и никакой помощи не было. Сестры все сами делали: и пилили, и кололи дрова, и косили, и стога на лошадках возили – ни машин, ни тракторов, ничего не было. В хлебной стояла огромная квашня, втроем месили. Так же и в просфорной. Руки, как от мороза, краснели – так много приходилось раскатывать тесто. Помимо всех других послушаний, надо было запасти дров в хлебную, в просфорную, в храм, в игуменский корпус, в богадельню, в священнический дом. Сестры на себе все дрова таскали. Да еще от уполномоченного было распоряжение: сдать государству норму – столько-то кубометров дров ежегодно. Потом отец Пимен похлопотал, специально встречался с уполномоченным, просил снять с пюхтицких сестер эту норму. Приехал к нам и после литургии и молебна всем сестрам объявил: «Сестры, хочу вас порадовать, милость Божия да будет с вами! Царица Небесная Сама здесь Хозяйка. Благодарите Царицу Небесную, уполномоченный снял с вас нормы по дровам». Вот такое было чудо.

– Помните, как вы впервые оказались в Пюхтице? Кстати, вот потом вас определили нести послушание на Святой Земле, а ведь Пюхтица тоже переводится с эстонского как «святое место».

– В 1949-м году я приехала в Пюхтицу, и игуменья мать Рафаила (Мигачева), с которой мы однажды еще в Ленинграде виделись, назначила меня своей келейницей. Тогда, в первые годы моего жительства в монастыре, Бог сподобил близко общаться с будущим Патриархом Пименом (Извековым). Он был еще архимандритом, наместником Псково-Печерского монастыря и нашим благочинным. Часто приезжал в Пюхтицу, совершал постриги. Присылал для сестер свою машину, чтобы сестры несколько деньков пожили у печерских святынь, поклонились в пещерах преподобным, службу попели. Брали мы чудотворную Пюхтицкую икону и ехали с певчими. В Псково-Печерском монастыре, конечно, исповедовались, причащались. Какие там старчики были – преподобный Симеон (Желнин), молодой отец Иоанн (Крестьянкин), другие. Мы были так счастливы и благодарны!

«Хочешь быть служанкой в доме Матери Божией?»

– Чем запомнилась жизнь в самой Пюхтицкой обители?

– В Пюхтице я застала еще старых монахинь – тех, которые первыми пришли на Святую гору по благословению отца Иоанна Кронштадтского. Меня поселили в келлии вместе с монахиней Аркадией, она родом была из Кронштадта, духовная дочь отца Иоанна Кронштадтского. Дом ее родителей стоял недалеко от дома, где располагалась квартира батюшки Иоанна, так что даже этот святой подвижник к ним домой заходил, а они – к нему в гости ходили. И по его благословению она совсем молоденькой девушкой пришла в Пюхтицу.

Была еще монахиня Ираида, старшая просфорница, она в 14 лет пришла в монастырь и рассказывала, как сама Пресвятая Богородица ее избрала и прислала в монастырь.

– Видение было?

– Вот, однажды она с родителями приехала на всенощную под Успение, ей всего-то лет 13–14. Вечером всенощная, а потом общая Исповедь была. Владыка из Ревеля приезжал и утром собирался служить литургию прямо на горе, там, где единственная часовенка стояла. И вот, после Исповеди ее уложили спать на телеге, поверх сена. И видит она сон… Вдруг перед ней такая красивая Жена предстала, глаза у Нее необыкновенные. Подходит Она и так ласково-ласково смотрит на нее, и говорит: «Дочь Ирина, ты хочешь быть Моей служанкой и жить в Моем доме?» В миру монахиню Ираиду Ириной звали, она и отвечает: «Хочу!» – «Приходи и живи, и служи». «И эта Прекрасная Госпожа еще ближе ко мне подошла, – рассказывала потом монахиня Ираида, – ручку мне так на голову положила. Я такое блаженство, – говорит, – почувствовала, не передать! И вдруг Она вмиг стала невидима. Это Матерь Божия была…».

Преемство оптинской духовной традиции

– А как вы попали в вильнюсовский монастырь Святой равноапостольной Марии Магдалины?

– К нам тогда в Пюхтицы Валя – будущая пюхтицкая игуменья Варвара (Трофимова) – пришла. Она собиралась в вильнюсовский монастырь поступать, но ее сестра подстроила так, что написала ей якобы от игуменьи Нины (Баташевой) письмо, так что Валя туда не попала, а пришла к нам. Мы так с ней сдружились, прямо душами срослись, – не разлей вода! А потом были как-то в отпуске в Вильнюсе, все тогда и выяснилось. Мы с ней туда, к уже старенькой игуменье Нине, перешли, монашеского опыта набираться. Игуменья Нина в молодости была духовной дочерью старца Амвросия (Гренкова), преподобного Оптинского. Так 12 лет в монастыре мы у нее и пробыли.

– Матушка, простите, что я вас всё про сложности спрашиваю, вы так светло все рассказываете, а хрущевские гонения вас как-то коснулись, нет?

– А как не коснулись, при Хрущеве монастыри стали закрывать, наш женский в Вильнюсе закрыли, нас тогда приютили в мужском Духовом монастыре. Я, как была уже регентом, так и там хором управляла. Мы чередовались с братией: они сегодня поют, мы завтра, а в праздники и воскресные дни наш сестринский хор пел даже вместе с архиерейским. В пещерном храме лежали мощи Виленских мучеников, которые в течение уже более 550 лет остаются нетленными, как у святителя Спиридона или преподобного Александра Свирского, – у них такие же мощи. Я тапочки для вильнюсских мучеников шила и сама вышивала их. На мощах эти тапочки освящали и раздавали в благословение верующим. Так что мы и при хрущевских гонениях не унывали.

Святейшенький

– Матушка Георгия, вы уже рассказали про двух Патриархов, а Святейшего Алексия II вы же тоже еще до его интронизации знали?

– Я помню Святейшего с тех пор, когда он был студентом Ленинградской семинарии. По средам я ходила туда на акафист перед чудотворной иконой Божией Матери «Знамение». Алеша Ридигер всегда стоял на правом клиросе – высокий, стройный, худенький такой – и читал. И учился немножко петь, хотя у него тогда еще не было слуха.

Когда я уже поступила в Пюхтицу, он приезжал к нам, бывало, на несколько дней с родителями. Его папа, священник Михаил, и мама, Елена, были очень духовными людьми. Когда Алеша Ридигер окончил семинарию, первый приход дали ему в Йыхве, это 22 километра от Пюхтиц. Мы ездили к нему. А потом, когда он стал окормлять Никольский приход в Яамах, уже он приезжал к нам. Затем его перевели в Тарту, потом Патриарх Алексий I вызвал его как-то для беседы, хотел узнать: а что это за священник такой – Алексий Ридигер? И после встречи сразу же назначил его в Патриархию, в Москву.

– А вы продолжали общаться после его перевода?

– Да, помню, в начале 1968 года приехал он как-то к нам в Вильнюс, – знакомый-то знакомый, но он тогда уже был Таллиннским владыкой, хотя у нас и потом, когда его уже Патриархом избрали, простые отношения оставались, мы его Святейшеньким называли. А тогда заходит в Духов монастырь Виленским мученикам поклониться… Тогда он и узнал, что женский монастырь закрыли. Пообщался там с игуменьей Ниной, потом пожелал побеседовать с монахиней Варварой и со мною. Мы его тогда про Пюхтицу расспросили, а он нас – про то, какие мы здесь послушания несем. Через три дня игуменье Нине из епархии позвонили и телеграмму прислали, чтобы монахиня Варвара срочно ехала в Москву. Поехала монахиня Варвара в Москву и мне оттуда звонит, говорит, что ее хотят или в Иерусалим, или в Пюхтицу направить.

Перед всеми этими событиями игуменья Нина все время видела кресты – то наяву, то во сне. Она уже не вставала, в звоночек звонила. И когда монахиня Варвара пришла к игуменье и сказала, что ее в Иерусалим хотели назначить, та вдруг снова: «Опять крест видела! Опять крест какой! – и ручкой в воздухе показывает: где, – и поясняет: – Этот крест я не переживу…».

Потом монахиню Варвару снова вызвали в Москву, от Иерусалима она отказалась. Отправили в Пюхтицу. Так владыка Алексий монастырь спасал от закрытия. Там он вручил монахине Варваре посох, и 42 года она была там бессменной игуменьей.

Через месяц игуменья Нина скончалась. Вот про какой крест она говорила. Игуменья Варвара ездила ее хоронить.

– Возрождение Иоанновского монастыря на Карповке – это тоже была будущего Святейшего инициатива?

– Это уже летом в 1988-м году мы с игуменьей Варварой приехали в Москву на торжества по случаю празднования 1000-летия Крещения Руси, а владыка Алексий вдруг пригласил нас к себе на обед и спрашивает: «Хотите ли иметь Пюхтицкое подворье?» – мы онемели, а он достает ключи, кладет на стол: «Матушки, вот Пюхтицкое подворье. На Карповке, монастырь отца Иоанна Кронштадтского».

Тогда об отце Иоанне даже страшно еще было говорить. Мимо монастыря ходили крадучись, тайком разве что кто-то перекреститься мог у окошка, где крест уже тогда выдолблен был. А тут, оказывается, весь монастырь Церкви возвращают! «Матушки, постарайтесь, – говорит, – 1 ноября память преподобного Иоанна Рыльского, пожалуйста, восстановите его храм. Матушки, постарайтесь». Батюшка Иоанн Кронштадтский был назван в честь преподобного Иоанна Рыльского. Все на Синоде уже было решено, и государство на передачу уже согласно было – стараниями будущего Святейшего, такая сила убеждения была у него! Мы сразу, тем же вечером, выехали в Питер, а там и сразу на Карповку поспешили…

Как батюшка Иоанн Кронштадтский за кресты рассчитался

– А что там, в монастыре, было при советской власти?

– Когда мы с игуменьей Варварой туда приехали, там уже только разве что бомжи обитали. Вонь, грязища, крысы, туалеты переливаются, бутылки и окурки кругом, – мерзость запустения. Окна выбиты. Птицы в храмах летают. Там, где усыпальница батюшки Иоанна, школу ДОСААФ до этого устраивали. Мы оттуда потом одних только противогазов под полсотни штук вынесли, а еще всюду сломанные парты, скамейки, обломки какие-то, мусор всякий. Хлама и грязи столько, что и невозможно зайти было… Но с помощью сестер мы все это разгребли. Храм Святого Иоанна Рыльского за две недели к ноябрю успели восстановить! Нам и временный иконостас за этот срок даже написали!

А вот с усыпальницей такая история произошла. Там, где снаружи, на улице, на стене был выдолблен крест, внутри около этого места постелили мы коврик, поставили лампадку, цветы живые, фотографию батюшки Иоанна в рамочке поместили, – он тогда еще не прославлен был. Думали, там он мощами лежит. Но когда все вынесли, сняли с грязного пола доски, то увидели вдруг забетонированное место…

– Почему забетонированное?

– А вот это уже потом открылось. После революции, когда монастырь весь разорили, а сестер многих арестовали да сослали, собиралась, оказывается, специальная комиссия, хотели надругаться над святыми мощами батюшки Иоанна. Нам об этом рассказала Полина Васильевна Малиновская, она жила напротив Иоанновского монастыря на Карповке. Лет за пять до передачи подворья Пюхтице она приехала к нам в монастырь. Сама она была уже совсем старенькой. Мы с игуменьей Варварой ее приняли. Она переживала, что скоро умрет, а ей надо еще «успеть важную подробность рассказать». Так и сказала, но очень волновалась. Просила только «не предавать ее» – как же тогда люди боялись даже просто упоминать имя батюшки Иоанна! Выяснилось, что ее очень близкий знакомый участвовал в той комиссии. Когда они спустились в усыпальницу и начали вскрывать могилу, один из кощунников тут же упал замертво, а другой там же рассудка лишился. Тогда все забетонировали, закрыли и ушли.

– Так и хочется добавить: и больше не возвращались!

– Я потом Святейшему это рассказывала. Он через несколько дней, как обрели истинное место захоронения батюшки Иоанна, приехал в Санкт-Петербург, спустился в усыпальницу и очень удивился, что могила не там, где с улицы крестик… На этом месте теперь и стоит новая рака, которую после революции снесли.

– Были ли у вас при служении там, на Карповке, какие-то явные свидетельства помощи батюшки Иоанна?

– Конечно! Однажды он вообще очень-очень явно помог… После его прославления, помню, стали мы восстанавливать собор 12 апостолов, что на третьем этаже монастыря. Тоже оттуда много всякого хлама повыгребли, – прямо машинами вывозили! Крышу надо перекрывать, текла она. А как дошло дело до куполов – стали их медью обивать. Я тогда кресты заказала. Один, второй позолотили, третий, четвертый крест… А как поднимать их стали, рабочие мне и говорят: «Пора бы уже рассчитаться…». Умоляю их подождать, потому как не было тогда необходимой суммы… Что только появлялось из средств, сразу же им отдавала. Да вот они опять спрашивают… Стала я ходить в усыпальницу и батюшке то и дело молиться: «Пошли денег, помоги». И вдруг приезжает мужчина из Ростова-на-Дону, дает мне конвертик, а там оказалось именно столько, сколько я должна рабочим! Вот какое чудо было!

– Да, те, кто восстанавливают храмы, монастыри, постоянно про такие чудеса рассказывают. Слава Богу!

– А как стали восстанавливать покои дорогого батюшки Иоанна, где он жил, – как же Святейший тогда радовался! Прямо нарадоваться не мог, что монастырь возрождается, вот уже и богослужебная жизнь была у нас налажена, – он просто ликовал! Однажды вечером позвонил мне и спрашивает: «Как идут дела?» – «Ваше Святейшество, батюшкины покои почти готовы, – отчитываюсь, – паркет положили, лаком покрыли… Карнизы повесили, шторы… Вас теперь будем уже встречать в батюшкиных покоях». – «Спаси, Господи, мать Георгия, вас за те труды, которые вы здесь понесли, – сказал он так чинно своим бархатным голосом. – А теперь вам надо потрудиться в Иерусалиме, в Горненском монастыре».

У меня и трубка чуть из рук не упала…

Пророчества отца Николая Гурьянова

 

– Вам же еще батюшка Николай Гурьянов Иерусалим пророчил?

– Да, иногда при мне неожиданно начинал петь: «Иерусалим, Иерусалим…». А однажды игуменья Варвара послала меня показывать ему в Пюхтице наш «иерусалимский корпус», где сестер готовили к послушанию в Горненском монастыре, мастерские там у нас были оборудованы… Я шла впереди и открывала одну келлию за другой, иду-открываю-открываю… А кто-то из сестер, оказывается, посетовал батюшке: «Как же мы там будем жить-то без игуменьи?!» А он идет у меня за спиной и на меня показывает: «Что ты говоришь, там пюхтицкая игуменья», – и на меня все показывает… Мне это потом уже сестры рассказывали. И даже добавил, пояснил «для непонятливых», как сказали: «Пюхтицкая игуменья Георгиюшка».

– А как вы с отцом Николаем познакомились?

– Когда в 1955-м году мы с будущей игуменьей Варварой приехали в Вильнюс, отец Николай еще тогда там жил. У него был приход при храме в честь Святителя Николая. И, когда праздновали память святителя или другие какие церковные праздники, он приходил к игуменье Нине и начинал просить: «Матушка, благословите мне Георгиюшку – службу пропеть». Матушка меня и отпускала к нему на приход. Необыкновенный уже тогда батюшка был, духовный, но мы еще не совсем по тем временам понимали это. Игуменья Нина всегда с ним по всем вопросам советовалась. Насколько сама была умудренная, а его обо всем спрашивала, слушала. А потом, когда мы с монахиней Варварой (Трофимовой) вернулись в Пюхтицу в 1968-м году, отец Николай уже на остров Залит переехал, там тоже в Никольском храме служил. А ныне там на кладбище и его косточки лежат.

А как с нами еще на земле был, с острова он и сам к нам в Пюхтицу приезжал. Да еще потом игуменья Варвара, как что надо было сделать в монастыре, так и отправляла меня: «Матушка Георгия, съезди к отцу Николаю: есть воля Божия или нет?» Когда кого-нибудь постричь в монашество надо было или еще что-нибудь такое важное предпринять. Я и отправлялась к нему за советом да благословением. Как что он скажет, так прямо игуменье слово в слово приеду и передам: матушка, батюшка вот так сказал: это благословил, это не благословил, – и так мы по его благословению все и делали, и все было хорошо.

А один раз приехала, чайку попили, а он: «Георгиюшка, пойдем в храм, помолимся». У него там чтимая икона Матери Божией Смоленская была, приложились. Потом на улицу вышли, на кладбище пошли, у него там мама похоронена. «Покрести, – говорит, – мою маму». – «Батюшка, да что вы?!!» – «Покрести-покрести», – я за святое послушание и покрестила…

Потом в храм пришли, опять к иконочкам приложились, он меня за руку берет и в алтарь вдруг ведет… «Зачем, – думаю, – в алтарь? Господи, помилуй». Я так удивилась. C таким трепетом вхожу. А меня потом и в храме Гроба Господня в алтарь вводили. А тогда вот он вошел, перед престолом поклон сделал, я у диаконской двери стою, тоже земной поклон, он второй – я тоже, и третий. А на третий мне не встать почему-то… Не могу понять: почему? Пытаюсь, а не получается. А это он, оказывается, положил мне на спину-то крест – большой такой, металлический, тяжелый-тяжелый. Мне и не встать поэтому. Удивительно, что я креста тогда не чувствовала, а встать не могла, потому и не понимала: что же происходит?! А потом батюшка сам поднял крест и меня приподнимает… «Георгиюшка, – воодушевляет, – это твой крест! Это твой крест игуменский, иерусалимский. Неси, неси, Господь поможет!»

А до этого, еще когда я на Карповке трудилась, раз конверт мне батюшка Николай через людей передал, смотрю – на нем написано: «Игуменье Георгии», а я же всего лишь старшей сестрой там была. А он не «матушке» даже подписал, а «игуменье»… Почерк узнаю… Открываю конверт, а там только – маленький старенький крестик. И больше ничего, никакого послания… Через некоторое время еще конверт приходит. А там – несколько тысяч рублей. Потом уже я поняла, что это были деньги на дорогу в Иерусалим. Ровно 3 тысячи, именно такая сумма и потребовалась. Вскоре, уже через несколько месяцев, я и узнаю о назначении, а батюшке все это ранее было открыто.

«Где-то любовью покрыть»

– Одно из доказательств действия через Священноначалие воли Божией…

– Как я ни отговаривала тогда Святейшего, а он: «Мать Георгия, на сегодняшний день у меня только одна кандидатура – ваша. Пробудете в Горнем столько, сколько сможете. Подготовите там себе замену». А я ему все перечисляю: может, кого другую… «У меня характер не тот, – все сомневаюсь. – Там надо такую, как игуменья Варвара… Она строгая: и стукнет, и крикнет, а я так не могу». – «Ничего, – Патриарх отвечает, – руководите как сможете. Где-то надо любовью покрыть, где-то промолчать». И снова повторил: «Где-то любовью покрыть»… И тут же: « Ваше посвящение состоится в Елоховском соборе в Москве, 24 марта, а через три дня мы вылетаем на Святую Землю».

За несколько недель до отъезда в Иерусалим я еще по поручению Святейшего побывала в Псково-Печерском монастыре. А оттуда чудом удалось и к батюшке Николаю еще перенестись, буквально по воздуху. Вот это было настоящее чудо. Зима, помню, мороз, на озере уже льдины, и к острову на лодке не подплыть. Что же делать? Так с батюшкой проститься хотелось. Помню, мои сетования выслушал отец Варнава (Баскаков), исполнявший тогда послушание эконома Псково-Печерского монастыря, испросил благословения отлучиться на несколько минуток… А вернулся уже с радостной вестью! Он, оказывается, сбегал позвонил в летную воинскую часть! И вот, сообщает, что нас, семерых из монастыря (пока бежал через двор, он уже собрал компанию) доставят на остров военным вертолетом! Братия с военными просто по-братски жили, очень теплые у них, помню, отношения завязались. И вот, уже вскоре взлетаем, в воздухе побыли совсем недолго, а во время приземления гляжу в иллюминатор, как батюшка стоит на паперти и уже рукою нам приветливо так машет. Он же все заранее всегда знал! И как подплываешь в иной раз по теплу на лодке, уже бежал по берегу к причалу – встречал. И сейчас вот встретились, а у меня – слезы. «Мне Святейший сказал: ‟Матушка, ваша миссия будет – принимать паломников, надо Горний поднимать, ремонтировать, восстанавливать”, – плачу, прошу: Батюшка по-мо-ли-тесь». А он мне: «Георгиюшка! Какая же ты счастливая! Ты же к своему Георгию едешь! Да какая ж ты счастливая!» Георгий Победоносец на Святой Земле очень почитаем, тут, в Лидде, его мощи.

Я еще отцу Николаю сказала, что жаловалась Святейшему: «Святейшенький, я не смогу… Вы же знаете мой слабый характер, я не смогу. Тяжело, тем более 5 лет там не было игуменьи, то одну старшую поставят, то другую, а надо еще подчиняться начальнику Миссии, конфликты какие-то возникали…». Так Святейший благословил: «Сколько сможете, сколько сможете». А тут еще и батюшке призналась: «Мне же там еще и ‟дипломатом” надо быть. Боюсь, для этого моего ума не хватит…». – «Не бойся, Георгиюшка, – он все одно: – и ума, и здоровья – всего у тебя хватит, – обнадеживает. – С Богом, с Богом гряди! Справишься-справишься!» – подбадривает. «Батюшка, ничего не знаю, как я там буду?» – «Справишься-справишься». – «Святейший сказал, сколько смогу: 3, 4, 5, 10 лет…» – «А я хочу, чтобы ты там и померла!» – «…».

«Ну, – думаю, – утешил батюшка…». Так вот, уже десятилетия прошли. Сколько еще Боженька даст?

Всё от Бога

– Матушка Георгия, в чем заключается монашеское крестоношение? Как бы вы это определили?

– Жизнь каждого человека преисполнена своих скорбей, а монаху особенно нужно нести свой крест. Иноческий, игуменский – каждому свой крест, и его надо достойно нести. За святое послушание. Послушание в монастыре выше поста и молитвы. Куда бы ни отправили, что бы ни благословили, – один ответ: «Матушка, благословите!» – «С Богом». Послушание – и всё. У всех разные кресты: кто-то несет такое послушание, что ему не под силу, или ему знаний для этого послушания не хватает, – все равно за святое послушание надо делать, трудиться. Кто-то, может быть, не знает, как читать или как на клиросе петь, а чтецов да певчих нет, и вот игуменья кого-то благословляет, и тут же: «Матушка, я никогда не пела, не умею, не знаю…». А раз игуменья благословляет, то за святое послушание идите на клирос и пойте, а Господь потом и слух дает, и голосенок появляется, и так поют. Господь все дает за святое послушание.

– Раньше детей с детства в послушании воспитывали, а сейчас по-всякому бывает. Иногда для них сейчас уже смартфон важнее, чем слово родителей…

– Непослушание началось с Адама и Евы. Но если бы они только покаялись бы сразу, а они друг на друга начали указывать: «Эта мне дала яблоко…», «А мне тот-то».

– Только сейчас подумалось, что сама структура этой коммуникации уже предполагает отделенность людей от Бога, – Его заповеди они не учитывают, – и включенность в контакт с диаволом…

– И такое часто в жизни человеческой бывает.

– Если никто ни в чем не виноват, то виновен Бог, – Господь за всех наc распялся на Кресте.

– А всего-то навсего – попросили бы прощения. Господь кого только ни прощал. Мы же знаем это из Евангелия: и разбойника, который с Ним был распят, и того простил: «Сегодня же, – сказал ему, – со Мною будеши в раю» (см. Лк. 23: 43). Господь взошел на Голгофу, чтобы этот наш первородный грех искупить, пострадал за нас. Поэтому в монастыре и установлено: послушание выше поста и молитвы. Можешь – не можешь, умеешь – не умеешь, твоя череда – не твоя, одно слово – «благословите» – и иди на послушание.

Когда я в Пюхтицу только поступила, мне и игуменья, и старшие сестры говорили: «Только послушание! Безропотно. Куда бы ни оправили: на скотный двор ли, за лошадками, коровками ухаживать…». Мы тогда сами и пахали, и бороновали. Ни рабочих, ни трудников тогда в монастырях не было. Я пришла в монастырь в 17 лет, городская, никогда лошадкой не управляла, не пахала, не бороновала. Но за святое послушание берешься за все. Знали, что у меня голосенок есть, – меня сразу на клирос поставили. Сопрано у меня было. Потом за святое послушание и регентовала. Зависть у некоторых сестер была: вот, только что новенькая приехала, недавно живет, и ее сразу поставили хором управлять, мы дольше живем в монастыре, а нас не ставили. А ведь какой талант кому Господь дает. Всё от Бога. И крест от Бога. И все надо понести, потерпеть…

Как сестры молились, и Пресвятая Богородица их в эпидемию уберегла

– Известно еще дореволюционное предание Горненской обители об избавлении от эпидемии. Можете рассказать?

– Это предание связано с заступлением Божией Матери от Ее чудотворной иконы Казанской, этот образ у нас сейчас находится в деревянном резном киоте перед правым клиросом. История этой иконы связана с великим чудом, произошедшем в нашем Горнем монастыре в 1916-м году. Сестры в тот год стали вдруг болеть. И сразу же следовала смерть: одна заболела – умерла, вторая, третья, четвертая… Началась эпидемия холеры. Несколько сестер умерли прямо в один день. У нас даже имеется обособленное «холерное» кладбище, где покоятся те, кто умерли тогда от этой страшной болезни. И вот, все тогда в обители стали скорбеть, такое смятение всех объяло, что просто взмолились ко Пресвятой Богородице, прося о помощи. Храм в обители освящен в честь Казанской иконы Божией Матери, сестры и стали читать акафист Ее Казанской иконе. Один, второй, третий, четвертый – прочитали так подряд 12 акафистов, и внезапно при чтении 12-го акафиста происходит чудо: висевшая на стене икона сошла со стены и сама обошла храм.

А сестры услышали голос, заверивший их, что все беды в монастыре прекратятся, и все тут будут защищены от эпидемии. И с тех пор эта напасть действительно отошла от всех здесь подвизающихся. Так что теперь во все праздники, посвященные Казанской иконе Божией Матери, мы во время всенощной, после первого часа, начинаем читать 12 акафистов. В благодарение Заступнице за то, что Она избавила сестер Горнего от смертельной болезни. В нашем монастыре с особой торжественностью отмечаются праздники в честь Казанской иконы. Сестры несут большие молитвенные труды. И просто ощущают присутствие благодати Божией, исцеляющей, оберегающей их, – исходящей от этой иконы. Божия Матерь и мне вспомоществует нести мое послушание. А к послушанию нас с самых первых шагов в обители приучали.

Помню, при самом еще поступлении в Пюхтицу, 17-летней девчонкой, я жила в одной келлии с монахиней Аркадией, духовной дочерью отца Иоанна Кронштадтского, которая была родом из Кронштадта. Я уже говорила, их дом был неподалеку от батюшкиного, так что они в гости друг к другу ходили. Она тоже совсем молоденькой, еще младше, чем я, пришла в монастырь. Так вот, она сама слышала, как батюшка говорил: «Три шага до Царства Небесного. Сестры, только несите безропотно послушание». И вот это нам, новеньким сестрам, старшие сестры передавали, наставляли нас так, чтобы только лишь одно слово и знали: «Благословите!» – можешь – не можешь, Господь все управит, Божия Матерь поможет. В Царство Божие святое послушание приведет.

Живите Пасхой

– Матушка Георгия, а могли бы вы рассказать о встрече Пасхи на Святой Земле? Все-таки именно в Иерусалиме Господь всему миру являет одно из главных чудес, подтверждающих истину православной веры.

– Милостью Божией, мы из года в год встречаем здесь Пасху. Слава Тебе, Господи, за великую милость Твою и за то, что нас сподобляешь опять и опять получать Благодатный огонь. Конечно, напряжение всегда очень большое, паломников и туристов уйма. Все, конечно, волнуются: как попадем, как пройдем, кто где будет стоять? Раньше сестры вечером в Великую Субботу, после Погребения, оставались у Гроба Господню. Там и ночевали, молились, даже кто-то в алтаре, – сама я четырежды в алтаре стояла. Два раза даже было такое, что меня провели через царские врата в алтарь. Я чувствовала страх и трепет, а меня взяли за руку и повели, – я не знаю, может быть, у греков традиции другие. Но потом уже на Гробе Господнем никого на ночь не оставляли, после Погребения все покидали храм Гроба Господня.

И не каждый год из монастыря все же все могли попасть к Кувуклии, так как у нас очень много в это время бывает паломников. Как новые сестры к нам поступали, так мы старались их в первую очередь, тех, кто не был еще на Пасху у Гроба Господня, в списки вписать – потому как, когда идем на Пасху ко Гробу, там по спискам всех проверяют. Но бывало, и часто, что милостью Божией сестры все проходили, несмотря на то, что паломников собирались просто тысячи. Иногда бывает толкотня, давка, шумно, а порою и чинно все проходит, – каждый год по-разному. Но арабы всегда друг на друге сидят, разъезжают, бьют в свои барабаны, бубны, орут пронзительно: «Наша вера правая, наша вера православная!» Они начинающие. Потом – с крестным ходом идет греческое духовенство, Блаженнейший. Вокруг Кувуклии они так три раза с хоругвями обходят, потом Блаженнейший разоблачается. И снимают кустодию – это печать, которой запечатан Гроб Господень. Блаженнейший входит туда, в Кувуклию. Там армяне присутствуют, смотрят за всем. Порою долго ждем Схождения Благодатного огня, прямо часами все стоят, молятся в напряжении таком… А то и за 5 минут, бывает, Благодать Божия сходит! Только все утихомирятся, глядь – все засверкало вокруг! Вот ведь милость Божья – смотрим, а уже и Блаженнейший выходит с Благодатным огнем! А там уже свечи молниеносно по всему храму со всполохами светлого, такого мягкого Огня потекли… «Христос Воскресе!» – раздается! Все обнимаются, целуются. Такая радость, милость Божья… Господь воскрес, победил смерть, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!

Схождение Благодатного огня – это вообще одно из первых моих сильнейших, конечно, впечатлений на Святой Земле: когда мы сюда только приехали со Святейшим в 1991-м году, меня только поставили в игуменьи, скоро была Пасха. Снисходит Благодатный огонь. Такое не забывается, помню, – как сейчас перед глазами: эти белые всполохи, молнии, такое ощущение, что сильная гроза, гром… Над Кувуклией какое-то облако образовалось… Стоишь, смотришь на все это во все глаза… Вот тут-то вера и у тех, кто едва только пришел в Церковь да поехал в Иерусалим, знаете, как укрепляется! Тут же, помню, бьют в колокол, и выходит Блаженнейший с этими полыхающими пучками свечей. Вот чудо чудное!

Желаю всем спасения, духовной радости, помощи Божией, здоровья. Храните веру чистую, православную, со всеми старайтесь быть в мире, почаще причащайтесь, сейчас нужно как можно чаще причащаться, молитесь, и Господь поможет всем.

С игуменьей Георгией (Щукиной) беседовала Ольга Орлова
Ноябрь 2021
Православие.ru