Митрополит Вениамин (Федченков). Революция

Начну с того, чем кончил конец главы: «О монашестве – не помнилось»… В самом деле… Произошло событие, небывалое в истории России: не только низвергли царя и богатых, но и веру в Бога! Ведь во всем мiре нет более ни одного государства, чтобы отказались от всякой веры. Впервые во всемiрной истории целое государство объявило себя безбожным, стало преследовать верующих, уничтожало храмы, монастыри; духовенство ссылалось. В Святой Руси, как прежде называли Россию иностранцы, открыто преподавалось в школах безбожие; религия объявлена контрреволюцией; люди боялись объявить себя верующими.

Что же мы, верующие? Куда девалось наше монашество? Что думал я, монах? Очень, очень мало думали мы.

Увы! Я почти ничего не думал! И кажется, не думали и другие… Были единицы отдельных людей, которые терпели до смерти. Но их было немного…

Вспоминаю несколько фактов. Накануне самой революции (под второе марта) приходит ко мне дьякон, отец бывшего семинариста Миши, который из патриотических побуждений пошел из четвертого класса семинарии на войну… Прекрасный юноша! Отец со слезами передает мне слова Миши, что завтра будет революция в городе^[1]: что же ему делать? Он готов умереть!

— Скажите ему, — говорю отцу, — пусть против ничего не делает. Уже не остановить!

Печальный отец ушел…

На другой день ранним утром я решил сходить в собор к обедне: кто знает, что может случиться? Иду… Как нарочно, по земле крутит поземка, точно злая предвестница. Вошел в храм; народу три-четыре человека и я…После обедни я зашел к отцу духовнику, в архиерейский дом, чтобы исповедоваться…Часов около восьми на улицах стали появляться маленькие толпы. Это началась – революция: через несколько минут мы видим уже густую массу народа, впереди которой идет губернатор Б. Его ведут в городскую Управу, где уже был центр вождей. Предполагалось, что там «что-нибудь» сделают… Но толпа не позволила. Его ведут обратно к губернаторскому дому, рядом с которым была гауптвахта. Хотели было спасти его, заключив туда; но и это не удалось… Духовенство собралось во второй этаж, откуда было видней. На углу на тумбу взбирается один из «вождей», Ч.В., и обращается к толпе с речью. По-видимому, хочет защитить губернатора. Но стоявший рядом солдат бьет его прикладом по лицу; он, окровавленный, падает на землю. На туже тумбу влезает военный, полковник П., и что-то говорит… Тот же солдат сбивает его…Это видим все мы…

Вдруг мне приходит мысль: «Пойди и ты! Может быть, тебя послушают, как духовного?» Но не пошел, потому что другая мысль говорила: «Ну, и тебе будет то же самое». – «Ну и пусть: по крайней мере постараюсь защитить брата». Увы! Не нашлось мужества…А теперь мне припоминается из святого Исаака Сирина: если бы пришлось и несколько раз умереть за брата своего, то истинный христианин сделал бы это с любовью!

А в этот момент был убит губернатор… Рассказывали после (сами-то мы не видели: это было за углом), будто его задержали там. И, говорят, он спросил толпу: «Что я вам сделал плохого?» А одна женщина ответила ему: « А что ты хорошего сделал нам?» В это время какой-то человек выстрелил в висок ему, и он упал замертво. Толпа из-за угла вытащила его на улицу (против собора), сняла с него шинель, набросила ее , красной подкладкой вверх, на невысокое дерево; и я видел из окна, как одна женщина проплясала по телу его… Потом все стали расходиться… Улица опустела…Видимо, страшно стало от убийства.

Я позабыл сказать, что губернатор, когда толпа была уже близко к его дворцу, вызвал к телефону епископа А. и сказал ему: «Мне осталось жить не больше четверти часа. Исповедуйте меня по телефону». И тот исповедовал его… Это, вероятно, единственный раз в истории Церкви… Вечером он, вместе с духовником его, отцом К-ким взяли тело с дороги и где-то похоронили… Не знаю… Духовник его, К-кий, был, кажется, внуком отцу Матвею Ржевскому, духовнику Н. В.Гоголя.

В тот ли или на другой день был убит (выброшен с окна крыши) офицер за то, что он потребовал от проходившего солдата отдать обычную честь.

В ближайшие дни собрались все педагоги города приветствовать революцию. Поставили на голосование заготовленную резолюцию и спросили: все ли согласны? Я, единственный, встал и заявил, что воздержусь. Так и было послано в Петроград: «За исключением ректора семинарии».

Потом было двукратное собрание городского духовенства для обсуждения того же вопроса о приветствии революции; на первый раз — это отклонено; на второй раз согласились, боясь, что их могут объявить в контрреволюции… Да, тяжелое было время… В этот период вышло постановление, что педагоги не назначаются, а выбираются корпорацией. И преподаватели снова остановились на мне. И потому я должен был возвратиться из Твери в Крым. А это должно будет иметь целый ряд последствий.

Но для чего все это я пишу здесь?

Совсем не для того, чтобы показать то или иное свое участие в революции; и не для того, чтобы осуждать ее, а только для того, чтобы показать, какое было к этому времени отношение нашей Церкви. В частности, как отнесся к нему я как монах? А все вышенаписанное о революции – понадобилось, как яркая картина жизни, в которой оказалась Церковь: какой курс взяла она? Повторяю: ведь события были чрезвычайные!

Так могу формулировать это – теперь. Церковь, по-моему, не осознавала себя… Вот как я понимаю это теперь, сорок лет спустя.

Правда одни (немногие) пошли открыто против революции – и кончили свою жизнь в борьбе против нее, так или иначе. Другие убежали за границу; и умерли там – противниками ее. Многие уверены были, что они делали святое дело борьбы.

Но так ли это?

Вот здесь-то и вопрос!

Казалось, что мы — хороши, правы! Особенно справедливыми считали себя те, которые убежали за границу и продолжают еще доселе вести борьбу там против советской власти… И думаю, что они искренни. Другие «приспособились» к советской власти и пошли на услугу ее: я разумею обновленчество, которое началось еще до революции (как мы видели, смотри главу «Труд и молитва»). И одно время оно было весьма сильно. Иные из них тоже считали себя не только правыми исторически, но и искренними, как и противники их. Третьи – заняли «народную» позицию и пошли с советской властью вместе, особенно во время войны. И я, будучи за границей, стал на такую же позицию; и сам не сознавал, что и это далеко еще до истины…

Все мы не сознавали самого главного: за что Промысл Божий попустил нам такие страшные времена?

И только после возвращения моего на родину (в 1948 году) это стало постепенно выясняться передо мною… Это я и считаю сейчас нужным выяснить… Может быть, и теперь я еще не понимаю все планы Божии, но, кажется, я стал понимать религиозно глубже.

Начну из далека, со времен преподобного Серафима Саровского, последнего нашего святого… Он своего рода – пророк, данный нашим временам. В своей беседе с Н. А. Мотовиловым о «Цели христианской жизни» он говорит, между прочим, следующее (а это было около 1830 года):

«Мы в настоящее время, — по нашей, почти всеобщей, холодности к вере в Господа нашего Иисуса Христа и по невнимательности нашей к действиям Его Божественного о нас Промысла и к вере в общение человека с Богом, — до того дощли, что, можно сказать, почти вовсе удалились от христианской жизни». «Очень уж мы стали невнимательны к делу нашего спасения». «А все потому; что не ищем благодати Божией: по гордости ума нашего, не допускаем ей вселиться в души наши и потому не имеем истинного просвещения от Господа, посылаемого в сердца людей». «И в день Пятидесятницы торжественно ниспослал Он им Духа Святого». «И вот…подается она нам, всем верным Христовым, в таинстве Святого Крещения». « И если бы мы не грешили никогда после крещения нашего, то вовеки пребыли бы святыми угодниками Божиими. Но в том-то и беда, что… мы лишаемся благодати Всесвятого Духа Божиего» ( «Откровение о цели христианской жизни»).

Вот уже когда ослабело христианство наше в существе своем, то есть благодатной жизни Святым Духом. И думается нам, что отец Серафим зрел это и в монастырской жизни: монах исполнял богослужебный устав, соблюдал посты, исполнял послушания, расширял постройки — и этим удовлетворялся. Поэтому батюшка не велел дивеевским сестрам подражать Саровскому уставу жизни; а, сократив службу и кратко помолившись, идти на работы, творя молитву Иисусову непрестанно. «И уверяю вас, — говорил он им, — спасетесь!»

А другие монастыри уже и уставов не исполняли… А иные… еще более ослабели… Между тем монашество, говорит святой Иоанн Лествичник, есть ангельское житие; ангелы – свет монахов; а монахи – свет мiрянам. Так ли стало в наше время?..Не будем говорить об этом… Посмотрим на себя: таковы ли мы? Таков ли я? Таковы ли другие? Не станем говорит о нашем интеллигентном обществе!

Стали ли светом наши духовные школы? А профессора? Ученые? Кое-где светлелись звездочки, но в общем там были неверующие. Если же кто выделялся из них, то это было редкое исключение. Гоголь, Жуковский, Достоевский ( да и то переживавший безбожие, и только в «Мертвом доме» каторжником возвратившийся к вере), Пирогов, Менделеев; а из монастырей – Оптина, Зосимова пустынь… Все это – капли в море… Недаром отец Иоанн Кронштадтский, родившийся в 1829 году и ставший пастырем в 1855 году, уже про свое время с великой скорбью говорил, что дело – плохо; а к концу своей жизни (умер в 1908 году) предупреждал о более худых временах, даже – о конце мiра… Конечно, никто этого не знает, по слову Христову: о дне же том, или часе, никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын (по человечеству), но только Отец (Мк.13:32). Но приближение этого времени можно усматривать: от смоковницы возьмите подобие: когда ветви ее становятся уже мягки и пускают листья, то знаете, что близко лето. Так и вы, когда увидите то сбывающимся, то знайте, что близко, при дверях (Мк.13: 28-29). Будьте готовы (Мф. 24: 44).

Все это я говорю потому, чтобы мы понимали времена и сроки (Деян.1:7). Хотя и не наше дело высчитывать годы и дни их.

Для чего же я пишу это? Совсем не для того, чтобы ставить это в упрек другим, а для того, чтобы предупреждать нас самих, — как и Господь предупреждал Своих учеников и последователей: смотрите, бодрствуйте, молитесь, чтобы, когда придет Господь, не нашел вас спящими. А что вам говорю, говорю всем: бодрствуйте! (Мк. 13: 33, 36-37). Ибо, как во дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег… так будет и в пришествие Сына Человеческого (Мф. 24:38-39). Смотрите за собою (Мк. 13:9).

Что же мы? Когда началось все это, смотрели ли мы «за собою»? Увы! нет и нет! Во всяком случае, я не смотрел «за собою»… Правда, быстро распространились слухи о конце мiра; образовались даже группы ожидателей последних времен; секты адвентистов в Западной Европе образовались уже в конце XIX столетия, а потом перешли и к нам, в Россию; я знал их еще в начале XX века и бывал на их собраниях. Но все эти группы до настоящих дней говорили преимущественно о других, а не о себе. « Вот, те – плохи, а не мы». Сказано же: смотрите « за собою». Что же? Увидели ли мы свои грехи? Наступило ли покаяние – в глубоком и широком смысле этого слова? Понял ли лично я сам это? Увы, нет! Не в том дело, приходят ли последние времена или нет; а в том, чтобы мы-то каялись… Насколько я усматриваю, — нет!

Вот как я теперь расцениваю дух Церкви… А тогда и этого не видел… А вижу ли я теперь, — увидим дальше…

Митрополит Вениамин (Федченков)
Из книги «Письма о монашестве. Божьи люди». – М.: Правило веры, 2016
Сайт «Ветрово»