Авва Памво послал ученика своего в город Александрию продать рукоделие. Во время шестнадцатидневного пребывания в городе, как сам говорил нам сей ученик, рукоделие продал он в нарфике церковном, в храме святого Марка, видел последование служб православной церкви и заучил тропари. Когда он возвратился, старец спросил его: вижу, сын мой, что ты смущен. Не случилось ли с тобою какого искушения в городе? Брат ответил: поистине, авва, в нерадении иждиваем мы дни свои в пустыне сей, ибо не поем ни канонов, ни тропарей. Когда был я в Александрии, видел там, как поют чины церковные, и стал сильно скорбеть, почему и мы не поем канонов и тропарей?
Старец сказал ему: увы нам, сын мой, что приблизились дни, в кои монахи оставят твердую пищу, изреченную Духом Святым, и изберут себе последования с песньми и по гласам. Какое сокрушение, какие слезы родятся от тропарей? Какое сокрушение монаху, когда он стоит в церкви или в келлии и возвышает глас свой, как вол? Ибо когда мы предстоим Богу, то должны стоять с великим сокрушением, а не с мечтанием и рассеением. Монахи вышли в пустыню сию не для того, чтоб, предстоя Богу, величаться гласами, петь в такт песни и сочетать напевы, махать руками и шаркать ногами. Мы должны в великом страхе и трепете, со слезами и воздыханиями, благоговейным, благосокрушенным и тихосмиренным гласом приносить молитвы Богу. Уверяю тебя, сын мой, что придут дни, когда христиане попортят книги святых Апостолов и богодохновенных пророков, изгладят священные писания и напишут тропари, и по подражанию эллинскому изольется ум их в тропарях и речах эллинских. Потому-то отцы наши приказали, чтоб каллиграфы, находящиеся в пустыне сей, не писали житий и слов отеческих на пергаменте, но на бумаге, ибо грядущий род вычистит настоящие жития святых отцов и напишет их по своей воле.
Тогда брат спросил его: итак, что же? Неужели так изменятся нравы и предания христиан и не будет иереев в церкви?
Старец ответил: в те времена иссякнет любы многих и будет скорбь немалая: набеги языков, движения народов, непостоянство в царях, бесчиние во властях, роскошь в иереех, нерадение в монахах; игумены будут небрежны о спасении своем и своего стада; все будут поспешны на трапезы и ленивы на молитвы, скоры на клеветы и искусны осуждать; тогда не будут ни подражать житиям и словам старцев, ни даже слушать о них, пустословя, что, если б они были во дни их, подвизались бы и они подобно им. Епископы в те времена будут стыдиться лица сильных, судить на дарах, не будут защищать бедных на суде, будут обижать вдов и утеснять сирот, а в народ войдут неверие, разврат, ненависть, вражда, зависть, тяжбы, воровство, неистовство, пьянство, блуд, прелюбодеение, убийство, хищение.
Брат сказал: итак, что же должно будет делать в те времена и годы?
Старец ответил: во дни те спасет свою душу спасаяйся и велий наречется в царствии небесном.
Из «Древнего патерика»
Перевод святителя Феофана Затворника
Сайт «Ветрово»
Только одно не поняла — гласы — это плохо? И тропари и кондаки? Это как? Разве Роман Сладкопевец не был автором их по благодати Божией?
Наверное , имеется ввиду , что сокрушение о грехах , подвиг уединения и глубокой умной молитвы преимущественнее , чем тропари и кондаки . А пение только настраивает на молитву и покаяние , является инструментом и способом проявления молитвенного состояния .
У великих авторов же , первично было подвижничество , а их творения — это плоды их святой жизни .
А я не понял причин повеления не писать житий и слов отеческих на пергаменте, но делать это на бумаге.
Да, задала нам задачу Ольга Сергеевна этой публикацией. Но как она сама пояснила, сделала это, чтобы сказать, что «и гимнографию не нужно идеализировать». Вот так. А то некоторые восторгаются поэтом Пушкиным, восхитительно певшим о земном. А, оказывается, нельзя красиво петь и о Небесном.
«Потому-то отцы наши приказали, чтоб каллиграфы, находящиеся в пустыне сей, не писали житий и слов отеческих на пергаменте, но на бумаге, ибо грядущий род вычистит настоящие жития святых отцов и напишет их по своей воле.»
На бумаге , что бы грядущий род при переписи с пергамента на бумагу не исказил жития святых отцов. Это и понятно : 1) жития наполнены такими аскетическими подвигами и чудесами , что любой «здравомыслящий» человек просто усомнится 2) в них описаны многие немощи святых и даже падения страшной силы , что мы недавно обсуждали на примере жития преподобного Иакова Постника .
Благодарим Вас за пояснения, уважаемая Марина. Ваша мысль о подменах понятна и не вызывает возражений. Она многократно звучала и звучит на сайте Ветрово. Непонятно другое. При чём тут пергамент и бумага? Я думаю, писать на пергаменте запрещалось, чтобы не было палимпсестов.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Палимпсест
Но и на бумаге написанное можно выскоблить при желании, и напрасно говорят, что написанное пером не вырубишь топором. Для такого «вырубания» одна часть написанного уничтожается, другая часть замалчивается, третья часть перетолковывается и т.д. За примером не нужно далеко ходить в пустыню к авве Памве. Ниже приводится пример такого понимания аскетического подвига руСких святых, которое, если и встречается в руССкой агиографии, то весьма редко. Предлагая ниже текст для ознакомления, должен предупредить, что книгу Петра Иванова «Тайна святых», из которого он взят, старец Иоанн Крестьянкин назвал «ядом в привлекательной упаковке». Но в этих строках яда нет. Это точно.
Св. Сергий изначала жил в дебрях леса, но другой великий святой того времени Кирилл Белозерский тридцать лет прожил в Московском Симоновом монастыре (на Белоозеро ушел 60-ти лет). и по житию видно, как мучительна была ему московская близость, как спасался он от богатых гостей то послушанием в пекарне, то уходя в безмолвие кельи, то отказом от игуменства. И наконец, житие прямо говорит: посещение богатых и знатных лиц столь угнетали дух, что Кирилл слезными молитвами возопил к Богоматери указать ему иное место жизни. И, как мы говорили, услышал от иконы голос и увидел то место на Белоозере, куда вскоре и переселился. Поселившись там, он отказывал тем из знатных, которые хотели видеть его: “Извещаю тебя наперед, что нельзя тебе видеть нас: оставлю монастырь и уйду, куда Бог наставит, — писал Кирилл звенигородскому князю, пожелавшему посетить Кирилла. — Был у нас брат твой, князь Андрей, но здесь его отчина и нам нельзя было не отдать поклона своему государю. А твоей отчины здесь нет”.
В житии Дмитрия Прилуцкого читаем: о переяславском подвижнике (в городе Переяславле-Залесском) узнал Дмитрий Донской и просил его быть восприемником его детей, за что удостоил щедрых даров, но св. Дмитрий, бегая славы человеческой, сказано в житии, — решил удалиться в глухое место и ушел за Волгу в вологодские леса.
От княжеских ласк и любви далеко бегут московские святые. Стоит сопоставить с этим бегством от знатных постоянное пребывание у св. Феодосия Печерского киевских князей и его собственное частое посещение дворцов, чтобы понять глубокую разницу обоих периодов жизни русской церкви.
“Дмитрий Прилуцкий для богатых и знатных не прерывал своего молитвенного правила”, сказано в житии. И все святые не любили за чем-либо обращаться к богатым. На св. Сергия братия возроптала до того, что один из них от лица всех сказал: “Приходится умирать от голода, потому что ты запрещаешь просить у имущих; немного потерпим и все уйдем отсюда”.
Кирилл Белозерский, когда братия понуждала его послать к помещикам за хлебом, отвечал: “Бог и Богородица не забудут нас — иначе зачем и жить на земле”.
С людьми слишком навязчивыми с своей милостыней вот как говорил святой: “Сын мой, ты сегодня доставил нам воз хлеба, но отвези его обратно домой: у тебя есть работники, напитай прежде рабов своих, а остатки, если что останется, привези нашей нищете, и тогда будешь истинным милостивцем”.
Удаляясь от сильных, святые продолжали болеть сердцем об угнетаемой меньшой братии. И как только доходил до них слух, что некто порабощает свободных людей, что другой жестоко обращается со своими домашними, третий плохо кормит рабов, они тотчас слали послание, не взирая на то, кто были эти люди: князь, боярин, разбогатевший разбойник: “Богач, ты зажег на светильниках храма свои свечи. Но вот сюда же пришли обиженные тобою рабы, сироты, вдовы с воздыханиями Богу на тебя. Они слезами своими погасят твою свечу. Лучше бы тебе не обидеть их, чем освещать храм. Лучше помогай тем, кого ты обидел. Лучше сделай рабов твоих беспечальными, чем Богу приносить неправедно собранное имение”. овинную продающими и взымется от руки их кровь та перед Богом на страшном суде: лучше бы им не родиться”. Или: “Лишние деньги за выкуп от неволи — бесконечная беда, непрестающие слезы, немолчное воздыхание, несогретая зима, неугасающий огонь”. Или: “Кто думает, что покупкой могилы близ церкви умилостивил Бога, напрасно думает. Если обидчик и грабитель положен даже около самого алтаря, то обиженный, пришедши, возопиет на него к Богу со слезами”. Св. Кирилл Белозерский писал Василию I, князю московскому: “Если князь согрешит, то причиняет вред всему народу. Слышал я, что у тебя великое несогласие с твоими сродниками, князьями суздальскими, ты выставляешь свою правду, а они свою, кровь христианская льется. Осмотрись, государь. Если они будут просить мира, Бога ради, окажи им милость, покажи им любовь и сострадание. Никакая власть княжеская не может избавить от суда Божия”. Князю Можайскому он писал: “Не ленись сам давать управу крестьянам: это вменится тебе выше поста и молитвы”.
Не один какой-нибудь из святых писал такие послания, а все они: и Кирилл Белозерский, и Антоний Сийский, и Корнилий Вологодский, и Александр Свирский, и Зосима Соловецкий, и Савва Вишерский и многие. А св. Сергий Радонежский? Писем как будто не осталось. Но мы уже говорили, что письма к митр. Киприану св. Сергия исчезли, и мы высказывали предположение почему: дабы не расстроить стилизованной последующими церковными писателями дружбы св. Сергия с князем Дмитрием; также и здесь могли опасаться, что обличение св. Сергием высокопоставленных лиц может дать дурной пример и сделаться соблазном в те времена, когда всем церковным людям было как бы уже вменено в обязанность или молчать, или раболепствовать перед всякого рода государственной властью.
Отзыв старца Иоанна Крестьянкина о книге П. К. Иванова (1876-1956) — «яд в привлекательной упаковке» напомнил мне слова писателя Б. А. Садовского (1881-1952) о творчестве Пушкина, цитирую: «В Пушкине, как в золоченом орехе, кроется яд невероятной разрушительной силы; у церковных людей этот яд называется соблазном».
Всё-таки: яд или соблазн? Я бы уточнил определение Бориса Садовского. Соблазн может обернуться пользой для человека и даже укрепить его в добродетели, если будет во время преодолён. Впрочем, и яд в малых дозах служит лекарством. Однако разница между ядом и соблазном существенна, и заключается она в том, что действие соблазна всегда зависит от воли соблазняемого: если он захочет соблазниться — соблазнится, не захочет — не будет соблазнён. А вот действие яда зависит от дозы и регулируется со стороны. Поэтому нельзя сказать, что в Пушкине кроется яд. Лучше сказать, что в его творчестве кроется соблазн великой силы. Окажется ли эта сила разрушительной для души человека или послужит к укреплению её? Это во многом зависит от самого человека, соприкоснувшегося с обаянием пушкинского гения. Говоря общо, соблазн это — влекущая ко греху сила, которая, если не преодолевается, то приводит, в своём пределе, к гибели. Соблазн всегда ощущается человеком как опасная для него сила, но она влечёт к себе. Тайна же этой губительной силы в том, что она умеет рядится в красивые и привлекательные одежды, причём делает это так «чертовски хорошо», что здоровое и разумное существо часто выбирает себе смерть вместо жизни.
Простите за обширную самоцитату. К чему я её привёл? К тому, чтобы сказать, что книгу Иванова «Тайна святых» я бы тоже назвал соблазном, а не ядом. Если даже творчество Пушкина я готов защищать от несправедливого именования ядом, то подавно это сделаю в отношении творчества Иванова. В «Тайне святых» высказывается много интересных мыслей, и вся книга, как это принято говорить, заставляет задуматься. Но если она —соблазн, то, положительно отзываясь о ней, не выступаю ли я соблазнителем? Не думаю, п.ч. не каждый отважится её читать по причине немалого объема. Да и вообще лучше слушать лекции профессора Осипова: они проще, понятнее и веселей.
«Однако разница между ядом и соблазном существенна, и заключается она в том, что действие соблазна всегда зависит от воли соблазняемого: если он захочет соблазниться — соблазнится, не захочет — не будет соблазнён. А вот действие яда зависит от дозы и регулируется со стороны».
Бывает ещё, что яд подаётся со словами: «Это полезно для души», и тогда выпивается без сомнений. Нет нужды оказывать сопротивление такому соблазну, потому что он не расценивается как соблазн. Так ведь и бывает, когда нам предлагают «золочёный орех» того или иного произведения искусства.
Насчет яда тоже…. В Евангелие от Марка написано: «и если чтó смертоносное выпьют, не повредит им;».