Людмила Ильюнина. Страх Божий и страхи человеческие

Ка­ран­тин­ное вре­мя ста­ло вре­ме­нем об­ре­те­ния по­те­рян­ных смыс­лов. Сло­ва ста­ли об­ре­тать за­бы­тый смысл. Вни­ма­ние ду­ши ста­ло об­ра­щать­ся к то­му, что ста­ло слиш­ком при­выч­ным за дол­гие го­ды пре­бы­ва­ния в Церк­ви, на бо­го­слу­же­нии. Моя ду­ша не­о­жи­дан­но ста­ла от­зы­вать­ся на час­тое по­вто­ре­ние во вре­мя цер­ков­ной мо­лит­вы слов страх Бо­жий.

Церковь вместе с псалмопевцем Давидом и новозаветными авторами молитв призывает нас к научению страху Божию и противопоставляет это спасительное делание страху человеческому или животному. Последний страх всем нам хорошо известен, особенно сейчас, когда мы боимся многого, хотя часто страшимся не столько за себя, сколько за своих стариков и детей. Подвижники разных веков учат нас (сами это испытав на опыте), что именно страх Божий помогает одолеть все другие страхи. Их рецептами, как этого можно достигнуть, поделюсь, используя цитаты.

Из «Древнего патерика»: «Авва Петр говорил: когда я спросил его (Исайю): что есть страх Божий? — то он сказал мне: человек, надеющийся на кого-либо, а не на Бога, не имеет в себе страха Божия. … Когда грех увлекает сердце человека, то в нем нет еще страха Божия. Кто будет сохранять самообличение, то вселится в него страх Божий». Последний совет особенно важно сейчас исполнять, когда нас так и тянет на осуждение — власти, людей с другими мнениями, своих ближних, недостатки которых от долгого общения в замкнутом пространстве становятся особенно заметны.

Подвижники свидетельствуют: страх Божий — это дар свыше, о котором надо молиться, просить о его получении. Святитель Иоанн Златоуст говорит о причинах, из-за которых мы лишаемся страха Божия, так: «Самая высокая добродетель приписывать все Богу и ничего не почитать своим, ничего не делать для приобретения славы человеческой, но все делать для благоугождения Богу. Ибо Он, а не другой кто потребует от нас отчета во всех делах наших. Но в наше время порядок этот извращен. Ибо ныне мы не столько боимся Того, Который некогда воссядет на судилище и потребует от нас отчета в делах наших, сколько страшимся тех, которые вместе с нами предстанут на суд. Отчего же в нас болезнь эта? Откуда она проникла в наши сердца? От редкого помышления о будущем и крайней привязанности к настоящему. Отсюда мы так легко впадаем и в злые дела; и если делаем что-нибудь доброе, то делаем только напоказ, так что и за это нам угрожает наказание».

Заставить себя думать о конце земной жизни, о неизбежной встрече со смертью, о суде Божием очень трудно в мирное, благополучное время, и потому Господь посылает нам такие обстоятельства, которые волей-неволей толкают нас к этим мыслям, отцы называют их «памятью смертной». Приведем в подтверждение слова аввы Дорофея: «Отцы сказали, что человек приобретает страх Божий, если имеет память смерти и память мучений, если каждый вечер испытывает себя, как он провел день, и каждое утро, – как прошла ночь… Отгоняем же страх Божий от себя тем, что делаем противное этому: не имеем ни памяти смертной, ни памяти мучений, тем, что не внимаем самим себе и не испытываем себя, как проводим время, но живем нерадиво и обращаемся с людьми, не имеющими страха Божия, и тем, что не охраняемся от дерзновения; последнее хуже всего: это совершенная погибель. Ибо ничто так не отгоняет от души страх Божий, как дерзость». Мы — христиане XXI века (так было и в начале XX века) с большой дерзостью любим поговорить о любви Божией, о милосердии, мы свысока смотрим на «невежественных людей прошлого», которые обязательно, как напоминание, при выходе из храма помещали изображение Страшного Суда. Мы с иронической усмешкой относимся к тем, кто постоянно ждал конца света.

А между тем все великие святые жили с постоянным памятованием вечных мук. Помню, как потрясла меня в свое время молитва, составленная преподобным Александром Свирским. Он — Тайнозритель Святой Троицы, которому несколько раз являлась Божия Матерь — носил в душе конкретный страшный образ наказания Божия и молился: «Боже, очисти мя, грешнаго, и помилуй мя, и прости ми, Господи Боже, Спасе Милостивый! Даждь ми, Господи, христианский конец с Пречистым Телом и с Честною Кровию, со слезами и покаянием. Избави, Господи, муки вечныя, огня негасимаго, и червия неусыпающаго, и смолы кипящия. Господи, Ты создал мя еси, Господи, Ты помилуй, Господи, Твое есмь создание. Аминь». Так же и в наше время старец Николай Гурьянов приходящим к нему паломникам показывал картину Страшного Суда, которая висела у него в маленькой трапезной, и говорил о том, что «страшно попасть туда» — указывая на картину адских мучений. Нам, называющим себя христианами, но остающимся «гуманистами», трудно верить в реальность этой картины.

Святитель Феофан Затворник назвал еще одну причину, отчего это происходит: «В грешной душе есть какое-то нечувствие, холодность к духовным вещам. Пленяясь и восхищаясь успехами и совершенствами видимыми, она не трогается ничем невидимым. Размышляет или читает о жалком состоянии грешника, о правосудии Божием, о смерти, о Страшном суде, вечных муках — и все это для нее предметы сторонние, до нее как бы не касающиеся». Наше сознание, наше сердце занято вещами преходящими, которые иногда могут казаться и духовными — это так. Бог дал мне встретиться с двумя людьми, которые пережили клиническую смерть, и им был показан ад (не свет и отрада, как в основном повествуют клиенты доктора Моуди в его книге «Жизнь после смерти»), а именно мучения грешников. Оба этих человека стали священнослужителями, и все, кто их знал, отмечали особую неотмирность батюшек, их не интересовали уже вещи преходящие. Как сказал святитель Феофан о полученном даре Божием: «Душа прикасается в это время некоторым образом вечных мучений. Благодать, приведшая душу в такое подавляющее состояние, блюдет ее между тем от отчаяния и, когда трепет произведет свое действие, возводит ее ко кресту и через него вливает в сердце отрадную надежду спасения. Впрочем, сей спасительный страх не оставляет потом души во все время исправления. Только сначала он есть необходимый содействователь к перелому в греховном болезни, а потом остается в душе как сберегатель от падений, напоминая ей о том, куда ведет грех».

Святитель Игнатий Брянчанинов, который также много думал и писал о памяти смертной, настаивает на том, что это самое высокое духовное состояние, в которое может прийти человек на земле. «Высоко и вожделенно ощущение страха Божия! При действии его часто ум притупляет свои очи, престает произносить слова, плодить мысли; благоговейным молчанием, превысшим слова, выражает сознание своего ничтожества и творит невыразимую молитву, рождающуюся от этого сознания». Далее святитель Игнатий говорит, что все небожители, окружающие непрестанно Господа, в страхе и трепете предстоят Ему. Преславные серафимы и пламенные херувимы не могут зреть славу Божию, они закрывают своими огненными крыльями лица и в «непрестанном вечном исступлении» вопиют: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!

Эти слова заставляют вспомнить еще одно произведение, которое в юности для меня лично открыло глубину церковности — это «Философия культа» отца Павла Флоренского. Незаурядный ученый и богослов, один из умнейших людей России, пишет о том, что со страхом Божиим нужно относиться ко всему, что совершается в храме во время богослужения. Потому что тогда небо сходит на землю, «силы небесные в страхе и трепете» предстоят Жертвеннику. Зададим себе вопрос: так ли мы относимся к богослужению? Не стало ли оно для нас благочестивой привычкой? И, может быть, Господь, лишая нас привычной «практики спасения», напоминает о том, с каким благоговением надо относиться к Литургии, к Причастию, вообще к церковной молитве? Не может быть — так и есть. Жесткие слова скажу, но надо признать: мы уже стали воспринимать церковь как «клуб по интересам», мы идем в храм часто не на встречу с Богом, а встретиться с людьми, друзьями, батюшками. Посмотрите, как ведут себя дети воцерковленных христиан в храмах — рисуют, болтают, громко разговаривают, и замечание им редко кто решается сделать. Это ли не показатель отсутствия страха Божия у всех нас?

Пишу все это, не стремясь к обличениям, а исповедуясь. Ищу в своей душе страх Божий — и не нахожу, ищу страх адских мучений, которые (умом это прекрасно сознаю) вполне заслуживаю – и не нахожу, ищу страх оскорбить распятого за нас Христа словом, делом и помышлением — и вижу, что только формально готова признать эту опасность. И вспоминаются слова Евангелия о том, что делают с той солью мiра, которая обуяла — потеряла свою соленость, стала пресной. Или слова грозного Судии Апокалипсиса: изблюю вас из уст Моих — за то, что мы не холодны, не горячи, а всего лишь теплые, живущие привычками.

Смилуйся, Господи, и помоги нам исправиться и научиться страшиться.

Людмила Ильюнина
Сайт «Ветрово»
20 мая 2020