День памяти – 11 сентября
Одна из самых значительных встреч в моей жизни — и она была не единственной, более десяти раз (не считала — может, и более двадцати?) я побывала в Сусанино — была встреча с блаженной Любушкой.
«Странница Любовь» или «старица Любовь» — так пишут теперь ее имя в поминальных записках, а при жизни мы все называли ее просто Любушкой. Собрано, написано и опубликовано ныне ее жизнеописание, но все равно — тайна святости остается тайной. Как в советское время слабая и одинокая женщина смогла стать воистину столпом Православия — той, вокруг которой спасались тысячи? Как стала она незаменимой советчицей не только для простых людей, но и для иерархов? Почему кончина ее была такой мучительной и столько несправедливости перенесла она в конце жизни? Эти вопросы, думается, на земле так и останутся без ответа.
Для меня же лично, как и для тысяч людей, приезжавших к ней в Сусанино, навсегда в памяти останется свет, лившийся из ее глаз. Когда я взглянула в ее глаза в первый раз, слезы сами полились — из ее земных очей смотрело Небо. От нее проистекала любовь, смирение, сострадание. Не нужно было никаких рассказов о ее прозорливости и других духовных дарах, нужно было только увидеть ее согбенную фигурку, убогую одежду, мешки с хлебом и эти глаза, чтобы почувствовать — да, это святость. Вот что такое — святой человек. И за что нам такой дар — встреча с настоящей святостью? От близких Любушки я узнала ее многотрудную биографию и записала по горячим следам. Потом эта статья была опубликована в газете «Православный Санкт-Петербург» и переиздавалась в книгах. Много лет спустя Бог дал мне составить большое жизнеописание Любушки для книги «Странница Любовь» и собрать воспоминания разных людей о ней. Но здесь приведу ту первую, короткую статью, написанную после ухода Любушки в мир иной.
* * *
Любушка родилась 17 сентября 1912 года в крестьянской семье Лазаревых близ Сухиничей, то есть недалеко от Оптиной пустыни. Пяти лет Любушка осиротела — умерла ее мать, а скоро и отца забрали.
Любушка была очень красивой девушкой, ее окружало множество женихов, тетушка, которая взяла сирот на воспитание, хотела выдать ее замуж. Но будущая старица не приняла такой судьбы и уехала в Ленинград к брату, поступила работать на «Красный треугольник» калошницей — во вредный цех. Вскоре заболела туберкулезом, пришлось перейти на должность кастелянши на склад. Здесь ее стали принуждать обманывать, делать приписки. Осталась без работы, возникли проблемы с братом…
И началась жизнь странническая. Без прописки, без дома — и это в 50-е годы, когда за малейшее нарушение паспортного режима грозила тюрьма. Ночевала где придется, часто в лесу, под открытым небом. Странница обошла многие святые места России, была даже у отшельников гор Кавказских. Но всегда, на всех путях странствий возвращалась она в Вырицу — к старцу Серафиму (сначала к живому, потом — на могилку).
Благословение на подвиг юродства Христа ради Любушка получила от блаженной старицы Марии, жившей в Никольском соборе. Предвидя свою кончину, блаженная Мария передала свое служение Любушке, сказав при этом: «Она великая». Когда Любушки исполнилось шестьдесят лет, она прекратила свои дальние странствия и поселилась сначала в Вырице, а потом, когда семья ее хозяйки Лукии Ивановны переехала в дом в Сусанино, она перебралась туда вместе с ними. И наименование Сусанино стало для людей с разных концов земли так же значимо, как название почитаемых святых мест.
Мне приходилось приезжать к Любушке часто, привозить паломников, иногда иностранцев, за что она дала мне прозвище — «переводчица». Но вот прошло время, и теперь я понимаю, что это было прозорливым наименованием моего труда вообще — вот уже более тридцати лет мне приходится (и устно — на лекциях и экскурсиях, и письменно — в статьях и книгах) пересказывать мысли, слова людей прошлого, то есть по сути дела быть как бы переводчицей — часто с высокого языка переводить на разговорный, доступный большинству (и мне самой).
Особенно памятной поездкой к Любушке было сопровождение протоигумена Горы Афонской в 1992 году. При встрече и прощании батюшка просил записать его имя для молитвенной памяти и дважды услышал потрясший его ответ: «Не надо писать. Я знаю отца Афанасия». Это «знаю» было произнесено с тем выражением, с каким она не раз говорила об отдаленных от нее не только расстоянием, но и временем молитвенниках. Так, она беседовала со святыми на иконах в сусанинском храме во имя Казанской иконы Божией Матери и дома в своем «святом уголке». Родителям одного больного мальчика, посылая их в монастырь на Карповку, она сказала: «Забери из больницы и иди к отцу Иоанну, мы с ним вместе молиться будем».
Матушка видела все духовным взором. Недаром она спрашивала у приходящих к ней: «А где ты живешь? А в каком районе? А на какой улице?» И было ощущение, что она видит все обстоятельства жизни человека, видит место, где он живет. Так, я была свидетельницей удивительного устроения судьбы человека Любушкой. Моя подруга О. поехала к Любушке по просьбе сестры, которая собиралась продавать квартиру в Москве и эмигрировать в Америку. О. должна была спросить Любушку, нужно ли ей это делать. Услышала привычное: «А ты где живешь?» А потом потрясшие ее слова: «Ей в Америку не надо, тебе надо. Тебе там будет хорошо». На следующий день О. играла в своем оркестре концерт вместе с приехавшими на гастроли американцами, старик-импресарио (выходец из России) после концерта подошел к О.: «Я хочу вас пригласить на стажировку в Америку. Я вышлю вам приглашение и билет». Она отнеслась к этим словам как к проявлению мимолетных эмоций, но буквально через неделю или через две ей позвонили и сообщили, что привезли приглашение и билет до Нью-Йорка. О. опять поехала к Любушке и опять услышала: «Поезжай в Америку. Тебе там будет хорошо. Только отслужи молебен святителю Николаю в Никольском соборе». О. исполнила наставление и, когда пришла в американское консульство, все прошло «как по маслу»: ей дали визу сразу на полгода, в то время как другие одинокие женщины вообще получали «от ворот поворот». Я, конечно, не могу тут до конца рассказывать об обстоятельствах ее жизни, но спасти ее, духовно спасти, могло только бегство из города. В Америке же все сложилось как редко у кого из эмигрантов— она поселилась в городе Наяке, где живут исключительно выходцы из России — преимущественно первой волны. А приютило ее семейство Волконских. И стала она петь в церковном хоре — по сути дела вернулась в оставленную ею в России Церковь. А потом устроилась на работу по специальности, что тоже крайняя редкость для эмигрантов, и счастливо вышла замуж.
Вместе с О. мы однажды присутствовали при Любушкиной молитве дома, когда О. ждала ответа на вопрос о своей судьбе. Это было умилительно и страшно. Любушка брала принесенный ей хлеб, откусывала от него кусочки и, плача, по-детски простыми словами молилась о приносящих. Потом остатки этого хлеба она брала с собой к сусанинскому храму и кормила им голубей. Молитвы эти она совершала не только днем, но, по свидетельству живших с ней, и ночью, не позволяя себе не только прилечь, но и присесть. Можно сказать — это был подвиг столпничества, который Любушка творила долгие годы, после того как перестала странствовать.
Наряду с особым заступничеством старицы можно говорить и о сокровенном знании ею грозных судеб Божиих. Она немало говорила об испытаниях, которые ждут петербуржцев (потом оказалось, что по молитвам Любушки мы избежали возможной аварии на нашей АЭС, подобной Чернобыльской). А накануне трагедии в Оптиной пустыни (убийства монахов в 1993 году) один из братии монастыря, постоянно получавший письма с угрозами о расправе, спросил ее, что его ждет, и услышал в ответ: «Убьют, но только не тебя».
Матушке были открыты изменения воли Божией. Так, она могла на протяжении нескольких лет говорить: «Как хорошо, что у тебя нет детей. Время такое сейчас — в вере воспитать ребенка очень трудно». Но, услышав об ожидании ребенка, захлопала в ладоши и воскликнула: «Слава Богу! Слава Богу! Он будет хороший!» — определив тем самым и пол будущего ребенка. Вообще такое детское определение из уст Любушки приходилось слышать не раз: «Отец Иннокентий хороший. Владыка хороший. Матушка хорошая. Там хорошо». Но приходилось слышать и обличения.
В домике часто собиралось много народа, дальние оставались ночевать. При этом у человека не спрашивали никаких свидетельств о благонадежности — матушка все прозревала. Однажды в потоке обычного многолюдства приехали две женщины, вошли в избушку, и тут же услышали: «А вы из Большого дома?» (так у нас в Питере называли КГБ). Вместо ответа одна другой в потрясении сказала: «Она — святая».
Разговаривая с человеком, Любушка часто «писала по руке» — водила пальчиком по ладошке и, как бы считывая то, что там написано, отвечала — иногда понятными словами, иногда загадочно, а часто — видимо, зная, что человек все равно не выполнит сказанное: «Как хотите. Делайте как хотите». Так она отвечала и хоть раз «проколовшимся» — тем, кто не исполнял ее благословения и опять приходил за советом.
Ее благословение обычно соединялось с указанием на того святого, которому надо особенно молиться, отслужить молебен, прочитать акафист, чтобы исполнилось просимое. Любушка говорила о том, что надо почаще ставить свечи, говорила об этом как об очень важном деле. Да и вообще людям, которые приходили к ней с запутанными семейными или служебными проблемами, советовала всегда просто: «Читайте молитвы дома. Учите детей молиться». И на самом деле в жизни этих людей не хватало основы, все остальные проблемы были только «приложением».
Блаженная старица Любовь отошла ко Господу 11 сентября 1997 года и похоронена в Вышнем Волочке в Казанском женском монастыре, где она подвизалась последнее время своей страннической жизни.
Коротко, мало я рассказала о блаженной старице, потому что ограничилась только личными воспоминаниями или тем, что мне рассказывала ее «сокелейница» — матушка Лукия. Но дело не в словах, а в силе духовной, которая до сих пор изливается на душу при поминании дорогого имени странницы Любови.
Людмила Ильюнина
Сайт «Ветрово»
10 сентября 2020
Спасибо Вам, Людмила, за такой интересный рассказ! Сколько же их было, людей таких, как Любушка! И как мало мы о них знаем! Вот предвидела она трагедию в Оптиной, обидно, что не смогли её предотвратить! Слёзы на глазах, когда смотришь на лица этих молодых монахов. А уж книгу Нины Павловой без слёз читать невозможно!