Александр Буздалов. Русская антроподицея

В осмыслении советского периода русской истории достаточную популярность получила патриотическая концепция Анатолия Степанова и Александра Проханова, главных редакторов портала «Русская народная линия» и газеты «Завтра» соответственно, которыми эта историософская концепция активно пропагандируется. В основной своей идее она сводится к формуле «непрерывности», или «преемственности русской истории», где между Святой Русью и СССР не оказывается принципиальной разницы по духовно-нравственному содержанию, и они выступают здесь всего лишь различными формами одной «религиозности» и «великодержавности», присущих русскому народу по самой его природе. Эти врожденные национальные добродетели и становятся источником государственной мощи Советского Союза, той мироустроительной силой, которая позволяет возродить великую российскую государственность в новой социально-политической формации. «Во второй половине 20-х годов XX века поднимается народное сопротивление углублению революции. Именно народ заставил Иосифа Сталина, по отзывам современников, слабого человека стать СТАЛИНЫМ, обладающим всей полнотой власти. Народ сказал государству: вернись. Кстати, с тем же призывом народ обращается сегодня и к Путину. Когда началось покушение на народную нравственность, на народное мировоззрение, тогда и произошла сталинская контрреволюция. Смута стала заканчиваться с начала 30-х годов, когда началось возвращение традиционных символов, идеи служения, реабилитирована Русская Церковь. <…> Именно поэтому, на мой взгляд, преемственность нашей истории открывает дорогу для примирения и объединения “красных” и “белых” патриотов, двух частей русского патриотического движения» (Степанов А. Преемственность русской истории открывает дорогу для объединения «красных» и «белых»).

То есть, предельно упрощая: русский народ – хороший (априори и апостериори, или – в терминологии Степанова – русский народ «непрерывно» хорош), а большевики – плохие (будучи «нерусскими» по природе). Но «энергетика» русского человека настолько благотворна, что она, в конечном счете, изменяет заряд и направляет в позитивное русло даже разрушительную революционную «энергетику» компартии. Таким образом, в основе историософии новейших патриотов мы можем видеть не что иное, как диалектику шеллингианства и гегельянства, позаимствованную у «классиков» немецкого неогностицизма еще славянофилами и почвенниками и ставшую основным методом отечественной религиозной мысли в следующую эпоху декаданса (то есть откровенного уже оккультизма), или, говоря высоким слогом, «нового религиозного сознания».

Поэтому для ортодоксального Христианства подобная идеология является глубоко ложной, так как примирение на диалектическом лукавстве не может привести ни к чему доброму. Ложность данной концепции заключается в неадекватной оценке произошедшего с русским народом в ХХ в., а именно, в попытке выдать тяжкий грех вероотступничества за особого рода добродетель, оправдать религиозное предательство и беззаконие иллюзорными успехами земной жизни, что даже с позиций естественной морали является выражением нигилизма, формой девиантного поведения, то есть нарушением общепринятой нормы. Что же тогда говорить об аналогичном поведении человека в отношении Бога, правовом нигилизме в отношении Его непреложных заповедей. Как в духовной жизни всякого человека ложная оценка собственных греховных действий закрывает дорогу к подлинному покаянию (то есть к изменению того состояния греховности, в которое вводит человека совершенное им беззаконие перед Творцом как Законодателем и Судией; того изменения в кающемся грешнике, которое может совершить только Всемилостивый Бог Своею благодатью), так и в исторической жизни народа «вопиющий на небеса грех» может быть преодолен, из бывшего претворен в «яко не бывший», только Божественной благодатью и только при условии искреннего в нем раскаяния, которое и заключается в исповедании греха, то есть в назывании греха грехом, а не грехом с оговорками. Соответственно, пропагандируемая названными авторами историософская концепция (диалектически примиряющая противоположности Христианства и советского гуманизма, Церкви и этноса, святости и греха, истины и лжи) является лукавым уходом от этого единственного христианского решения этой проблемы, симуляцией покаяния в совершенном грехе отречения от Христа, молчаливого согласия с богоборческой идеологией КПСС, теорией и практикой разрушения храмов и прочего святотатства.

Отрицания греха вообще и первородного греха в частности, оправдание его как издержки «диалектического развития» — это один маркеров гностицизма, и древнего, и нового (гегельянства и шеллингианства, славянофильства и почвенничества), и, как мы видим, новейшего (национал-мистицизма). Ориентиром подлинного (а не мнимого) христианского отношения к случившему богоотступничеству русского народа для нас должны служить слова Послания святителя Тихона, вошедшие в решения Поместного собора 1917-1918 гг. «Опомнитесь, безумцы, прекратите ваши кровавые расправы. Ведь то, что творите вы, не только жестокое дело, это – поистине дело сатанинское, за которое подлежите вы огню геенскому в жизни будущей – загробной и страшному проклятию потомства в жизни настоящей – земной»; «заклинаем и всех вас, верных чад православной Церкви Христовой, не вступать с таковыми извергами рода человеческого в какое-либо общение: измите злаго от вас самех (1 Кор. 5:13)»; «власть, обещавшая водворить на Руси право и правду, обеспечить свободу и порядок, проявляет всюду только самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над всеми и в частности – над святою Церковью православной. Где же пределы этим издевательствам над Церковью Христовой? Как и чем можно остановить это наступление на нее врагов неистовых? Зовем всех вас, верующих и верных чад Церкви: станьте на защиту оскорбляемой и угнетаемой ныне святой Матери вашей. Враги Церкви захватывают власть над нею и ее достоянием силою смертоносного оружия, а вы противостаньте им силою веры вашей, вашего властного всенародного вопля, который остановит безумцев и покажет им, что не имеют они права называть себя поборниками народного блага, строителями новой жизни по велению народного разума, ибо действуют даже прямо противно совести народной» (Послание святейшего патриарха Тихона от 19 января 1918 г. Журнал «Богословский Вестник». Сергиев Посад, 1918. Т. I. Январь-Февраль. С. 74-76).

Как раз примером такого «вступления в общение» с открытыми врагами Божиими и оказывается неогегельянская идея «преемственности русской истории», где реабилитацию получает не только участие русского народа в строительстве «вавилонской башни» социализма на месте разрушенной Святой Руси (как буквально на месте снесенных святых соборов Русской Церкви строили «дворцы культуры», в которых советский народ «массово» жил новой «духовной жизнью»), но, в конечном счете, и само богоборчество КПСС, ведь это именно под ее руководством (конкретно Иосифа Сталина) была восстановлена русская империя – эта верховная ценность идеологов патриотической «преемственности», русских мистиков, выдающих свой национал-гностицизм за Христианство. «Да, душа русского человека христианка, но народ — сталинист. И эта теодицея — присутствие глубинного, донного, потаённого, сокровенного Сталина в русской истории — является загадкой и не поддаётся рациональному осмыслению. <…> На протяжении всей русской истории было пять империй. Это условная формулировка, <…> но я убеждён, что все пять периодов русской истории носят имперский характер. И в каждой империи присутствует свой Сталин. Империя и вообще Россия развивается рывками. <…> И в каждом из этих периодов-рывков присутствует, может быть, условно, а может быть, и не условно — через реинкарнацию одного и того же демиурга — Сталин» (Проханов А. Глубинный Сталин). Здесь также нужно обратить внимание на многозначительную оговорку мистического патриотизма, оперирующего таким гностическим понятием, как «теодицея» (то есть, с одной стороны, уже не русский народ, а Бога как Вседержителя обозначая Субъектом необходимого оправдания в смутах русской истории, а с другой – предлагая основным аргументом такого оправдания все ту же великодержавность, лишний раз демонстрируя, что государство и народ здесь – это сакральные категории, то есть идолы, которым поклоняются как «богу»).

Примером того, насколько этот квазихристианский религиозный гуманизм заразителен для церковного сознания, то есть (в контексте соборного послания святителя Тихона Московского) примером того, как незаметно для самого себя христианин забывает о нормах своей веры, теряя необходимую непримиримость к греху, постепенно идя на уступки и компромиссы с ним (стоит только этому греху самому стать нормой жизни, распространиться в среде обитания христианина, то есть «в мире сем»), могут служить слова другого приснопамятного иерарха Русской Церкви, жившего уже в эпоху «развитого социализма» и, может быть, поэтому не сумевшего полностью избежать влияния гуманистической идеологии. «Дело в том, что прямое порабощение народа — предприятие в России практически невыполнимое, поэтому методы непосредственного насилия сочетались у большевиков с активным идеологическим, агитационным воздействием. Для прикрытия своего губительного содержания такая идеология неизбежно должна драпироваться в одежды человеколюбия. <…> По сути дела, доктрина коммунизма узурпировала, извратив и опошлив, те неисчерпаемые источники могучей религиозной энергии, которые веками питали русскую жизнь, обеспечивая духовное здоровье народа и величие державы. Но такая узурпация имела свои неизбежные “издержки”. Главная из них заключалась в том, что — в своем большинстве — благонамеренные и доверчивые русские коммунисты принимали всерьез все провозглашенные лозунги. Они бесхитростно и рьяно стремились к созидательному труду, искренне намереваясь строить то сказочное царство всеобщего братства, о котором твердило “единственно верное” учение. Разрушительная, губительная сила дьявольского “совдеповского” механизма в этой вязкой благонамеренной среде слабела год от года, несмотря ни на какие усилия “посвященных” механиков, безраздельно, казалось, контролировавших все его важнейшие элементы» (митр. Иоанн (Снычёв). Самодержавие духа. М., «Институт русской цивилизации», 2017. С.458-460).

Здесь мы можем видеть, как влияние ложного (гностического) человеколюбия не проходит бесследно даже для сознания ортодоксального богослова, знающего «диалектические» приемы этого обманчивого гуманизма и дающего подлинно христианскую оценку советскому периоду русской истории («Народ согрешил, поверив лукавым вождям и лживым пророкам, – он поддался дьявольскому соблазну: собственными усилиями, без Бога построить “рай на земле”» (там же)). Тем не менее, нельзя сказать, что историософская мысль самого митрополита Иоанна оказывается полностью свободной от этого соблазна (пусть и не в такой, конечно, степени, как в идеологии великодержавного национал-мистицизма). Несомненно, вина соблазнителя и соблазненного различна, и если змей-искуситель (большевик-богоборец) не может покаяться, то искушенный им человек (русский народ) – по милости Божией – может это сделать. Но в том-то и дело, что в приведенной цитате, по сути, мы видим то же самое оправдание греха («благонамеренные и доверчивые русские коммунисты»), что и в формуле «непрерывности русской истории». По мысли митрополита Иоанна, идеологическое «порабощение народа — предприятие в России практически невыполнимое», потому что этот народ – «не такой, как прочие человецы», обладающий в самом себе «неисчерпаемыми источниками могучей религиозной энергии, которые веками питали русскую жизнь, обеспечивая духовное здоровье народа и величие державы». Получается, христианскую жизнь Святой Руси веками питало то, что в новых оккультных учениях (агни-йоге, например) называется «психической энергией», то есть некая сверхъестественная внутренняя сила русского народа, которую большевики «узурпировали». Однако единственным источником, который эту жизнь действительно питал, в Христианстве могла быть только благодать Божия, которую, по определению, никто не может узурпировать. …Благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар (Еф 2:8). Здесь же она оказывается узурпирована самим русским народом. Вернее – точно так же как в гностической идеологии мистического патриотизма – естественная жизненная сила русского народа наделяется божественными атрибутами «неисчерпаемости», «мощи» и «могущества» (в частности, оказывается контрреволюционным источником разрушения большевистской идеологии), тогда как, с точки зрения христианской антропологии, она ничем не отличается от жизненной силы любого другого народа. Такая мифическая накачка народного духа сверхъестественными качествами (ср.: «Русский – значит всесильный») и свидетельствует о том, что гностическая антропология (либо в ее советской форме, либо в предшествующей ей форме русской религиозной философии, где идея «оправдания человека» была одной из доминант) исказила ортодоксальное сознание церковного человека. То, что исторически делал и в принципе может делать только Господь Бог Своею благодатью или Своим промыслом, приписывается человеку (народу), и, значит, подобающая слава воздается человеку, а не Богу.

В итоге и получается, что хотя человек (народ) и согрешил, он сам в этом не виноват, раз в нем христианские добродетели имеют непреходящий («неисчерпаемый») характер и сами могут разрушать козни искусителя и «восстанавливать» прежнее состояние человека. Что невозможно в Христианстве, где падший человек не может сам спасти себя и снова сделаться праведным перед Богом. Значит, не может этого сделать и ни один народ в мире. Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей (Пс 50:12).

Александр Буздалов
15 июля 2019
Сайт «Ветрово»