Александр Шадурин. Славка садовая

Лето только началось, а жара стояла необычайная. У входа в дом под козырьком крыльца висел цветочный горшок с празднично красивой петунией. Собираясь полить цветок, заметил в горшке гнёздышко. Откуда оно? Может быть, дети принесли старое из малинника? Но нет — в гнезде лежали охристые, в тёмных крапинках, крохотные яйца.

Серая птаха с острым клювиком, поселившаяся под цветком, при моём появлении тут же улетала, но потом привыкла, и если не смотрел в её сторону, оставалась на месте. Дней через десять вывелись четыре тонкошеих существа, обтянутые розоватой кожицей, с широкими, в полголовы, ртами вместо клювов. Однако при неустанных родительских хлопотах они совсем скоро подросли, оперились и превратились в красивых, забавных птенчиков.

Солнце меж тем становилось всё горячее. В полуденные часы гнездо оказывалось под палящими лучами. Бедная птаха, чтобы защитить своих чад от солнца, расправляла над ними крылышки и с открытым от жары клювом надолго замирала в таком положении. Рыжий кот учуял добычу: с притворным безразличием он перешёл из дальнего угла двора ближе к гнезду. От мысли перевесить горшок в тень пришлось отказаться, но решил с солнечной стороны закрыть цветок небольшим куском ткани. Птичьему семейству стало прохладнее, к тому же ткань мешала коту следить за птицами, и он со двора ушёл.

Подросших птенцов гнездо уже не вмещало. Тот из них, который, видимо, появился на свет первым и окреп раньше всех, вёл себя как-то возбуждённо и смешно: постоянно вертел головой, вытягивал шею, расправлял крылья, чуть привставал, готовый взлететь, но тут же затихал и прижимался к гнезду. Всё это повторялось много раз, и казалось, будет ещё долго продолжаться, как вдруг птичья маята и нерешительность завершились уверенным полётом. Через несколько часов за первым птенцом улетели ещё два. Четвертый в ночь остался один. Наступивший день он встретил в грустном ожидании. С сочувствием глядя на такую покинутость, захотелось мне прикоснуться к нежным пёрышкам, чтобы хоть как-то его утешить. И это было моей ошибкой: стоило протянуть руку, как птенец тут же выпорхнул из-под цветка, но, пролетев совсем немного, опустился на землю. Вернуть его в гнездо не получилось — уже с земли птенец проворно взлетел и затерялся в зелени грядок.

Расстроенный, стоял я, глядя то на опустевшее гнездо, то на огород, в котором скрылся ещё не совсем окрепший птах. И что теперь с ним будет? Моя опрометчивость могла стать причиной его гибели. Из тревожных раздумий вывела неожиданно появившаяся взрослая птица: с какой-то букашкой в клюве она, минуя гнездо, безошибочно опустилась в то место, где скрылся беглец. Значит, не всё так плохо, решил я, мало-помалу освобождаясь от тягостного чувства вины и досады.

К тому времени я уже знал, что за птица свила гнездо у нас на самом видном месте — это была славка садовая. Много раз за день, проходя мимо цветка, не переставал удивляться её столь неожиданному для меня и несвойственному для птиц выбору. Видимо, падшему человеческому естеству ближе и понятнее, когда от него прячется или убегает всё живое в природе, когда можно убить не только для того, чтобы добыть пропитание или выжить, но просто ради развлечения.

Вспомнилось, как в свои пятнадцать лет я увлёкся охотой. Едва дождавшись конца уроков в школе перед выходным днём, уходил с ружьём за многие километры от дома. Душа моя в эти часы словно вырывалась из тесной клетки и летела впереди меня. Я шёл следом за ней, не выбирая дорог, шёл просто так, шёл к тому, что видел на горизонте — неизвестность манила ожиданием множества важных открытий. Неожиданный выход зверя, стремительные перелёты птиц держали мои нервы в постоянном напряжении — от этого всякое поле или овраг казались полными тайн и долгожданной охотничьей добычи. Но почти всегда домой возвращался, не сделав ни единого выстрела, а все мои трофеи за несколько лет охоты можно было пересчитать по пальцам одной руки.

До сих пор помню каждый свой выстрел, принёсший смерть животному или птице. Последним моим трофеем стал заяц-русак, которого поздней сухой осенью поднял с уютной лёжки в высокой полевой траве. Первым выстрелом заяц был ранен, и чтобы добить его, мне пришлось, стреляя вдогонку, долго бежать за ним. Раненый зверёк на безопасном расстоянии останавливался и приседал для отдыха, но при моём приближении снова мчался дальше. И всё же очередным выстрелом удалось остановить этот изнурительный для нас обоих бег. Распластавшись, без всяких признаков жизни, заяц лежал на боку и огромным немигающим глазом смотрел в высь осеннего неба. Но, чтобы окончательно убедиться, что он мёртв, слегка тронул его стволом ружья — предсмертный заячий крик, страшно похожий на истошный плач грудного младенца, был мне ответом, разрушил все мои восторги от охоты и запомнился навсегда.

После того дня ружьё ещё несколько лет хранилось в доме, но в конце концов из-за ненадобности было продано.

Господь знает, чем и как остановить человеческое жестокосердие. Он избирает нужную меру, Он же подаёт и награду, и утешение. Всё в жизни промыслительно. Если быть внимательным к происходящему, открывается несомненная связь совершенно разных событий из прошлого и настоящего. Таким утешением и надеждой получить прощение от Творца за жестокосердное отношение к животным стало для меня доверие славки садовой — маленькой серой пичуги.

Александр Шадурин
Сайт «Ветрово»
7 апреля 2025