Вера Чистякова. Муза моя…

Этот рас­сказ не о твор­че­ском вдох­но­ве­нии, а… о кош­ке мо­ей Му­зе.

Ку­пи­ла я её ко­те­ноч­ком в пи­том­ни­ке си­бир­ских ко­шек. Но­во­рож­ден­ным ко­тя­там при­сво­и­ли бук­ву «М» (так по­ла­га­ет­ся в пи­том­ни­ках по­ро­ди­стых жи­вот­ных). Так что у Му­зы есть два брат­ца: Ма­жор и Ма­эст­ро и две сест­ри­цы: Ма­зур­ка, а у дру­гой ан­глийское имя (за­бы­ла его).

Но рассказ на кошачью тему начну издалека.

Дело в том, что я с детства очень боялась животных. К лошади, корове или даже к теленку я и сейчас не подойду, а раньше невыносимо боялась и собак, и кошек.

Помню, с подружками, нам лет по семь-восемь, расчерчиваем на асфальте «классики», собираемся попрыгать… И вдруг вижу — важно, хвост трубой, по тротуару вышагивает кошка. Я прямо в стену дома вжалась от ужаса, но вида не показываю, а то задразнят девчонки.

Надо сказать, тогда, после войны, кошек и собак было очень мало, поэтому девочки, если увидят кошку, стараются погладить или на руки взять, а я… боялась.

Только совсем недавно, лет пятнадцать назад, этот страх прошел, отношение к ним стало спокойно-разумным. Окружающие страхов этих не понимали совсем. И я ничего им не могла объяснить. Например, своей маленькой дочке, которая, как и многие детки, хотела завести дома кошечку или собачку.

И вот мне уже самой стало интересно разобраться в этом вопросе — должна же быть причина этого страха?! А причина, как и всё, впрочем, кроется в моем детстве. Придется сделать еще одно отступление, простите за подобную манеру рассказывать.

Родилась я в июне 1941 года, через неделю после начала Великой Отечественной войны, как раз в следующее воскресенье. А незадолго до этого, в мае, к нам приехала мамина сестра с двумя детьми. Она ждала третьего ребенка и приехала из военного городка в Ленинград, где были хорошие врачи.

Жили мы в Кировском районе. Когда город стали бомбить, в наш дом попала бомба, и всех пострадавших от бомбежки стали размещать в свободных квартирах в центре города. Нашей семье досталась комната на улице Пестеля, недалеко от Спасо-Преображенского собора — в нем меня и новорожденную двоюродную сестру и крестили.

О блокаде много написано и рассказано, скажу только немного о своих родных. Мама и её сестра — две еще молодые женщины, на двоих — семеро детей, из них двое грудничков… Света — нет, тепла —нет, за водой ходили на Фонтанку, морозы в зиму 1941-1942 года стояли под сорок, ну и, конечно, голод.

Все, у кого еще сохранилось чувство сострадания, могут постараться все это примерить на себя, и тогда сразу отпадут многие переживания из-за целого ряда проблем, возникающих сегодня, как и всегда.

В марте 1942 года приехал Павел Иванович, муж маминой сестры, чтобы вывезти свою семью. Но, увидев наше бедственное положение, отправил свою семью в Горьковскую область, где располагался его танковый полк. Он был замкомандира полка. А сам стал хлопотать, чтобы вывезти и нас. Мама рассказывала, что, если бы не он, мы бы не выжили.

И в марте 1942 года мы все-таки уехали… по той самой Дороге Жизни. Мама рассказывала — рассаживали по грузовикам наскоро. В нашем грузовике ехала женщина, а дети её ехали в грузовике перед нами. Из-за очень холодной зимы лед был еще толстый, но были и затянутые льдом полыньи, куда порой и провалились грузовики. Так провалился грузовик, шедший перед нами, и ушел под лед, на глазах у матери, сидевшей в нашем грузовике.

Когда мы добрались до Горьковской области, Павел Иванович ушел добровольцем на фронт. Хотя полк был в тылу, обучали танкистов, но он, увидев блокадный Ленинград, не мог поступить иначе.

В эвакуации в Горьковской области, 1943 год

Семья его поселилась в его комнате, а маме выделили солдатскую землянку. Вот тут и начинается, как я поняла, история возникновения моих детских страхов.

Старшие брат и сестра ходили в школу, мама ненадолго оставляла меня одну в землянке, а сама убегала на работу. И вот как-то она возвращается с работы — а была осень — мне было что-то около полутора лет… видит — я в одной рубашонке сижу на заиндевевшей траве… спрашивает: «Что? Почему здесь?», отвечаю: «Там кысы (крысы)». Крысы в землянке… конечно же, они угрожающе шипели, и какими же огромными и страшными они казались маленькому ребенку, если это заставило его выбраться из землянки раздетым на холод.

А еще, кстати, мама рассказала, что около меня тогда была горка продуктов… тушенка, сгущенка, хлеб, сахар — это мимо проходила рота на фронт, и солдаты, развязывая свои «сидоры», оставляли кто что мог. Наверное, думали, что и их семьям, если что, кто-нибудь так же поможет.

Да, так оно и было…

Когда мы вернулись в Питер в мае 1945 года (а приехала мама без вызова — некому было вызывать… и папа, и папин брат, и мамин брат — все погибли), комната была занята другими людьми. А маме, раз вернулась без вызова, предложили в течение сорока восьми часов уехать из города. А куда???

Она добилась своего — осталась… и получила комнату на улице Каляева (ныне снова Захарьевская), на первом этаже — в окнах фанера, пол провален, печка не топилась, надо было прочищать. А на руках — трое детей… четырех лет, десяти лет и тринадцати лет, и еще справка: «Остро нуждается во всех видах помощи».

И все же возвращаюсь к началу рассказа…

Брат и сестра снова стали ходить в школу, мама на работу, а меня закрывали в комнате одну, пока не устроили в детский сад. И вот тут я уже помню сама (все-таки уже четыре года ) этих крыс… жирные, огромные, но они были отъевшиеся за блокаду, поэтому не так агрессивны. А для маленького ребенка по размеру они были, что кошка для взрослого. Они бегали по полу, шипели… а я сидела, забравшись с ногами на кровать и со страхом ждала, когда же придет мама. Так я осознала, откуда мои страхи. Но все равно, долго не могла преодолеть их. И никогда и в голову даже не приходило завести в доме животных.

Когда я писала воспоминания о батюшке Николае Гурьянове, не упомянула такой эпизод: паломники попрощались с батюшкой и поспешили на «Зарю», я хотела было идти с ними, но что-то меня отвлекло…

Смотрю, стоит батюшка, рядом с ним стоит женщина — уже прощается… и тут на гранитный валун, что справа от калитки, впрыгивает Липушка, батюшкин кот. Отец Николай его гладит, смотрит на меня внимательно и говорит что-то от том, что хорошо, когда рядом вот такая зверушка… точно дословно не помню, что-то от том, что когда батюшка уходит из дома — Липушка идет с ним и уверен, что он охраняет батюшку… я слушала буквально вполуха, настолько эта тема мне была неинтересна, только удивлялась — зачем батюшка говорит о таких пустяках.

Прошли годы. В 2010 году очень тяжело заболела, в феврале 2013-го все-таки уговорилась на обследование. Врач сказал дочери, что нужна операция, но шансов нет. В марте, 18-го числа, в день памяти святителя Луки (Войно-Ясенецкого ), пришла на операцию с его маленькой картонной иконочкой, но до конца не знала, что у меня (врачи и родные скрывали ), просто понимала, что ухожу…

Трудно было возвращаться назад, к жизни.

Вернулась домой… и вот как-то раз, впервые, отчего-то подумалось (даже в дневнике записала): как хорошо, если бы сейчас рядом бегал пушистенький котенок, живое существо. Дочь, когда узнала о моем желании, тут же заглянула в интернет и там нашла в питомнике сибирских кошек Музу мою…

Это оказалось такое чудо!

Я открыла для себя совершенно незнакомый мир!

Хотя не все сначала гладко складывалось.

Выяснилось, что я совсем не знаю, как надо обращаться с кошкой. К тому же привыкла, что дома у меня тихо, спокойно, опрятно. Но Муза оказалась совершенно идеальным котенком: ничего не портила, не роняла, если запрыгивала на секретер — изящно обходила стоящие наверху рамки с фотографиями, подсвечник и прочие мелочи. Один только раз, запрыгнув на стол, покрытый скатертью, желая спрыгнуть, она зацепилась когтем за скатерть и нечаянно стащила её, со всем стоящим на ней — все полетело на пол, ваза с цветами опрокинулась… шум, грохот — она сама испугалась и молнией унеслась прятаться. А я в свои годы, тогда мне было уже за семьдесят лет, кряхтя, принялась убирать. При этом ворчала: «Нашла себе заботу, делать мне было нечего».

Играла она тоже спокойно. Больше всего ей нравилось играть с меховыми мышами: загонит в какую-нибудь щель и часами лежит «в засаде», ожидая, когда та покажется. Но одна-единственная слабость у нее была и остается — она настоящая «тряпичница»: нитки, ленты, всякие тесемки, шнурки, если не доглядишь — будет отгрызено. А самое главное —тюлевые шторы все в дырах. Сейчас у меня уже третьи — и опять, похоже, пора менять.

Но у всех у нас свои недостатки, так что я с ней вырабатываю добродетель терпенья. Надо сказать — это непросто.

А вообще она многому меня научила. По природе я очень брезгливый человек. Вспоминаю — сразу после войны мы вечно ходили голодные. В школе девочки, особенно у кого вернулись отцы с фронта (таких было мало), приносили бутерброды и на переменках еще и других угощали. Всегда делились! Достает бутерброд, сама откусывает и пускает по кругу. Так вот, несмотря на постоянное чувство голода, я не могла так есть, в стороне стояла.

Окончание 1-го класса. Стриженые девочки в 1-м ряду из детдома: отцы погибли на фронте, а матери или умерли от голода, или погибли под бомбёжками. 2-й ряд, слева направо: учительница Екатерина Андреевна, Вера Николаевна, её двоюродная сестра

А тут с Музой пришлось себя перевоспитывать: и уборка наполнителя, и, оказывается, кошек регулярно тошнит шерстью, которую они вылизывают. И для её мисок завела отдельную мочалку… Ну, в общем, стала я задумываться: «А надо мне все это?!» И убирать тяжеловато, и противно, и вообще?! Стыдила себя: а как же святитель Лука, когда его арестовали и привели в тюрьму? Заключенных держали в подвале и там заставили руками убирать нечистоты, не выдав ни рукавиц, ни совков. Или в камерах заключенным, особенно священникам доставались места рядом с парашей.

Но как я себя ни стыдила, мне все меньше и меньше хотелось возиться со всем этим. А еще и расходы на корм, наполнитель и всякую мелочь. Все чаще и чаще приходила в голову мысль, что надо её пристроить, и чем раньше, тем для нее лучше. Вот какой эгоизм! Да еще и оправдание себе находила: и возраст, и расходы, и прочее. И так этот помысл у меня засел, что я решилась его осуществить. А Муза это чувствовала, но я поняла это позже.

Трижды я обращалась к поискам будущих хозяев. Дважды что-то меня не устраивало. А на третий раз все было вроде хорошо — и человек хороший, и всё без проблем… и мы договорились о дне, когда он её заберет.

Накануне я села на стул, взяла телефон, а Муза впрыгнула ко мне на руки. Сидела тихо и как-то внимательно. Я стала договариваться и вдруг, неожиданно для себя, сказала ему: «Знаешь, я передумала — я не могу этого сделать». И вдруг Муза обхватила мою руку с телефоном двумя лапами и прижалась ко мне…

Собеседник к отмене решения отнесся спокойно, а я сидела потрясенная… и тем, что, оказывается, я не могу от нее отказаться, и её реакцией.

И вот уже прошло двенадцать лет, как она появилась в моей жизни. Положительные эмоции перевешивают отрицательные моменты, которых, конечно, не избежать.

Во-первых, дома, конечно же, с ней уютно. Она так забавно располагается где-нибудь в кресле, дрыхнет целыми днями, ночью выходит «на охоту», но играет тихо, не беспокоит.

Она любит лежать в углу, где иконы, и порой приходит послушать вечернее правило. Даже знает молитвы. Когда я читаю молитву на принятие святой воды и просфоры, она, где бы ни была, приносится, садится в надежде, что ей что-нибудь перепадет, сидит и смотрит с укором на меня, что я жадничаю. Любит, когда её кроплю святой водой.

Много бы можно рассказать забавного и хорошего… я же, когда смотрю на фотографию батюшки Николая, говорю ему: «Батюшка, а ты ведь знал, что она у меня будет. Это по твоим молитвам она у меня!» И я иногда так радуюсь, что она у меня есть, глажу её и приговариваю: «Радость моя пушистая», или — «Божий подарок», или «Игрушка моя меховая».

Вообще мы с ней обе не любим кошачьих нежностей. Она не любит, чтобы её брали на руки. Если я её изредка беру, допустим, чтобы отнести на окно — помахать уходящим гостям, она позволяет это сделать, но чувствуется, что ей совсем не хочется сидеть на руках.

А так и я постоянно занята, редко могу уделить ей внимание. Отчего она ближе к вечеру даже раздражается.

Специально для Елены хочу сказать… Елена, когда ты вырастешь большая, у тебя, наверное, будет уже свой дом… и ты, может быть, захочешь завести животных. Это хорошо… но всегда надо понимать — для чего это ты хочешь сделать. Все люди очень нуждаются в любви. Так их создал Господь.

Наш Бог — это Любовь. И всем людям очень хочется, чтобы их любили, но большинство людей забыли Бога, а желание любви в душе осталось… Но без Бога никакой любви у людей нет, потому что без Бога все становятся злыми и эгоистами.

Святые отцы говорят: «Не жди любви от других, если не получишь её — будет только смущение. Люби сам». А человек хочет, чтобы его любили, и, не получая любви, заводит животных.

Животные в основном за хорошее отношение к ним платят привязанностью, верностью, любовью, чем умиляют своих хозяев, и те, забыв об иерархии, созданной Богом, начинают называть их доченьками, сыночками, а себя — мамой и папой. Начинают одевать их в комбинезоны, кроссовки и прочее. Это абсурд и даже — извращение. Бог создал животных для людей: кошка должна ловить мышей, собака охранять дом и хозяев.

Это надо твердо понимать и относиться к животному соответственно… а сейчас у многих людей все поставлено с ног на голову, животных любят, а людей — ненавидят. Это большой грех, а все оттого, что в свое время не разобрались со своей душой!

Не захотели познать Бога и все устроение жизни на Земле.

А ты, Елена, запомни на всю жизнь: «Без Бога не до порога!»

Без Бога жизнь на Земле — безсмысленна!

Суета сует…

Вера Чистякова
Сайт «Ветрово»
2 апреля 2025