Ольга Надпорожская. По Милости Господней

Вскоре после того, как я впервые встретилась с иеромонахом Романом, у меня умер знакомый, которого я боялась с самого детства. О его хмельных выходках ходили страшные рассказы, его единственный сын умер от пьянства, не дотянув и до сорока пяти лет, а как терпела такую жизнь его тихая непьющая жена, так и осталось для всех загадкой. Слушая рассказы о ее мытарствах, я часто думала, что, если бы она была верующим человеком, то была бы настоящей мученицей. Я и на отпевание в морг поехала прежде всего для того, чтобы поддержать вдову — хотя и думала, что, может быть, теперь, в возрасте семидесяти семи лет, она наконец-то сможет перевести дух. Очень надеялась, что ее тронут слова молитвы — ведь она ни разу в жизни не исповедовалась и не причащалась, редко-редко заходила в церковь поставить свечку — и всё.

Я всегда боюсь смотреть на лица усопших – так страшно изменяются они, такими делаются неузнаваемыми, непохожими на то, чем были совсем недавно. Даже лица праведников — и те становятся пустыми, теряющими форму сосудами, так каким же должно быть лицо грешника? Но, подойдя ко гробу знакомого, я удивилась. Лицо покойного вовсе не было страшным — это было лицо искусно сделанного манекена. Спокойно сомкнутые веки и губы, ровная смуглая кожа, светлая рубашка, праздничный пиджак. Мертвый он выглядел гораздо лучше, чем живой… и я смотрела на него без страха и даже без особого интереса – слишком уж он был непохож на настоящего человека.

Испугалась я только тогда, когда в комнату вошел священник. Лицо его было такого же цвета, как лицо усопшего — как будто кожу покрывал толстый слой тонального крема. Было оно холеным, гладким, с аккуратными чертами красавца-киногероя, и меня не покидало ощущение, что на устах его играет полуулыбка. Певчих мы так и не увидели — они почему-то не вошли в комнату, остались за порогом, и мы только слышали их мощное, словно из колонок, пение.

Священник оказался мастером быстрого чтения: он произносил слова молитвы с такой скоростью, что разобрать хоть что-то было невозможно. Это напоминало радиопередачу, в которой рассказывают о каком-нибудь медицинском препарате, притворяясь, что это не реклама, а беседа с доброжелательным, опытным врачом, который хочет помочь пенсионерам сохранить зрение или здоровое сердце. А в самом конце передачи, когда катастрофически заканчивается купленное время, голос диктора скороговоркой произносит то, о чем рекламодателям хотелось бы совсем умолчать: «Име­ют­ся­про­ти­во­по­ка­за­ния. Тре­бу­ет­ся­кон­суль­та­ция­спе­циа­лис­та». Священник демонстрировал нам такое же виртуозное владение сценической речью, и я, силясь ухватиться хоть за одно слово, видела краем глаза, как пытаются скрыть изумление мои нецерковные родственники. Но вот отгремел невидимый хор, священник окончил скороговорку, быстро откланялся – и я не рискнула подойти к нему под благословение… а вдруг он не знает, как благословить?

После отпевания гроб погрузили в машину – покойного везли хоронить на родину, в тамбовскую деревню, рядом с отцом и матерью. А я еще раз обняла похудевшую вдову и под легким майским дождем отправилась восвояси…

Нет, я не собиралась говорить отцу Роману об этой смерти. Но на следующий день стала писать ему о другом – и не удержалась, рассказала о покойном и попросила: «Если Вы знаете, как помолиться о таком человеке, помяните, пожалуйста, Бориса».

Через несколько дней я узнала, что тело дяди Бори предали земле в день памяти святых Бориса и Глеба — хотя вряд ли кто-нибудь из хоронивших догадывался об этом. И вспомнила, как ответил на мою просьбу отец Роман: «Да будет с ним по Милости Господней!»

2

Я рассказала эту историю вдове усопшего, когда она умирала от рака. Уже две недели она почти ничего не ела, а теперь даже воду проглатывала с трудом и слабела на глазах. Выслушав мой рассказ, она изумленно покачала головой, и я увидела, как в глазах ее засветилась надежда — на что? На то, что посмертная участь ее мужа не так страшна, как его прижизненные поступки? Или на то, что Господь будет милостив к ней самой? «Тетя Рита, моя мечта — чтобы Вы хотя бы раз в жизни исповедовались и причастились», — сказала я. «Я ничего не хочу», — еле слышно ответила она. Что я могла еще сказать? Я стала писать отцу Роману.

«Как говорить с не имеющим Веры? — ответил отец Роман — Спросите, верит ли она, что есть у неё душа, что есть Вечность, что есть Царство Божие и ад? Если верит, то прямым текстом скажите, что сейчас ей даётся последняя возможность очиститься покаянием, поисповедоваться, Причаститься (бедный священник!). Если не захочет… укажите перстом, куда, как молния, пойдёт её душа».

На мои слова о том, что, возможно, душа ее давно тянется к Богу, а ум не пускает, отец Роман написал: «Да ведь если бы её душа тянулась к Богу, давно бы уже затянула её в Храм… Беда! Это мука – видеть умерших прежде смерти! Помоги всем, Господи, а её вразуми у порога!»

Я пыталась говорить с умирающей и так и эдак — и мучилась от своей черствости, от того, что не рождалось у меня живое слово. (И опять вспоминала слова отца Романа: «Чтобы бросить в землю семя, нужно сначала ее согреть…») Рассказывала ей, как в первый раз в жизни пришла на исповедь – а она отвечала: «Я никому не делала ничего плохого». Говорила, что грешу каждый день – а она удивлялась: «Я всегда всем желала добра, хотела, чтобы был мир…» «Тетя Рита, умоляю: лежите, думайте», — попросила я на прощание. А на другой день она вдруг сказала: «Я готова причаститься». Выслушала покаянный канон и с удивлением произнесла: «Какие слова… Как люди просят, чтобы их простили!..»

Когда я опять пришла к умирающей, от нее только что вышел священник. Она смогла еще трижды перекреститься, повторяя за мной: «Слава Тебе, Боже!» А потом силы стали быстро оставлять ее. Она уже не могла внятно говорить, не могла дать мне руку – и примерно через час после Причастия впала в кому, а вечером спокойно умерла – просто перестала дышать. Я впервые узнала, что это такое – последний вздох. Это когда ты слышишь — в комнате стало тихо, входишь и убеждаешься: человек не дышит – и начинаешь громко молиться. Проходит, может быть, минута – и вдруг он тяжело вздыхает. А через несколько минут еще раз… И потом еще раз. И всё.

Я очень удивилась, когда в ответ на мой рассказ об этой кончине отец Роман написал: «Какая уж там исповедь, какое уж покаяние больного человека. Не хочется думать, что навязали и она согласилась, это было бы страшно… Как бы ни было – Суд только Божий. Ей сейчас очень нужны молитвы родных и близких. По-человечески же соболезную… упокой, Господи, новопреставленную Маргариту!»

«Мне очень хочется верить, что все было по-настоящему», — написала я.

«Кому же не хочется? — ответил отец Роман. — Но чтобы такое не повторялось, стучите своим пока живым и пока здоровеньким родичам – этим зрячим слепым и мёртвым при жизни».

Прах усопшей предали земле в тот же самый день — святых Бориса и Глеба, спустя ровно год после похорон ее мужа.

2015-2016