* * *
Уже вечер, друзья, уже вечер,
И луна свою лампу зажгла.
Так оставим же праздные речи,
Оторвёмся на миг от стола.
Белой скатертью стол застелили,
Понаставили яств и вино…
Целый день веселились и пили,
И никто не взглянул за окно.
За окном – никакого ненастья.
Листопад не шуршит в этот час.
Словно душу осеннюю настежь
Отворила природа для нас.
И, быть может, не стану пророчить,
Где-то путник в нелёгком пути.
Но под светлую исповедь ночи
Он надеется всё же дойти.
Благодати исполнены кущи,
Пруд заросший туманом кадит.
— Мир тебе, одиноко идущий,
И тому, кто тебя приютит.
Так давайте ж подымем бокалы,
Своим бытом простым дорожа,
Чтоб его теплотой обласкала
Сердобольная чья-то душа.
Кто же ты, неизвестный прохожий,
Далеко ль путь-дорога лежит?
Почему так меня растревожил
Твой блаженный, задумчивый вид?
В твоём сердце молитва святая
Разгоняет душевную тьму.
Может, скоро и я, всё оставив,
Помолясь, в руки посох возьму.
И, крестами себя пообвесив,
Побреду неизвестно куда,
Заходя в близлежащие веси,
Стороной обходя города.
* * *
Образ монаха-странника на путях-дорогах России — один из самых важных в лирике иеромонаха Романа (Матюшина-Правдина). Он возникает уже в первые годы творчества, ещё до принятия автором монашеского пострига.
Обратимся к стихотворению «Уже вечер, друзья, уже вечер…» 1980-го года. В нём — два пространства: дом, ещё у́же — стол, за которым «целый день» сидят, веселятся и пьют вино друзья лирического героя и он сам, и пространство за окном, ночной пейзаж, освещаемый «лампой луны». Этот пейзаж видит только лирический герой: из тех, кто рядом, «никто не взглянул за окно», хотя действий довольно много: «застелили», «понаставили», «веселились», «пели». Действия простые, бытовые, и рифмы — грамматические, «простые»: глагол рифмуется с глаголом, существительное — с существительным… Глаголы — в безличной форме, лирический герой называет эти действия несколько отстранённо, как будто они «внешние» по отношению к нему. Зато он активен в обращении к друзьям: «оставим», «оторвёмся… от стола», «подымем», и характер этих действий иной…
Во второй строфе ритмически выделено слово «белой». Зачем? С одной стороны, в нашем восприятии это знак безудержного веселья («Очи черные»), а с другой — это свет, противоположное тому, что за окном, куда «никто не взглянул», кроме лирического героя.
В движении лиризма впервые появилось напряжение, то есть то, что условно можно назвать «завязкой»: во внутреннем мире лирического героя впервые обозначились неудовлетворенность, беспокойство. Эти переживания основываются не на том, что лирический герой разочаровывается в окружающем его мире, а на том, что его содержания стало для него недостаточно, поэтому его взгляд устремлён «за окно».
За окном — осенняя тишина. «Не шуршит» под ногами листва; однако звук «ш» нужен, и он приумножен в словах «душу», «настежь»: как будто лирический герой прикладывает палец к губам и призывает к тишине здесь, за столом: ш-ш-ш… Глубокая рифма «ненастья» — «настежь» помогает призыву к тишине, к тому, чтобы друзья перенесли взгляд за окно.
Тишина нужна не столько для того, чтобы услышать, что там, в ночи, сколько увидеть — внутренним зрением. Увидеть путника «в нелёгком пути».
Постепенно стихотворение наполняется образами и мотивами, превращающими ночной пейзаж в Божий храм. В нём исповедуется ночь, и исповедь её — светлая.
Благодати исполнены кущи,
Пруд заросший туманом кадит…
Лирический герой, сидящий с друзьями за праздничным столом с белой скатертью в замкнутом пространстве дома, душою там, в ночи. Он живет надеждою, что ночь, какой он её видит, разгонит «душевную тьму». Его душе нужны помощь и молитва, нужно движение по пути-дороге внутри Божьего храма ночи, по которой идёт воображаемый им странник. Лирический герой приветствует его:
— Мир тебе, одиноко идущий,
И тому, кто тебя приютит.
Слово «мир» выделено в стихотворении графически и ритмически. Это цитата из Библии. Воскресший Христос так приветствует своих учеников: Мир вам… Лирический герой переживает переломный момент во внутренней жизни, он накануне важнейшего решения: найти путь души к Богу. При этом он жаждет изменить и внешние обстоятельства своей жизни, в нём вызревает решение, став монахом, отправиться в путь-дорогу и проповедовать, «заходя в близлежащие веси, стороной обходя города».
Всё это там, «за окном», куда лирический герой пока ещё хочет всматриваться вместе с друзьями, там, где его внутреннему взору предстаёт космический Божий храм, по которому пролегают пути-дороги к Свету. Для того, чтобы всматриваться в ночь «за окном», необходима напряжённая работа души каждого, а она не терпит суеты, шума, многолюдия. Это работа по преодолению «душевной тьмы», то есть войны человека с самим собой, это работа во имя мира в душе:
— Мир тебе, одиноко идущий…
Странник — «одиноко идущий», погружённый в молитву, которая и «разгоняет душевную тьму». Молитва требует одиночества, «отдельности», тишины и сосредоточенности.
Лирический герой в последний раз призывает друзей к совместному действию:
Так давайте ж подымем бокалы…
Тост — за путника и того, кто его приютит. На этом призывы лирического героя к друзьям исчерпаны. Обратим внимание на единственную в стихотворении недостаточную рифму «дорожа» — «душа» с консонансным «д», которая аккомпанирует этой исчерпанности. Это не значит, что лирический герой раздражён, разочарован. Конфликт в этом стихотворении разворачивается не в плоскости «лирический герой и чуждое ему окружение». Пока что для лирического героя друзья и «теплота быта» — «всё»:
Может, скоро и я, всё оставив,
Помолясь, посох в руки возьму.
Но душа его требует роста, дальнейшего движения, другого содержания, другого смысла жизни. Душа его требует высветления, победы над тьмою неведения, незнания, чего-то гораздо более важного, чем то, что у него есть сейчас. Лирический герой благодарен всему и всем, кто с ним сейчас. Далее он внутренне остаётся наедине с собою перед необходимостью принять важнейшее для своей жизни решение. Взыскующие риторические вопросы, единственное в стихотворении острое сочетание звуков в слове «растревожил» — своеобразная «кульминация» в движении лиризма.
В «кульминационной» строфе названо то, что противоположно «душевной тьме» — «блаженный, задумчивый вид» путника. Вот что волнует, тревожит лирического героя. Он жаждет обрести мир в душе и облик, в котором бы это отразилось.
Мы сопереживаем герою, которого застаем в ситуации принятия решения. В «развязке» стихотворения решение отправиться «за блаженством» ещё не принято, но оно взвешивается, переживается, и будущая новая жизнь представляется ему достаточно определённо.
Путь-дорога, следуя по которой человек разгоняет «душевную тьму» молитвой и стремится помочь в этом другому, трудна. Можно помочь себе, взяв в руки посох. Это слово тоже выделено в ритмическом рисунке стихотворения спондеем.
Чтобы разогнать «душевную тьму» молитвой, «возьму» в руки посох странника: «возьму» посох — первое действие, которое приблизит новую жизнь.
Вторая рифма в этой строке — «святая» – «оставив» — пожалуй, самая непростая в этом стихотворении — достаточная, с обилием консонансных и ассонансных звуков. Она рождает эффект взаимопроникновения этих слов друг в друга, их не только звукового, но и смыслового единства, пронизанного глубоким переживанием лирического героя.
Лирический герой всматривается в свою будущую судьбу:
И, крестами себя пообвесив,
Побреду неизвестно куда,
Заходя в близлежащие веси,
Стороной отходя города.
Эта судьба представляется ему непростой. Об этом подспудно говорят нам глаголы, в которых и избыточность действия («пообвесив»), и затруднённость («побреду»), избирательность («обходя города»). «Пообвесив» рифмуется с «веси» (сёла, деревни), первое как будто вбирает в себя второе. Лирический герой готовится к общению, к проповеди среди людей деревни, людей тишины и «отдельности», а город вызывает у него ощущение возможности конфликтного состояния.
В этом стихотворении лирический герой — в ожидании, в сомнениях, в предвосхищении нового поворота в жизни и испытаний, с ним связанных.
О том, каким оказался избранный лирическим героем путь его души к Богу, — стихотворение «Заночую в стогу…» В стихотворении «Уже вечер, друзья, уже вечер…» (1980) — выражение готовности к новому повороту жизни. «Заночую в стогу…» (1989) — о том, что переживает лирический герой, следуя по новому пути.
Антонина Алексеевна Зернюкова, кандидат филологических наук
Сайт «Ветрово»
1 августа 2019
И важное примечание: «необходима напряжённая работа души каждого, а она (душа) не терпит суеты, шума, многолюдия».