Часть первая
На сайте Санкт-Петербургской митрополии размещены фотографии.
Не знаю, как вам, а мне не по себе от этих снимков. Четыре могильных памятника одному человеку. Это не могильные памятники? Это скульптурные изображения? Может быть, но мне они напоминают надгробия. Во всяком случае, на икону праведного Иоанна Кронштадтского я бы смотрел с бо́льшим воодушевлением, чем на эти святые бюсты. Но ведь на них не только смотреть надо, но и молиться.
Сайт Санкт-Петербургской митрополии: В Неделю 21-ю по Пятидесятнице, праздник перенесения мощей преподобного Иоанна Рыльского, 1 ноября, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий возглавил Божественную литургию в Николаевском морском соборе Кронштадта. /…/ Правящий архиерей освятил четыре скульптурных изображения святого праведного Иоанна Кронштадтского, предназначенные в дар православным общинам Австралии, США, Абхазии и села Суры Архангельской области — родины батюшки Иоанна. Скульптуры изготовлены при поддержке благотворительных фондов «Под Покровом Богородицы» и «Наше дело». /…/ «Его прекрасные изображения, которые мы освятили, поедут в несколько уголков земли, где народ будет просить у батюшки молитвенной помощи. Пусть он благословит вашу жизнь», — завершил проповедь митрополит Варсонофий.
http://mitropolia.spb.ru/news/mitropolit/?id=183068#ad-image-36
Г.С.: Статья «О памятниках-статуях святым угодникам» была написана епископом Вологодским Никоном (тогда ещё епископом, архиепископом он станет через три года) в 1910 году. Статья заканчивается словами: «а святым Божиим ставить статуи не подобает». Эти слова я хотел бы обратить в название статьи владыки Никона, потому как в них выражена её суть, но едва ли это понравилось бы автору. Святейший Синод, членом которого был епископ Никон, поддержал Императорское Археологическое Общество в решении установить памятник святителю Гермогену, Патриарху Всероссийскому, и преподобному Дионисию, Радонежскому чудотворцу, и предоставил этому обществу возможность тарелочного сбора в церкви, поэтому мнение епископа Никона, которое я хотел бы вынести в заглавие, противоречило мнению Синода, и было негромко проговорено им в конце статьи. Перейдём к её чтению.
Епископ Никон: Московское Археологическое Общество (его возглавляла с 1885 по 1917 гг. Прасковья Сергеевна Уварова, жена А. С. Уварова, сына министра просвещения с 1833 по 1848 гг., графа С. С. Уварова. — Г.С.) хочет поставить памятник смиренным служителям Церкви Русской, святителю Гермогену, Патриарху Всероссийскому, и преподобному Дионисию, Радонежскому чудотворцу. Местом памятника избрана историческая Красная площадь в Москве, где уже красуется памятник Косме Минину и князю Пожарскому.
Г.С.: Точнее, место для памятника священномученику Ермогену отводилось напротив Сенатской башни, где ныне стоит мавзолей Ленина. По мысли проектантов, три сооружения, связанных с событиями 1612 года, должны были создать единую композицию: 1) храм в честь Казанской иконы Божией Матери, 2) памятник гражданину Минину и князю Пожарскому, и 3) памятник священномученику Ермогену и преподобному Дионисию. С помощью этой карты легче представить связь этих сооружений. Она пригодится нам и далее, когда речь в статье епископа Никона пойдёт о памятнике императору Александру II, а также Минину и Пожарскому.
Г.С.: Кстати, как правильно писать имя святого: Гермоген или Ермоген? Надпись на памятнике 2013 года гласит: Священномученик Ермоген Патриарх Московский и всея Руси.
Галина Васильевна Ананьина, председатель правления Фонда Патриарха Гермогена и Женского православного патриотического общества, сопредседатель Союза Православных Женщин: Хотелось бы подчеркнуть, что в отношении имени патриарха Гермогена существует некоторое разномыслие. Не редко его называют Ермогеном. Однако во всех дореволюционных изданиях до 1913 года он везде упоминается именно как Гермоген. Да, при крещении он был назван Ермолаем, но в Успенском соборе принимает патриаршество как Гермоген. Ермогеном его стали называть после прославления в 1913 году, так пожелал царь Николай Второй (откуда это известно? — Г.С.) Но мы считаем, что памятник должен быть поставлен патриарху Гермогену.
Справка газеты «Церковный вестник»: «Существуют разные версии, как правильно называть патриарха-мученика: Гермоген или Ермоген, но наиболее убедительные на наш взгляд две из них. Во всех издания до момента прославления в 1913 году патриарх именуется как Гермоген. Но после прославления он становится Ермогеном. По одной версии, Святейший Синод принял при прославлении это имя, потому что святейший патриарх Гермоген сам подписывался именем Ермоген, а не Гермоген (Галина Ананьина утверждает обратное. — Г.С.)[1]. Вторая версия принадлежит американскому историку Грегори Фризу. Ученый считает, что основной причиной стала история, связанная с именем епископа саратовского Гермогена, который активно выступал против обер-прокурора Саблера и Григория Распутина. В конце концов Гермоген был отправлен в маленький монастырь в Гродненской епархии. Чтобы не было путаницы и имя нового святого не ассоциировалось с именем опального архиерея, Синод и восстановил древнюю орфографию имени патриарха — Ермоген»[2].
Г.С.: Вот и выходит, что вместо того, чтобы точно установить, как подписывался священномученик: Гермоген или Ермоген, одни приводят чужие мнения, другие — свои, а дело катится в направлении американских нарративов.
Епископ Никон: Археологическое Общество желает сим памятником ознаменовать наступающее в 1912 году трехсотлетие окончания великой смуты, до основания потрясшей нашу матушку Русь в начале ХVII столетия. Памятник, очевидно, должен говорить русским людям: «Любите Русь, как мы любили, целым сердцем; будьте готовы положить за нее свои души, отдать ей беззаветно все: и ум, и сердце, не говоря уже об имуществе, отдать самую жизнь свою за ея благо. Смотрите на нас и вспоминайте наше время, наши подвиги». Святейший Синод предоставил Археологическому Обществу произвести в текущем году во всех церквах Российской империи тарелочный сбор за всенощными бдениями и литургиями в праздники Апостолов Петра и Павла и Успения Богоматери. Так откликнулась церковная власть на начинание Археологического Общества.
В последнее время сборы по церквам в великие и не в великие только праздники — обычное дело. Собирают ежегодно в известные дни разные общества: Миссионерское, Палестинское, попечения о слепых, Красногo и других крестов, — всех таких не перечтешь: собирают и не ежегодно, а только раз или два в определенный день на то или другое доброе дело. Не могу не заметить, что святое дело христианского благотворения, всецело некогда принадлежавшее Церкви, ныне, большею частию, ушло из Церкви и является в нее только с кружкой или тарелкой для сборов, а все распоряжение сими сборами идет уже мимо Церкви… Не буду теперь останавливаться на этом вопросе: можно ли сие признать нормальным явлением в церковной жизни по самому существу, тем более что к настоящему случаю это едва ли может иметь и отношение.
Г.С.: «Можно ли сие признать нормальным явлением в церковной жизни по самому существу?» — спрашивает архиерей о тарелочных сборах в церкви, которые идут мимо церкви, и подразумеваемый им ответ очевиден: нет. Однако епископ не останавливается подробно на этом вопросе, потому что, по его словам, «к настоящему случаю это едва ли может иметь и отношение». Эта мысль мне непонятна. К настоящему случаю, т.е. к сбору средств на установку памятника вопрос о тарелочном сборе имеет самое непосредственное отношение. Насколько я понял из статьи, идея памятника не одобряется епископом Никоном. Значит, его тем более должен волновать вопрос о том, кто и как собирает деньги на него. Если их собирает Археологическое Общество, это одно дело, а если этим занимается церковь, это другое дело. Хочется Археологическому Обществу ставить памятники святым, пусть ставит, но не за счёт церкви. Однако, именно потому, что решение о тарелочном сборе на памятник было принято Святейшим Синодом, епископ Никон не останавливается подробно как на вопросе о тарелочных сборах вообще, так и на вопросе о денежных средствах на памятник святым Ермогену и Дионисию в частности.
Епископ Никон: Церковь строила и строит храмы как памятники, но еще никогда не строила памятники в мiрском смысле этого слова. Я хотел бы только отметить, что это даже едва ли не первый случай сбора на памятник во время богослужения в церквах наших (выделено мной. — Г.С.). Собирали на построение храмов, на школы, на богадельни, на миссии, словом — на дела добрые, но не на постройку мiрского памятника. Не хочу восставать против такого сбора и теперь, ибо распоряжение церковной власти уже состоялось, никакой ереси в нем не усматривается, а потому и протестовать против него нет повода. Но при исполнении сего дела, при построении памятника, может произойти нечто такое, от чего хотелось бы предостеречь теперь же и Археологическое Общество, и тех, кто должен отвечать пред Богом и историей за возможный соблазн…
Г.С.: В чём же заключается ответственность и в чём возможен соблазн со стороны тех, кто должен отвечать перед Богом и историей?
Епископ Никон: Прежде всего вспомним, когда Москва решила поставить памятник Царю-Освободителю, то покойный Государь, мудрый носитель народных идеалов, особенно был озабочен тем, чтобы этот памятник, поставленный в Кремле, этом, по его выражению «алтаре» Руси православной, не нарушал своим мiрским характером духовной гармонии святынь кремлевских. Он был прав: до сего времени Кремль не имел в себе ни одного памятника в западно-европейском смысле, для него ясно было, что такие памятники не вполне отвечают народному мiросозерцанию. Народ знает памятники-храмы, но не памятники-статуи, и очень мудро было избрано место для памятников самому ему, великому Царю-Миротворцу, — вне всероссийского «алтаря» — Кремля: как-будто он смиренно вышел отсюда, чтобы в благоговении созерцать издали святыни Руси Православной с своего величественного трона, от храма-памятника великих событий 1812 года.
Г.С.: Владыка Никон разумеет памятник императору Александру III, поставленный в 1912 году вне Кремля, у стен храма Христа Спасителя.
Но ведь памятник его отцу, императору Александру II, был поставлен в самом Кремле, хотя как говорит епископ, «до сего времени [до 1898 года] Кремль не имел в себе ни одного памятника в западно-европейском смысле, [потому как] для него [царя Александра III] ясно было, что такие памятники не вполне отвечают народному мiросозерцанию».
По-моему, епископ Никон не вполне прав, говоря, что царю Александру III было ясно, что европейские памятники не вполне отвечают русскому мiросозерцанию, поскольку такой памятник всё же возник в Кремле. Это, конечно, не Александрийский столп на Дворцовой площади Санкт-Петербурга, потому что по внешнему виду перекликался с кремлёвскими стенами и башнями, а не с египетскими обелисками, но уже самое возвышение памятника Александру II в Кремле над церковью во имя святых равноапостольных царей Константина и Елены (см. фото выше) приводит на память стихи Пушкина о памятнике, который он воздвиг самому себе: «вознёсся выше он главою непокорной Александрийского столпа». Всё верно, если памятник Александру II вознёсся выше куполов церкви, то почему бы памятнику, созданному Пушкиным Пушкину, не вознестись выше памятника Александру I? Вознёсся, и вознесён был, потому что не в русском духе Богопревозношения, но в западно-европейском духе самовозношения, были возведены оба памятника.
Архитектурный комплекс в честь Александра II был снесён в 1918-28 гг. Лучше сказать, он был логично и естественно заменён памятником Ленину, который поставили в юбилей победы Октября в 1967 году почти на том месте, где стоял памятник императору, продолжив западноевропейскую традицию любви к самим себе и ко всему прогрессивному человечеству. Да, я уверен, что в смене памятников царям памятниками Ленину существует прямая духовная связь, потому что в едином духе самопревозношения возводились те и другие. Кстати, памятник Ленину, простоявший в Кремле до 1992 года, не менее, на мой взгляд, чем памятники царям, научал русских людей любви к своим вождям. Был он, этот памятник, на мой взгляд, трогательным и располагающим к себе. Сейчас на его месте — сплошной цветник. Что ж, тоже по-своему трогательно и мило.
Епископ Никон: А памятник своему великому отцу [Александру II] он [Александр III] закрыл дивною сенью, поучающею своими мозаиками русских людей любви к своим Царям…
Г.С.: Действительно, 33 мозаичных портрета русских правителей, от Владимира до Николая I, располагались на сводах сени вокруг статуи императору Александру II. Но что же выходит? До наличия этих мозаик у народа не было любви к своим царям? Вернее, не было научения этой любви, поскольку только памятники стали научать народ такой любви? А по-моему, всё вышло наоборот. Не было памятников, любовь была. Появились памятники, и любовь народа к своим правителям развилась в любовь к самому себе. Так о какой ответственности перед Богом и историей говорит епископ?
Епископ Никон: Но при исполнении сего дела, при построении памятника, может произойти нечто такое, от чего хотелось бы предостеречь теперь же и Археологическое Общество, и тех, кто должен отвечать пред Богом и историей за возможный соблазн…
Г.С.: Мне кажется, что об ответственности руководителей народа за народный дух говорит епископ. Не было прежде в русском народном духе обычая устанавливать памятники, так и не надо было его прививать, потому что от этого обычая рождается соблазн самопревозношения, начало которому положили российские самодержцы, а советские руководители раздули до чудовищных размеров, до культов личности Ленина, Сталина и т.д.
Епископ Никон: Пусть Императорское Археологическое Общество и те художники, которые будут обдумывать проект памятника патриарху Гермогену и преподобному Дионисию, глубоко задумаются над этим…
Г.С.: Глубоко задумаются над чем? Не нарушают ли они внедрением в духовную жизнь народа всевозможных памятников людское благочестие? Разве может памятник, кому бы он ни был посвящён, святому или мiрскому лицу, научить любви к Богу? Можно ли перед памятниками молиться? Очевидно, нет. А если так, то нужны ли они?
Епископ Никон: Во всяком случае в обсуждении сего вопроса необходимо участие представителя Святейшего Синода и окончательное его решение, прежде чем восходить на Высочайшее воззрение, должно быть предоставлено Святейшему Синоду.
Г.С.: Это само собой. Но если в царское время ещё можно было услышать честно́е мнение (в смысле заслуживающее особого внимания и чести мнение) епископа Никона (Рождественского), которое спустя сто лет читается с большим удивлением (да, немного критическим, потому как его статьи продукт его времени, и нельзя этого обстоятельства не учитывать), то нынче любой памятник, даже в честь террориста Василия Чапаева созданный (а как же! борец за народное счастье!), легко освящается церковной властью.
Митрополит Кирилл (Наконечный): Гражданская война — это всегда боль, но геройство есть геройство. Он [Чапаев] воевал за свою родину. С той и другой стороны были русские люди, были подвиги, были геройства, а Василий Иванович — он настоящий народный герой.
https://rossaprimavera.ru/news/24f55e2c
Г.С. Я бы даже сказал: всех народов герой, герой всего прогрессивного человечества. Ведь он боролся за интернационал, как это известно из фильма, созданного в честь Чапаева.
Продолжение следует.
Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
20 ноября 2020
[1] РГИА, ф. 796, оп. 205, д. 263, л. 2—3. Журнал заседаний Комиссии по обсуждению дела о прославлении св. патриарха Гермогена.↩
[2] Фриз Г. Мирские нарративы о священном таинстве // Православие. Конфессия, институты, религиозность XVII-ХХ вв. СПб.: Европейский ун-тет, 2009.
http://e-vestnik.ru/news/_pamyatnik_patriarhu_0204 ↩
