Часть вторая
Антиевангелие
Причину включения в «Повесть временных лет» описаний грабежа войском Олега, соcтоявшем, по слову Летописи, из «варяг, словен, и чуди, и кривичей, и мери, и полян, и северы, и древлян, и родимичей, и хорватов, и дулебов и тиверцев», мирных жителей Малой Азии А. В. Карташёв видит в «самохвальстве» и в не до конца изжитом конунговском духе «казённой летописи». Но такой взгляд на Повесть временных лет говорит более о духе самого историка, нежели о духе Повести, ибо известно: у кого что болит…
О духовном заболевании историка Карташёва можно судить, исходя из прочитанного нами предисловия, и в частности из его предложения: «В этой предельности служений есть неотменимый момент посвящённости и права на предводительство».
О какой «предельности» каких «служений» идёт речь? Насколько я смог понять изви́тия словес Карташёва, под служением он понимает усилия «передового христианского человечества» по отмене национальных форм культуры. «Предельным» же оно названо потому, что более высокого служения на земле быть уже не может («ибо другого, достойного первенства земному человечеству не дано»). Итак, Карташёв потому называет это служение «предельным», что оно совершается на «командных высотах» уже не отдельных наций, но всего человечества. Кроме названия его «предельным», Карташёв также приписывает этому служению «неотменимый момент посвященности». Что ж, без посвященности с задачей такого размаха справиться трудно, только посвященность эта, конечно, не от Бога, а от Его противника, диавола.
Понимают ли Карташёв и карташёвцы, на кого они работают? Знают ли, что они вместе с «передовым христианским человечеством» идут в огонь вечный, уготованный диаволу и аггелам его (Мф. 25:41)? Не будем гадать, потому что, как бы мы ни старались, мы не сможем понять их идей, которых они набрались из приготовленного к погибели духовного мира. Оставьте их: они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму (Мф. 15:14).
Оставим слепцов, обратим свои взоры на себя. Знаем ли мы сами, чего хотим? Ведаем ли Божий путь? Если бы знали, то на дух не переносили бы такие книжки, как карташёвские «Очерки по истории». А раз их читаем, стало быть, мало что понимаем, и, стало быть, ничем не отличаемся от безвольных слепцов, которых ведут слепцы волевые, чья настойчивость возгревается, конечно, не знанием пути, но честолюбием и гордыней, или, говоря словами Карташева, «правом на предводительство». Они давно уже, с самого воплощения Сына Божия, собирают свой интернационал, чтобы предводительствовать в нём. Не они, конечно, но антихрист, готовящий себе трон всемирного царя.
Слово «антихрист» можно перевести не только как «против Христа», но и как «вместо Христа», потому что греческая приставка «анти» в таких, например, словах, как «антиминс» (букв. вместо престола), «антидор» (букв. вместо дара) имеет значение «вместо». Антихрист тщится подменить собою Христа. Это значит, что если Христос спасает благодатью независимо от плоти и крови (ср.1 Кор. 15:50), то Его пародист «спасает» своей прелестью, т.е. губит ложью также независимо от плоти и крови. Это значит, что если Христос собирает во единую Церковь всех людей, поверивших в Его Божество, без различия рода и племени, то антихрист увлекает за собой в геенну всех принявших его вместо Христа также вне зависимости от их национальности.
Пародия на Евангелие, т.е. на благодатную вненациональную жизнь в Христовой Церкви слышится в словах Карташёва о «моменте посвященности и праве на предводительство» тех, кого он называет «христианскими европейцами».
В Евангелии сказано: Не вы Меня избрали, а Я вас избрал (Ин. 15:16). Вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел (1 Пет. 2:9). Кажется, что Карташёв говорит то же самое словами «хочет кто того или не хочет, но объективный фактор исчерпанности схемы глобальной истории земного человечества, как целого, на лицо. Тут немыслимы никакие ревизии. Нам — христианам и европейцам надо с признательностью за честь и избранничество принять этот факт, как святую волю Провидения и с молитвою и благоговением совершать наше земное шествие к конечным благим целям, ведомым лишь Творцу Одному».
Так вот, можно подумать, что Карташёв этими словами говорит то же самое, что и Евангелие, но это, конечно, не так. Евангелие говорит об избранничестве как о вхождении в Христову Церковь, совершаемом через приподнимание над национальным кругом жизни, тогда как Карташев на первое место в деле избранничества ставит выход из национального круга. Т.е. поступает наоборот. Кстати говоря, слово «пародия» в буквальном переводе с греческого языка означает: «песня наоборот».
У апостола исхождение из национальности является следствием вхождения в избранный род христиан, т.е. прежде должно совершиться благодатное вхождение в Церковь, а потом уже выход из родства своего (ср. Деян. 7:3), а у Карташёва наоборот: главным показателем избранничества является отрицание избранником национальных форм жизни. Антихристианская подмена налицо.
Господь говорит: всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную (Мф. 19:29), а Карташёв говорит: всякий, кто оставит всё это из-за «исчерпанности схемы глобальной истории земного человечества», тот и избранник.
Об отмене национальных форм жизни Евангелие говорит совершенно иначе, чем Карташев. Евангелие говорит: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное, и в этом призыве, конечно, слышится близость земного конца, но не эта кончина предлагается в качестве причины для покаяния. Основополагающей причиной покаяния, т. е. изменения образа мыслей и самой жизни должно стать желание получить Божественную силу свыше, которая открылась при приближении Небесного Царства. А у Карташёва? Покайтесь, говорит он, «ибо объективный фактор исчерпанности схемы глобальной истории земного человечества, как целого, на лицо». Т.е. не ради получения Божией благодати мы должны покаяться, говорит Карташев, а только потому, что ему, видите ли, открылся «объективный фактор исчерпанности». А под «покаянием» он разумеет активное изживание «ветшающих национализмов». Ну и как назвать эту «благую» весть? Только и остаётся назвать её антиевангелием.
Боговдохновенные войны
Внимательно прочтём ещё одно предложение из карташёвского предисловия. Карташев: «Лишь на этом пути совершается преодоление “плоти и крови” наций, с их зоологически унизительными и неизбежными войнами».
Путь обер-прокурора Карташева нами был вкратце рассмотрен. Это путь строителей общечеловеческой культуры, преодолевших «национальные партикуляризмы наследственных форм жизни». Куда этот путь ведёт, мы тоже сказали: во огонь вечный, уготованный диаволу и аггелам его (Мф. 25:41). Но вот незадача: по уверению Карташёва, «лишь на этом пути совершается преодоление “плоти и крови” наций, с их зоологически унизительными и неизбежными войнами». Что же выходит? Все те, кто не хочет идти вслед за обер-прокурором в геенну, должны «зоологически» воевать? Либо, либо? Либо неизбежное геенское унижение по смерти, либо «унизительные и неизбежные» войны при жизни? Неужели нет иного исхода?
Дорогие читатели, русская история это история непрерывных войн. Поэтому называть войну «зоологически унизительным» событием, как это делает Карташев, значит, называть зоологически унизительной са́мую русскую историю, которая вся состоит из войн. Но вы, быть может, скажете, что Карташёв так русскую историю не называет. Да, не называет, но своё отношение к войне как к главной странице русской истории, он вполне высказал в этих своих словах.
Мы ещё поговорим о пацифизме Карташева, а пока что вместо не потребного нам историка послушаем другого историка, который в те самые годы, когда Карташёв писал в Париже «Очерки по истории русской церкви», работал в Москве, в Отделе международных организаций МИД СССР. Его имя – Олег Алексеевич Гриневский. Да, конечно, можно быть глухим к Христову Евангелию, потому что духовный слух не от человека зависит, и потому что Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Мф. 11:27), но нельзя же быть настолько глухим к родной истории, чтобы не слышать её сердцебиения, как глух к ней Карташёв А.В.
Слова советского историка Олега Гриневского мы немного сократили. Гриневский: «Ни одна страна, ни одна нация Европы не видела таких войн, какие пришлось вести России. Эти войны не имели конца, а враг никогда не исчезал, если даже и бывал разгромлен или с ним заключался мир. Затянувшиеся на столетия, их как-то совестно втискивать в прокрустово ложе привычных нам понятий наступательных или оборонительных войн. Жалкие обрубки, которые остаются после такой экзекуции, могут лишь смутно напоминать те великие и трагические события, которые происходили на самом деле. В равной мере это относится к понятиям справедливых или несправедливых войн. Потому что эти войны нельзя назвать войнами ни за национальное освобождение, ни за объединение страны. Их едва ли можно характеризовать и как борьбу против агрессии. Но их нельзя считать и колониальными войнами или войнами за территориальные приобретения. В чистом виде они не были ни одной из них, потому что объединяли все эти черты. Эти непрерывные войны были как одна тяжкая война народа, находившегося на пороге Европы и Азии, на великой линии, разделявшей оседлый мир и кочевые племена, там, где сталкивались между собой христиане, мусульмане и язычники. Народа, который, несмотря на все лишения, сумел сохранить свою национальную сущность и культуру. Народа, которому в одно и то же время пришлось вести борьбу за возвращение отчих земель, захваченных католиками и мусульманами, и осваивать, колонизовать огромную и суровую землю – бо́льшую, чем весь континент Северной Америки. Летопись этого прифронтового образа жизни русского народа запечатлена в датах основания городов наших. Практически одновременно они возводились в Сибири, на Дальнем Востоке и в Центральной России. Признаюсь, я был поражен этой одновременностью, над чем раньше как-то и не задумывался. Так в Сибири на расстоянии многих тысяч километров от Москвы появились: Тюмень — 1586, Тобольск — 1587, Обдорск — 1595, Нарым — 1596, Томск — 1604, Енисейск — 1619, Красноярск — 1628, Якутск — 1632, Нижнеколымск — 1644, Охотск (на Тихом океане) — 1649. Но в то самое время, когда в промерзшей тундре или заснеженной тайге возникли эти города, до которых добираться-то нужно было с большим трудом год или два, новые города родились у самой Москвы на богатых и плодородных землях Центральной России: Орел — 1564, Курск — 1586, Воронеж — 1586, Белгород — 1593, Тамбов — 1636. Какой же духовной силой нужно было обладать, чтобы выдержать нечеловеческое напряжение этой борьбы не год, не два, а два столетия кряду. Состояние этой непрекращающейся войны наложило отпечаток на русскую государственность да и на характер русского человека. И когда сегодня мы все чаще и чаще задаемся вопросом, почему мы такие, не стоит ли нам обратиться к тому далекому прошлому?»
https://www.e-reading.by/bookreader.php/16994/Grinevskiii_-_Taiina_Velikogo_Posol%27stva_Petra_Velikogo.html
Духовная сила русского народа, которой восторгается советский историк, конечно, не от природной силы самого народа зависит, но подаётся ему от Господа. Почему же подаётся?
В последнее время в церковной среде часто повторяются слова апостола Павла: сила Моя в немощи совершается (2 Кор. 12:9), в том понимании, что, дескать, чем слабее и немощнее человек, чем беднее он духом, тем бо́льшая помощь подаётся ему от Бога. Но послушаем, как святитель Иоанн Златоуст толкует эти слова: «Здесь говорится не о головной боли, – больные не проповедовали, да и не могли проповедовать, – но о том, что (апостолы) гонимые и преследуемые всё превозмогли. /…/ Темже благоволю в немощех (2 Кор. 12:10). В каких же, скажи мне? В досаждениих, в бедах, в изгнаниих, в теснотах по Христе… Видишь ли, как ясно открыл теперь всё? Говоря о роде немощей, он назвал не горячку, не повторяющуюся болезнь, или другую телесную немощь, но обиды, гонения и притеснения. Видишь ли, какая благопокорная душа! Он желал избавиться от бедствий. Но когда услышал от Бога, что этому не должно быть, не только не пал духом, не получив просимого, но ещё и радовался. Поэтому и сказал: благоволю, радуюсь, желаю терпеть обиды, гонения и притеснения за Христа. Сказал же это, желая и тех (лжеапостолов) смирить, и их (коринфян) ободрить, чтобы они не стыдились Павловых страданий, – потому что такое терпение скорбей может сделать славнее всех. Потом выставляет и другую причину: егда бо немощствую, тогда силен есмь. Чему дивишься, если в немощах обнаруживается сила Божия, и я тогда бываю силен? Тогда ведь особенно и действует благодать Божия» (т. 10, с.718-719).
Итак, если апостольскими немощами, в которых смиренного человека укрепляет сила Божия, являются гонения, обиды и притеснения за Христа, то и войну за веру Христову можно назвать немощью, претерпеваемой ради Него, в которой особенно действует благодать Божия. Поэтому, не вопреки войне, но благодаря ей, как бы странно это не казалось, русский народ сохранил, говоря словами советского историка, «свою национальную сущность и культуру», или же говоря точнее, сохранил Православную веру, в которой он как народ и утверждается своей «национальной сущностью и культурой».
В приведённых выше словах историка О. А. Гриневского нельзя не обратить внимания на определение, которое он даёт русским войнам, говоря, что «их как-то совестно втискивать в прокрустово ложе привычных нам понятий наступательных или оборонительных войн. Жалкие обрубки, которые остаются после такой экзекуции, могут лишь смутно напоминать те великие и трагические события, которые происходили на самом деле». Действительно, прокрустово ложе привычных понятий, как эзоповским языком называет Гриневский марксистко-ленинское учение о войнах, не в состоянии объяснить главной составляющей русской жизни. Наши войны, как верно замечает Гриневский, «нельзя назвать войнами ни за национальное освобождение, ни за объединение страны. Их едва ли можно характеризовать и как борьбу против агрессии. Но их нельзя считать и колониальными войнами или войнами за территориальные приобретения. В чистом виде они не были ни одной из них, потому что объединяли все эти черты». Это, конечно, по-своему верно сказано, но христиане сказали бы иначе: в чистом виде русские войны были Богодохновенными войнами.
Как? Разве бывают такие войны? Разве может литься кровь и совершаться убийства по Божьему повелению? Да, может. Вспомним войны ветхозаветного Израиля, которые он вёл за обетованную землю. Куда бы отнесла их советская историческая наука согласно марксистско-ленинским схемам? Конечно, к несправедливым и захватническими, но ведь они были священными войнами, потому что велись по Божию повелению, как об этом сказано в Псалтири и во многих других местах Библии.
Гриневский: «Эти непрерывные войны были как одна тяжкая война народа, находившегося на пороге Европы и Азии, на великой линии, разделявшей оседлый мир и кочевые племена, там, где сталкивались между собой христиане, мусульмане и язычники». И здесь всё верно сказано. Непрерывные войны, которые вел русский народ, могут быть названы одной тяжкой войной, только велась она, осмелимся мы вновь поправить советского историка, не потому, что Бог поместил русский народ на пограничье различных миров. Это всего лишь внешняя, видимая сторона дела. Невидимая же, т.е. духовная суть постоянно ведшейся русскими людьми войны заключалась в защите и распространении Православной веры.
Теперь вспомним карташёвское определение войны («зоологически унизительные и неизбежные войны») и поставим его рядом с тем пониманием войны, которому нас учит Священное Писание. Благословен Господь Бог мой, научаяй руце мои на ополчение и персты моя на брань (Пс. 143:1). Кто есть сей Царь славы? Господь крепок и силен, Господь силен в брани (Пс. 23:8). Пожену враги моя, и постигну я, и не возвращуся, дондеже скончаются, оскорблю их, и не возмогут стати, падут под ногама моима (Пс. 17: 38, 39). Богодохновенная Псалтирь так часто говорит о брани с врагами, что может быть названа громогласной боевой песнью. Мне могут возразить, что Псалтирь говорит о духовной брани с бесами и вовсе не призывает к войне с людьми. Я, конечно, соглашусь с этим возражением, но в числе главных бесов, на брань с которыми поднимает нас Псалтирь, назову карташёвскую идею о войне как зоологическом унижении.
Сердцебиение русской истории, или Защита от прелести «общечеловечества»
Война за веру есть доблесть и слава. Господи, Господи, сило спасения моего, осенил еси над главою моею в день брани (Пс. 139:8). Война есть испытание веры. Ты же отринул еси и уничижил, негодовал еси помазанного Твоего. /…/ Отвратил еси помощь меча его, и не заступил еси его во брани (Пс. 88:40, 44). Война есть прославление Божия величия. Смятошася языцы, уклонишася царствия: даде глас Свой Вышний, подвижеся земля. Господь сил с нами, заступник наш Бог Иаковль (Пс. 45:7, 8). Война есть скорейшее познание воли Божией. Рука Твоя языки потреби, и насадил я еси: озлобил еси люди, и изгнал еси я. Не бо мечем своим наследиша землю, и мышца их не спасе их: но десница Твоя, и мышца Твоя, и просвещение лица Твоего, яко благоволил еси в них (Пс. 43:3-5).
И ещё в подтверждение слов Гриневского о том, что существо русских войн не вмещается и не сможет вместиться не только в марксистско-ленинскую схему, но в самые головы нерусских людей, можно привести филологический разбор слова «война», произведённый Иваном Солоневичем. В немецком языке слово «война» (der Krieg) связано со словами «добывать», «получать» (kriegen). Не потому ли близки эти слова, что германские войны это, как правило, завоевательные войны? В английском языке слово «война» (the war) связано со словами «изделия», «товар» (ware). Не по той ли причине это произошло, что английские войны это, как правило, торговые войны? А в русском языке слова «война» связано со словом «вой», не потому ли самому, что русская война это прежде всего беда и горе? И слышащим родственную связь слов «вой» и «война» не может не резать ухо это совершенно чуждое русскому духу выражение «выиграть войну». Можно выиграть добычу или выиграть рынок сбыта, но как можно выиграть вой?
Богодухновенными назвали мы русские войны с внешними врагами, потому что велись они за веру, а не за земной интерес. Что же скажем? Помещая русский народ на пограничном рубеже, Бог обрёк его на непрекращающуюся войну? И теснимый со всех сторон иноверцами русский человек был обречён Богом на неизбывный вой? Да, именно так. Нечто подобное происходит с монахом. Поселяя Своего избранника в монастыре, Бог ввергает его в непрестанную брань с нечистыми духами. «Незавидная участь», – скажет неверующий. «Какая прекрасная судьба», – светло позавидует верный.
С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка (Иак. 1:2-4). Помещая русский народ на передовом рубеже духовной и военной брани, Бог и награды ему приготовил самые лучшие. Только бы дотерпеть до конца, только бы сохранить веру, как сохранил её апостол Павел. Подвигом добрым подвизахся, течение скончах, веру соблюдох: прочее убо соблюдается ми венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, праведный Судия, не токмо же мне, но и всем возлюбившим явление Его (2 Тим. 4:7, 8).
И закончим эту статью тем, чем начали: Повестью временных лет. Что же не смог понять в ней историк Карташёв? Какие слова в Повести смутили его и заставили думать совсем не то, что хотели сказать её составители?
Эти слова в переводе на русский язык звучат так: «И пришел [Олег] к Царьграду: греки же замкнули Суд, а город затворили. И вышел Олег на берег, и начал воевать, и много убийств сотворил в окрестностях города грекам, и разбили множество палат, и церкви пожгли. А тех, кого захватили в плен, одних иссекли, других замучили, иных же застрелили, а некоторых побросали в море, и много другого зла сделали русские грекам, как обычно делают враги».
Почему оказались в Повести эти строки? Чтобы по-конунговски похвалиться разбоем? Или чтобы по-злодейски полюбоваться убийством мирных жителей? Неужели такие желания можно приписать преподобному Нестору-летописцу, составителю Жития святых Бориса и Глеба? Язык не повернется этого сделать. Но почему он повернулся у Карташёва? И почему эти строки оказались в Повести временных лет?
Да просто потому, что они, как и другие подобные им строки, были слово в слово переписаны из византийских хроник. Вот и всё. Никакого богатырства и разгула. Напротив, совершенное смирение и послушание. Не мог монах этого отрывка не переписать, ибо в нём затрагивалась русская история, но не мог он его нигде исправить, ибо он составлял за послушание летопись, а не исторический роман. И ещё ему, быть может, хотелось оставить нелицеприятное свидетельство о языческом прошлом своего народа для назидания потомков. Вот и вся разгадка этих превратно понятых Карташёвым строк. Он не учёл того, что Повесть временных лет писал монах, а не обер-прокурор.
Почему же мысль о дословном переписывании из греческих источников не пришла в голову Карташёва? Почему он стал обвинять Повесть в невероятных вещах, которые не укладываются в голове здравомыслящего историка, не говорю уже православного христианина? Может, хотел показать своё возвышающееся над «национальным партикуляризмом» «европейское христианство», которое уже преодолело «наследственные формы жизни, признаваемые национальными»?..
Составители Повести временных лет в отличие от Карташёва не преодолевали «национального партикуляризма», потому что были лишены его изначально. Они были призваны Богом в Христову Церковь, а не в национальную секту. Почему же Карташёв мыслит так, как будто Киево-Печерский монастырь, а за ним и всё русское Православие составилось в национальную партию? Потому что сам он – вне Церкви. Где же он? В секте «строителей общечеловеческой культуры».
Эта секта, как и Христова Церковь, безнациональна, поэтому легко обмануться. В этой секте, как и в Церкви, тоже надо умереть для своих плоти и крови, но если в Церкви отречение от своей национальности совершается ради Христа, чтобы воскреснуть с Ним, то в секте это отречение совершается ради «общечеловеческой культуры». Вот смерть, которая не имеет воскресения. Вот ложь, которая обернётся вечной гибелью. Вот подлог, производимый карташёвскими сектантами.
Как же уберечься от этой лжи? Лучше же сказать: от прелести, потому что ложь всё-таки понимается как ложь, а прелесть сокрыта от понимания. Прелесть, т.е. ложь, усиленная приставкой «пре-», потому чрезвычайно опасна, что не осознаётся прельщёнными, поэтому для защиты от прелести нужен такой предохранитель, который бы действовал независимо от людей. Где его взять? К нашему благу, его не нужно придумывать, его нужно только сохранить, поскольку он заложен в устройстве Русской Православной Церкви при самом её создании.
Слова «рускiй» и «православный» всегда были равнозначны. Если рускiй, значит православный, а если русский и неправославный, значит, увы, нерускiй. Слово «рускiй» свидетельствует не о плотском, но о духовном единении людей в лоне Русской Православной Церкви, и имеет вероисповедальное значение, поскольку говорит не столько о национальности, сколько об исповедании человеком Православия. Во всяком случае, так было искони, когда славяне, варяги, вепсы, меря, чудь и многие другие народности, принимая Святое Крещение, стали называться «русью», как об этом сказано в «Степенной книге царского родословия»: «От варяг бо русию прозвахомся, а преже словени быхом». Рускiй, значит, православный. Так было изначала, и так будет до скончания века, как бы карташёвы не увлекали верующих на путь погибели, говоря, что лишь «на этом пути – достойное, высшее, святое место служения России и Русской Церкви, а не под знаменем «ветхозаветных», ветшающих национализмов».
Наше же жительство – на небесах, откуда мы ожидаем и Спасителя, Господа нашего Иисуса Христа (Фил. 3:20). Вот где Родина рускаго человека, и вот где его патриотизм – на Небесах. А тот патриотизм, который в настоящее время зовётся «русским», «российским», «национальным» или ещё каким-то патриотизмом в смысле устроения земных дел предпочтительно перед делами Небесными, православным людям неведом. И этой Небесной Родины, этой Земли Обетованной всякий рускiй человек, вслед за апостолом Павлом, самый преданный патриот.
Иерей Георгий Селин
Сайт «Ветрово»
28 февраля 2019
Иерей Георгий Селин. О русской истории, историке Карташёве и общечеловеческой культуре. Часть первая
