Анна Иговская – история одной из братчиц
В нынешние непростые дни, когда многие не знают, как их пережить, я хочу поделиться с вами сокровищем – воспоминаниями одной из моих названных бабушек, которая провела семь лет в лагере в Якутии, не имея возможности попасть в храм. Она тосковала по церковной молитве, по исповеди и Причастию, но Бог постоянно ее утешал, о чем она рассказывает в своих воспоминаниях.
Мои дорогие «богоданные бабушки» называли меня «связной», и не только потому что я их связывала друг с другом – они не могли встретиться из-за немощей, и телефонной связи между ними тоже не было. Но кроме того я связывала их с дальней подругой, которая жила в Караганде – Анной Сергеевной Иговской. Как и бабушки, она была «братчицей», входила в число активных участников Спасского братства, организованного Митрополитом Мануилом (Лемешевским). Бабушки много лет помогали Асе (так они называли Анну Сергеевну), посылая «копеечку» из своих мизерных пенсий. Моим послушанием стало – объезжать в течении месяца всех моих бабушек-братчиц и собирать «пособие для Аси», а потом отправлять по почте в Караганду. Так я познакомилась с Асей (она просила, чтобы я, как и бабушки, ее именно так называла) и вступила с ней в многолетнюю переписку.
В конце 1980-х годов я получила от Аси посылку с несколькими толстыми тетрадями, в которых удивительным каллиграфическим почерком были записаны исповедальные воспоминания о всех выпавших на ее долю испытаниях. Отрывки из этих воспоминаний мы опубликовали в журнале «Православный летописец Санкт-Петербурга» (редактором которого являюсь на протяжении двадцати лет), в газетах «Вера» и «Православный Санкт-Петербург». Полностью воспоминания до сих пор не напечатаны, а в них так много поучительного! Они показывают, что такое живая, сердечная вера, живое молитвенное общение с Господом, Пресвятой Богородицей и святыми Божиими угодниками. Настало время и нам учиться такой вере и такой молитве.
До войны Ася часто ездила в Вырицу к преподобному Серафиму, и он предсказал ей очень многое, случившееся потом в ее жизни. Молитвы преподобного вели ее и хранили среди испытаний. А в Спасском братстве владыки Мануила (Лемешевского) она научилась горе иметь сердце, видеть духовный смысл в происходящих событиях.
В 1944 году в Сибири, куда она была эвакуирована из блокадного Ленинграда, Анна Сергеевна была арестована за то, что «имела неосторожность» говорить деревенским людям о том, что, когда русские победят (что предсказывал старец Серафим), да еще и до того в стране начнут открывать храмы. Кто-то донес, и начались лагерные мытарства.
«Так и погнали меня с шеренгой к вокзалу. Выходя из ворот 9-й колонии, заключенные пели:
В нашей жизни всякое бывает.
Налетает туча и гроза…
Тучи уплывают, ветер утихает,
И опять синеют небеса…
В слова этой песни я молча вкладывала всю силу моей молитвы.
В Омске у меня оставался человек, который казался мне дороже всего на свете. Но воле Божией, как всегда, я покорялась безропотно, повторяя слова из «Песни о Гайавате»:
Отец, – для нас все непонятно…
Но да будет воля Твоя…
И когда нас еще раз пересчитали за воротами и окружили охраной служебных собак, вдруг все запели:
До полной победы,
До вечера после войны…»
Очень трудно было в лагере на общих работах слабой от рождения Асе, душа тосковала по богослужению. И постоянно Бог утешал, просвещал, вразумлял ее посредством снов. Кто-то скажет: святые учат нас, что снам верить нельзя. Но обстоятельства бывают разные, и как можно бросить камень в того, кто написал следующее: «Под праздники и воскресенья я часто видела себя во сне в церкви, видела службу, особенно Литургию, слышала колокольный голос. А сама накануне всех праздников старалась прочесть и, если удавалось, спеть все главные песнопения всенощной, импровизируя стихиры, а иногда и Канон, а утром читала на память Часы.
… В Крещенский сочельник я тяжко согрешила. В нашем бараке все ушли на работу, а часть – в кино (кто работал в ночь). В бараке остались дневальная и я. Бог давал мне возможность как следует помолиться. Но мне вдруг нестерпимо захотелось увидеть ту картину, которая шла в зале лагеря; я о ней слышала, что она замечательная. Катина была на любовную тему. Я не выдержала и пошла. Сидя в зале клуба-столовой, я чувствовала себя преступницей, а придя в барак, когда кино кончилось, – душу свою несчастною и голодною… Вскоре я увидела сон, напомнивший мне тот, который я видела в Омске перед этапом. Тогда мне приснился человек, разматывающий рулоны черного толя, чуть присыпанного снегом. И такою оказалась дорога в Якутию: голая, черная земля, чуть кое-где посыпанная снегом. Теперь опять этот темный человек с ужасным грохотом разматывал листы железа.
Я очень смутилась этим сном, старалась объяснить его себе в хорошую сторону, но через два дня из-за ложного доноса заведующей баней я попала в немилость начальнику и была отправлена «на разрез», т.е. разработку подземной шахты горной породы, которая в дальнейшем с наступлением лета шла на промывку для получения золота.
Тут я попала в невыносимые, поистине «железные» тиски. Неумолимое отношение ко мне начальства, полная невозможность выполнять хотя бы половину требуемого, даже на подсобных работах! На меня легла тяжесть небывалая еще в жизни! Ходьба с бригадой, вставание в 4 утра. Есть я так рано не умела, да и суп был почти одна вода в тот год! Ужасная дорога! Невозможность выполнять работу. Постоянная угроза, что я попаду в «карцер», где совсем не топили. Какое изнеможенье, какие мучения голода, когда кусок хлеба, который я получала, был ничем при такой трате сил, и почти постоянное лишение сна, т. к. две смены, жившие в одном бараке, не давали спать одна другой. Меня выгнали на разрез в самые лютые морозы февральские, когда температура падала до 65 градусов ниже нуля!
Ночная смена! Как были страшны эти длинные, казавшиеся бесконечными, якутские ночи, когда камни трескаются в горах от мороза! Обогреваться пускают один раз в смену (за 10 часов!), а держать кирку в руках уже нет сил! Бросаешь ее, огромную «кайлу», и только ходишь, ходишь по трапам безостановочно, чтоб не замерзнуть насмерть, да смотришь туда, в черное, как смола, небо, где звезды, кажется, висят над нами, совсем близко, – огромные и безжалостные. Но я не роптала, а только два раза попросила смиренно смерти-избавительницы!
Пришла весна, вернее, более теплое время: март, апрель… Снег лежит здесь до конца мая, но днем есть затайки.
Когда я находилась временно на работах по оформлению стенгазеты казармы завода, подошли дни Страстной недели. И вот под Великий Четверг вижу я сон: будто я в какой-то неизвестной церкви и подхожу к Св. Тайнам. Причастие приняла прямо из Чаши. Особенно ярко я запомнила блаженное ощущение Благодати во время пения видехом свет истинный, прияхом Духа Небесного, обретехом веру истинную… кстати, нельзя не заметить, что наяву я забыла это песнопение и никак не могла вспомнить дословно несколько лет. А во сне услышала! Проснулась я в такой духовной радости, что описать ее не берусь… Проснулась и сразу вспомнила, что сегодня Великий Четверг, что я нахожусь в лагере, в тайге, среди гор и что меня через полчаса вызовут за зону, на работу в казарму».
Утешения духовные раба Божия Анна получала не только во сне, но и наяву: вот что случилось с ней на Страстной неделе в 1946 году. «На работу меня не вызвали ни в этот день, ни в Великую Пятницу, ни в Великую Субботу. Обо мне точно все забыли… Нарядчик как будто не видел меня, сидящую в бараке, а в охране, вероятно, думали, что я почему-то послана на объект, и по воле Божией все обо мне молчали. А я провела три дня в неразвлеченной молитве, в почти пустом бараке, отдохнула душою и телом и в радости духовной встретила Святую Пасху! И этот день был днем отдыха – в воскресенья на работу тогда уже не гоняли».
В воспоминаниях А. С. Иговской много рассказывается о том, как по- разному проявляли себя люди во время испытаний. И как помогала вера и молитва пережить все, даже самое страшное. Например – сумасшествие обретенного ею в лагере жениха и его страшное самоубийство. Эти страницы воспоминаний я цитировать не буду, не всякий сможет их спокойно прочесть. Процитирую примеры явной помощи Божией – чудесным заступлением и через людей. «Бог хранил меня и среди тяжелых испытаний! Однажды, я еще стояла в забое, получился обвал, сверху упал огромный камень. Как я успела отскочить, не знаю. Работавшей со мной Кате К. перебило обе ноги!!! В другой раз спас меня Святитель Николай от потери кисти правой руки (я всегда призывала его в помощь и брала с собою его иконку, мною и нарисованную). Я что-то вычищала между досок трапа… и вдруг они сомкнулись. Менее секунды, и всё – я бы осталась калекой на всю жизнь… Счастье мое, что летом я могла выспаться – придя с работы я спасалась на чердаке одного барака, куда залезть мне всегда помогали девчата. Они же и снимали меня оттуда.
Так прошло трудное лето. 1 сентября 1949 года я увидела сон. Наш начальник КВЧ Бирюков дает мне связку папок и связку карандашей. В тот день меня вернули с развода в барак и заставили работать по оформлению зоны. Я проработала недели две, и хотя вторую половину сентября снова ходила «на разрез», но мне было удивительно легко на душе, как будто я не на работу хожу, а на экскурсию.
В начале октября – в тот год осень была долгая и теплая, – мой гонитель (начальник ОЛП Ковалев Николай) был переведен за хорошую работу на повышение. Новый начальник отнесся ко мне как настоящий отец и с первых дней поставил художником КВЧ и зав. библиотекой. Он вызвал меня в день своего вступления в должность. Фамилия его была Гребенюк. Вечная ему память!
Надо упомянуть, что оклеветавшая меня зимой Анна Сергеевна чем-то вскоре прогневала начальника и попала на тот же разрез, где мучилась я. Все оказывали ей всевозможное презрение, а я – ради заповеди Христа, наоборот, старалась проявить к ней внимание и дружеское участие. Вскоре ее и совсем перевели, отправили в другой ОЛП на лесоповал, куда попала за год перед тем и моя сострадалица Ольга Ивановна. Это была последняя чаша ее страдания в лагерях. 21 сентября она освободилась, отбыв свой срок – пять лет, и 22-го пришла ко мне проститься. Бесчеловечный Ковалев не разрешил нам свидания, но на «вышках» стояли хорошие девчата-самоохранницы, и они не препятствовали нам поговорить с полчаса через щели забора!»
И опять не удержусь, процитирую рассказ о сне, который свидетельствует о том, что Бог по-разному может говорить с душой. «В ту же осень, уже оставленная в зоне, я увидела сон. Все ушли на работу, а я, как это редко со мной бывало, снова уснула. Вижу себя на балконе у флигеля КВЧ. Летает голубь белоснежный, и я чувствую, что это не простой голубь. Вдруг он на минуту опустился на мою грешную голову, а кто-то мне говорит: «Только на тех, кто полон смирения и миролюбия…» О, какое блаженство я испытывала в это краткое мгновение!»
А вот удивительное свидетельство об утешении не во сне, а наяву, но таком же чудесном, как в вышеописанном сновидении. «Не помню точно, но, вероятно, это было в 1949 году. Был день Преполовения, столь любимый мной на воле. И в этот день в том году особенно хотелось причаститься этого Света, этой благодати. Мне было тяжело… У нас стаял снег, но около нашей КВЧ откуда-то вдоль дорожки струился маленький, чуть заметный ручеек воды. Я шла вдоль бегущих струек и вдруг… я ощутила в течении тихих струй Благодать. Они бежали, чистые и не относящиеся ничем к греху и грязи лагеря, и журчанием своим говорили о Вечности, куда, как в беспредельный океан, текут воды Времени, и где утолена будет жажда душ наших… Кто жаждет, да идет ко мне и да пиет… И я глубоко и надолго освежилась и укрепилась внутренне…»
В воспоминаниях Анны Сергеевны постоянно упоминаются церковные праздники, дни памяти святых, о которых она не забывала и лишенная церковной службы. Например: «На праздник Троицы (был выходной) я уединилась на поляне за бараком и, импровизируя, читала три великих коленопреклоненных молитвы, добавив свое личное к Богу прошение: послать мне человека, которого я могла бы любить. Конечно, я мыслила о духовной любви, – о друге, о спутнице во Христе». И таких спутниц и спутников постоянно посылал рабе Божией Анне милостивый Господь. «Так шло время… Осенью 1950 года, 11 сентября я в уединенном уголке КВЧ на коленях помолилась о нашем с Михаилом будущем счастье и просила Господа, Владычицу и свв. мучч. Адриана и Наталью помочь мне привести моего возлюбленного к вере. В этот самый день, а, вероятно, и в этот самый час мой Михаил за четыре с половиной тысячи километров писал мне свое последнее и самое теплое письмо, в котором изложил свои мечты о совместной жизни до гроба, в которой мы взаимно дополняли бы друг друга. Письмо это я получила в день Воздвиженья Креста Господня, и радости моей не было границ.
Но Великий Хозяин Неба и Земли предначертал и допустил случиться другому. Через 10 дней после отправки этого юношески светлого письма с Михаилом произошел тот ужасный случай, о котором я узнала только в декабре. Мишу оклеветал облагодетельствованный им пожилой еврей перед оперуполномоченным, и хотели начать новое дело по обвинению его в политической неблагонадежности. Подробности всего я узнала только через полтора года, а 14 декабря было краткое письмо от его товарища, написавшего мне, что Михаил помешался и находится в психбольнице при ОЛП-9 в Омске».
Какую силу веры и силы духа нужно иметь, чтобы смириться с таким страшным проявлением Божьей воли.
«Так прошло более года. И внезапно, 11 июля 1951 года, накануне Петрова дня я была поставлена одним из начальников в крайне затруднительное положение, но исполнить его поручение в том роде, как он хотел, – значило попрать совесть; не исполнить – я могла получить очень большие неприятности, и, во всяком случае, потерять зачеты… Я обратилась к Богу с горячей молитвой и решила исполнить дело так, как велит мне моя совесть, но трепетала… До освобождения оставалось всего два с половиной месяца. Уснула, наконец, в ту ночь и увидела сон. Вижу цветущее померанцевое деревце, озаренное лучами утренней зари. И поняла, что беда минует. Так и было – всё без всяких дальнейших расспросов миновало.
Освободилась я в день св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова в 1951 году. Уже начиналась зима и в Укулане. Провожала меня Юлия Дм. Она долго стояла на высоком крыльце КВЧ и смотрела, как я сажусь на катер.
Дул сильный ветер, и река волновалась. Обливаемые волнами части катера сразу покрывались льдом. Господь помог мне, – я получила паспорт на другой же день, – успела до отъезда паспортного стола для проверки паспортов по якутским станам на месяц».
Освободившись, Анна Сергеевна не имела права вернуться в родной город и отправилась в Караганду, где стала духовной дочерью старца преподобного Севастиана Карагандинского. Но это уже особая и опять-таки злободневная тема – жизнь общинки преподобного Севастиана, составленной из исповедников Христовых, прошедших страшные Карагандинские лагеря.
Расскажу об этом, если меня попросят читатели и редактор сайта.
Людмила Ильюнина
Сайт «Ветрово»
2 апреля 2020
Дорогая Людмила, спасибо Вам за такой утешительный рассказ. «Обычные» женщины, «обычные» бабушки… необычные люди святой жизни.
Прошу Вас продолжить рассказ.
Людмила, спасибо за очень интересный и поучительный рассказ, будем ждать продолжение.
Спасибо, Людмила, что делитесь воспоминаниями. Они укрепляют в вере, напоминают, что всё происходящее в промысле Божием, и волос не упадёт без воли Его. Пишите, пожалуйста, продолжение.
Спасибо. Честно, не знаю, как это можно все пережить. Тут от простого карантина впадаешь в уныние
Читая подобные истории жизни, думаешь, что если уж такое возможно было вынести, то наши нынешние тяготы с карантином — сущая безделица. Тоже жду продолжения.
Спасибо, Людмила. Очень хорошо пишите и главное нужные вещи, полезные для души, для человечества. А я и вовсе все прочувствовала, прониклась, потому что прожила я на Севере, проработала в Якутии около 30 лет. В более поздние годы конечно, в лучших условиях (не в ссылке). Но и в эти годы работать и жить в Якутии было не просто. Страшно представлять, как держались и выживали ссыльные! Голодные, без необходимых тепла, сна и еды, без близких. В постоянных гонениях и муках, но с верой!
Дорогая Людмила! Это обязательно надо написать и издать книгу! Чтобы помнили! Очень прошу вас!
Да, друзья! Вот какое всем нам назидание прекрасное! «Без Меня не можете творить ничего! …», но с Богом все возможно! Спаси всех Господи в эти нелегкие дни!